язнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский
дух и завелось козачество - широкая, разгульная замашка русской природы,
- и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усе-
ялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их бы-
ли вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: "Кто их знает!
у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак" (что маленький
пригорок, там уж и козак). Это было, точно, необыкновенное явленье русс-
кой силы: его вышибло из народной груди огниво бед. Вместо прежних уде-
лов, мелких городков, наполненных псарями и ловчими, вместо враждующих и
торгующих городами мелких князей возникли грозные селения, курени и око-
лицы, связанные общей опасностью и ненавистью против нехристианских хищ-
ников. Уже известно всем из истории, как их вечная борьба и беспокойная
жизнь спасли Европу от неукротимых набегов, грозивших ее опрокинуть. Ко-
роли польские, очутившиеся, наместо удельных князей, властителями сих
пространных земель, хотя отдаленными и слабыми, поняли значенье козаков
и выгоды таковой бранной сторожевой жизни. Они поощряли их и льстили се-
му расположению. Под их отдаленною властью гетьманы, избранные из среды
самих же козаков, преобразовали околицы и курени в полки и правильные
округи. Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал;
но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не больше, всякий яв-
лялся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец
платы от короля, - и в две недели набиралось такое войско, какого бы не
в силах были набрать никакие рекрутские наборы. Кончился поход - воин
уходил в луга и пашни, на днепровские перевозы, ловил рыбу, торговал,
варил пиво и был вольный козак. Современные иноземцы дивились тогда
справедливо необыкновенным способностям его. Не было ремесла, которого
бы не знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху,
справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напро-
палую, пить и бражничать, как только может один русский, - все это было
ему по плечу. Кроме рейстровых козаков, считавших обязанностью являться
во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребнос-
ти, набрать целые толпы охочекомонных: стоило только есаулам пройти по
рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши
на телегу: "Эй вы, пивники, броварники! полно вам пиво варить, да ва-
ляться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух! Ступайте славы
рыцарской и чести добиваться! Вы, плугари, гречкосеи, овцепасы, баболю-
бы! полно вам за плугом ходить, да пачкатъ в земле свои желтые чеботы,
да подбираться к жинкам и губить силу рыцарскую! Пора доставать козацкой
славы!" И слова эти были как искры, падавшие на сухое дерево. Пахарь ло-
мал свой плуг, бровари и пивовары кидали свои кади и разбивали бочки,
ремесленник и торгаш посылал к черту и ремесло и лавку, бил горшки в до-
ме. И все, что ни было, садилось на коня. Словом, русский характер полу-
чил здесь могучий, широкий размах, дюжую наружность.
создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава.
Тогда влияние Польши начинало уже оказываться на русском дворянстве.
Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные
прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу.
Он любил простую жизнь козаков и перессорился с теми из своих товарищей,
которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями
польских панов. Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником
православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притес-
нения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма. Сам с своими коза-
ками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех
случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары не ува-
жили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над
православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги
были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позво-
лительным поднять оружие во славу христианства.
своими на Сечь и скажет: "Вот посмотрите, каких я молодцов привел к вам!
"; как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как
поглядит на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое по-
читал тоже одним из главных достоинств рыцаря. Он сначала хотел было
отправить их одних. Но при виде их свежести, рослости, могучей телесной
красоты вспыхнул воинский дух его, и он на другой же день решился ехать
с ними сам, хотя необходимостью этого была одна упрямая воля. Он уже
хлопотал и отдавал приказы, выбирал коней и сбрую для молодых сыновей,
наведывался и в конюшни и в амбары, отобрал слуг, которые должны были
завтра с ними ехать. Есаулу Товкачу передал свою власть вместе с крепким
наказом явиться сей же час со всем полком, если только он подаст из Сечи
какую-нибудь весть. Хотя он был и навеселе и в голове его еще бродил
хмель, однако ж не забыл ничего. Даже отдал приказ напоить коней и всы-
пать им в ясли крупной и лучшей пшеницы и пришел усталый от своих забот.
даст. Да не стели нам постель! Нам не нужна постель. Мы будем спать на
дворе.
