дерев, дающих прохладу в знойный день", и что при этом "было очень
умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и
струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику".
Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится,
к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть
на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу
афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел
пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности,
за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз
окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение
места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на
лестнице трактирным слугою. Накушавшись чаю, он уселся перед столом, велел
подать себе свечу, вынул из кармана афишу, поднес ее к свече и стал читать,
прищуря немного правый глаз. Впрочем, замечательного немного было в афишке:
давалась драма г. Коцебу, в которой Ролла играл г. Попл°вин, Кору - девица
Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их
всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в
типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону:
узнать, нет ли и там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза,
свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать
все, что ни попадалось. День, кажется, был заключен порцией холодной
телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку, как
выражаются в иных местах обширного русского государства.
визиты всем городским сановникам. Был с почтением у губернатора, который,
как оказалось, подобно Чичикову был ни толст, ни тонок собой, имел на шее
Анну, и поговаривали даже, что был представлен к звезде; впрочем, был
большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю. Потом отправился к
вице-губернатору, потом был у прокурора, у председателя палаты, у
полицеймейстера, у откупщика, у начальника над казенными фабриками... жаль,
что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно сказать,
что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился
даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому
архитектору. И потом еще долго сидел в бричке, придумывая, кому бы еще
отдать визит, да уж больше в городе не нашлось чиновников. В разговорах с
сими властителями он очень искусно умел польстить каждому. Губернатору
намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в рай, дороги
везде бархатные, и что те правительства, которые назначают мудрых
сановников, достойны большой похвалы. Полицеймейстеру сказал что-то очень
лестное насчет городских будочников; а в разговорах с вице-губернатором и
председателем палаты, которые были еще только статские советники, сказал
даже ошибкою два раза: "ваше превосходительство", что очень им понравилось.
Следствием этого было то, что губернатор сделал ему приглашение пожаловать
к нему того же дня на домашнюю вечеринку, прочие чиновники тоже, с своей
стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю.
говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор
его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он незначащий
червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что
испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много
неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая
успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в
этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение
первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице,
которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке.
Приготовление к этой вечеринке заняло с лишком два часа времени, и здесь в
приезжем оказалась такая внимательность к туалету, какой даже не везде
видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и
чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом,
взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное
свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо
трактирного слуги. Потом надел перед зеркалом манишку, выщипнул вылезшие из
носу два волоска и непосредственно за тем очутился во фраке брусничного
цвета с искрой. Таким образом одевшись, покатился он в собственном экипаже
по бесконечно широким улицам, озаренным тощим освещением из кое-где
мелькавших океан. Впрочем, губернаторский дом был так освещен, хоть бы и
для бала; коляска с фонарями, перед подъездом два жандарма, форейторские
крики вдали - словом, вс° как нужно. Вошедши в зал, Чичиков должен был на
минуту зажмурить глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев
был страшный. Все было залито светом. Черные фраки мелькали и носились
врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в
пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на
сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись
вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а
воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как
полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем,
беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми
кучами Насыщенные богатым летом, и без того на всяком шагу расставляющим
лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только
показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о
другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками,
или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над головою,
повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными
эскадронами. Не успел Чичиков осмотреться, как уже был схвачен под руку
губернатором, который представил его тут же губернаторше. Приезжий гость и
тут не уронил себя: он сказал какой-то комплимент, весьма приличный для
человека средних лет, имеющего чин не слишком большой и не слишком малый.
Когда установившиеся пары танцующих притиснули всех к стене, он, заложивши
руки назад, глядел на них минуты две очень внимательно. Многие дамы были
хорошо одеты и по моде, другие оделись во что бог послал в губернский
город. Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые
вс° увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом
можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со
вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые
овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски
и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли
толстые или такие же, как Чичиков, то есть не так чтобы слишком толстые,
однако ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пятились от дам и
посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга
зеленого стола для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже
были бородавки, кое-кто был и рябоват, волос они на голове не носили ни
хохлами, ни буклями, ни на манер "черт меня побери", как говорят французы,
- волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица
больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы!
толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие.
Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и
виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и
совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а все
прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей
место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они
не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в
шкатулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной
души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь - и явился
где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце
другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями.
Наконец толстый, послуживши богу и государю, заслуживши всеобщее уважение,
оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным русским
барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет. А после него опять тоненькие
наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то
время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он
наконец присоединился к толстым, где встретил почти все знакомые лица:
прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым
глазом так, как будто бы говорил: "Пойдем, брат, в другую комнату, там я
тебе что-то скажу", - человека, впрочем, серьезного и молчаливого;
почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя
палаты, весьма рассудительного и любезного человека, - которые все
приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался
несколько набок, впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с
весьма обходительным и учтивым помещиком Маниловым и несколько неуклюжим на
взгляд Собакевичем, который с первого раза ему наступил на ногу, сказавши:
"Прошу прощения". Тут же ему всунули карту на вист, которую он принял с
таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до
ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как случается всегда, когда
наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень речист, но и
тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую
физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все
время игры. Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко рукою, приговаривая,
если была дама: "Пошла, старая попадья!", если же король: "Пошел,
тамбовский мужик!" А председатель приговаривал: "А я его по усам! А я ее по
усам!" Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: "А! была не
была, не с чего, так с бубен!" Или же просто восклицания: "черви!
червоточина! пикенция!" или: "пикендрас! пичурущух! пичура!" и даже просто:
"пичук!" - названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе. По
окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость
также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он
спорил, а между тем приятно спорил. Никогда он не говорил: "вы пошли", но:
"вы изволили пойти", "я имел честь покрыть вашу двойку" и тому подобное.
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Посняков Андрей