развалился на ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух
был довольно свеж и потому что Бульба любил укрыться потеплее, когда был
дома. Он вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; все, что ни ле-
жало в разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож,
потому что более всех напился для приезда паничей.
своих, лежавших рядом; она расчесывала гребнем их молодые, небрежно
всклоченные кудри и смачивала их слезами; она глядела на них вся, гляде-
ла всеми чувствами, вся превратилась в одно зрение и не могла нагля-
деться. Она вскормила их собственною грудью, она возрастила, взлелеяла
их - и только на один миг видит их перед собою. "Сыны мои, сыны мои ми-
лые! что будет с вами? что ждет вас?" - говорила она, и слезы останови-
лись в морщинах, изменивших ее когда-то прекрасное лицо. В самом деле,
она была жалка, как всякая женщина того удалого века. Она миг только жи-
ла любовью, только в первую горячку страсти, в первую горячку юности, -
и уже суровый прельститель ее покидал ее для сабли, для товарищей, для
бражничества. Она видела мужа в год два-три дня, и потом несколько лет о
нем не бывало слуху. Да и когда виделась с ним, когда они жили вместе,
что за жизнь ее была? Она терпела оскорбления, даже побои; она видела из
милости только оказываемые ласки, она была какое-то странное существо в
этом сборище безженных рыцарей, на которых разгульное Запорожье набрасы-
вало суровый колорит свой. Молодость без наслаждения мелькнула перед
нею, и ее прекрасные свежие щеки и перси без лобзаний отцвели и покры-
лись преждевременными морщинами. Вся любовь, все чувства, все, что есть
нежного и страстного в женщине, все обратилось у ней в одно материнское
чувство. Она с жаром, с страстью, с слезами, как степная чайка, вилась
над детьми своими. Ее сыновей, ее милых сыновей берут от нее, берут для
того, чтобы не увидеть их никогда! Кто знает, может быть, при первой
битве татарин срубит им головы и она не будет знать, где лежат брошенные
тела их, которые расклюет хищная подорожная птица; а за каждую каплю
крови их она отдала бы себя всю. Рыдая, глядела она им в очи, когда все-
могущий сон начинал уже смыкать их, и думала: "Авось либо Бульба, прос-
нувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть, он задумал оттого
так скоро ехать, что много выпил".
густую кучу верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол, окружав-
ший двор. Она все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не
сводила с них глаз и не думала о сне. Уже кони, чуя рассвет, все полегли
на траву и перестали есть; верхние листья верб начали лепетать, и ма-
ло-помалу лепечущая струя спустилась по ним до самого низу. Она просиде-
ла до самого света, вовсе не была утомлена и внутренне желала, чтобы
ночь протянулась как можно дольше. Со степи понеслось звонкое ржание же-
ребенка; красные полосы ясно сверкнули на небе.
приказывал вчера.
(Так он обыкновенно называл жену свою.) Живее, стара, готовь нам есть:
путь лежит великий!
Между тем как она со слезами готовила все, что нужно к завтраку, Бульба
раздавал свои приказания, возился на конюшне и сам выбирал для детей
своих лучшие убранства. Бурсаки вдруг преобразились: на них явились,
вместо прежних запачканных сапогов, сафьянные красные, с серебряными
подковами; шаровары шириною в Черное море, с тысячью складок и со сбора-
ми, перетянулись золотым очкуром; к очкуру прицеплены были длинные ре-
мешки, с кистями и прочими побрякушками, для трубки. Казакин алого цве-
та, сукна яркого, как огонь, опоясался узорчатым поясом; чеканные турец-
кие пистолеты были задвинуты за пояс; сабля брякала по ногам. Их лица,
еще мало загоревшие, казалось, похорошели и побелели; молодые черные усы
теперь как-то ярче оттеняли белизну их и здоровый, мощный цвет юности;
они были хороши под черными бараньими шапками с золотым верхом. Бедная
мать как увидела их, и слова не могла промолвить, и слезы остановились в
глазах ее.
Теперь, по обычаю христианскому, нужно перед дорогою всем присесть.
чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую2, чтобы
стояли всегда за веру Христову, а не то - пусть лучше пропадут, чтобы и
духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская
и на воде и на земле спасает.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Самойлова Елена