да где-нибудь потаскаться, вот это их дело. Сказал бы им всем кое-что, да
уж только..." Господин Голядкин не докончил и обмер. Бойкая пара казанских
лошадок, весьма знакомая господину Голядкину, запряженных в щегольские
дрожки, быстро обгоняла с правой стороны его экипаж. Господин, сидевший на
дрожках, нечаянно увидев лицо господина Голядкина, довольно неосторожно
высунувшего свою голову из окошка кареты, тоже, по-видимому крайне был
изумлен такой неожиданной встречей и, нагнувшись сколько мог, с величайшим
любопытством и участием стал заглядывать в тот угол кареты, куда герой наш
поспешил было спрятаться. Господин на дрожках был Андрей Филиппович,
начальник отделения в том служебном месте, в котором числился и господин
Голядкин в качестве помощника своего столоначальника. Господин Голядкин,
видя, что Андрей Филиппович узнал его совершенно, что глядит во все глаза и
что спрятаться никак невозможно, покраснел до ушей. "Поклониться иль нет?
Отозваться иль нет? Признаться иль нет? - думал в неописанной тоске наш
герой, - или прикинуться, что не я, а кто-нибудь другой, разительно схожий
со мною, и смотреть как ни в чем не бывало? Именно не я, не я, да и только!
- говорил господин Голядкин, снимая шляпу пред Андреем Филипповичем и не
сводя с него глаз. - Я, я ничего, - шептал он через силу, - я совсем
ничего, это вовсе не я, Андрей Филиппович, это вовсе не я, не я, да и
только". Скоро, однакож, дрожки обогнали карету, и магнетизм
начальниковских взоров прекратился. Однако он все еще краснел,улыбался,
что-то бормотал про себя..."Дурак я был, что не отозвался, - подумал он
наконец, - следовало бы просто на смелую ногу и с откровенностью, не
лишенною благородства: дескать, так и так, Андрей Филиппович, тоже
приглашен на обед, да и только!" Потом, вдруг вспомнив, что срезался, герой
наш вспыхнул как огонь, нахмурил брови и бросил страшный вызывающий взгляд
в передний угол кареты, взгляд так и назначенный с тем, чтоб испепелить
разом в прах всех врагов его. Наконец, вдруг, по вдохновению какому-то,
дернул он за снурок, привязанный к локтю извозчика-кучера, остановил карету
и приказал поворотить назад, на Литейную. Дело в том, что господину
Голядкину немедленно понадобилось, для собственного же спокойствия,
вероятно, сказать что-то самое интересное доктору его, Крестьяну Ивановичу.
И хотя с Крестьяном Ивановичем был он знаком с весьма недавнего времени,
именно посетил его всего один раз на прошлой неделе, вследствие кой-каких
надобностей, но ведь доктор, как говорят, что духовник, - скрываться было
бы глупо, а знать пациента - его же обязанность. "Так ли, впрочем, будет
все это, - продолжал наш герой, выходя из кареты у подъезда одного
пятиэтажного дома на Литейной, возле которого приказал остановить свой
экипаж, - так ли будет все это? Прилично ли будет? Кстати ли будет?
Впрочем, ведь что же, - продолжал он, подымаясь на лестницу, переводя дух и
сдерживая биение сердца, имевшего у него привычку биться на всех чужих
лестницах, - что же? ведь я про свое, и предосудительного здесь не
имеется... Скрываться было бы глупо. Я вот таким-то образом и сделаю вид,
что я ничего, а что так, мимоездом... Он увидит, что так тому и следует
быть".
остановился перед квартирою пятого нумера, на дверях которого помещена была
красная медная дощечка с надписью:
Остановившись, герой наш поспешил придать своей физиономии приличный,
развязный, не без некоторой любезности вид и приготовился дернуть за снурок
колокольчика. Приготовившись дернуть за снурок колокольчика, он немедленно
и довольно кстати рассудил, что не лучше ли завтра и что теперь покамест
надобности большой не имеется. Но так как господин Голядкин услышал вдруг
на лестнице чьи-то шаги, то немедленно переменил новое решение свое и уже
так, заодно, впрочем, с самым решительным видом, позвонил у дверей
Крестьяна Ивановича.
здоровый, хотя уже и пожилой человек, одаренный густыми седеющими бровями и
бакенбардами, выразительным сверкающим взглядом, которым одним,
по-видимому, прогонял все болезни, и, наконец, значительным орденом, -
сидел в это утро у себя в кабинете, в покойных креслах своих, пил кофе,
принесенный ему собственноручно его докторшей, курил сигарету и прописывал
от времени до времени рецепты своим пациентам. Прописав последний пузырек
одному старичку, страдавшему геморроем, и выпроводив страждущего старичка в
боковые двери, Крестьян Иванович уселся в ожидании следующего посещения.
Вошел господин Голядкин.
видеть перед собою господина Голядкина, потому что он вдруг на мгновение
смутился и невольно выразил на лице своем какую-то странную, даже, можно
сказать, недовольную мину. Так как, с своей стороны, господин Голядкин
почти всегда как-то некстати опадал и терялся в те минуты, в которые
случалось ему абордировать1 кого-нибудь ради собственных делишек своих, то
и теперь, не приготовив первой фразы, бывшей для него в таких случаях
настоящим камнем преткновения, сконфузился препорядочно, что-то
пробормотал, - впрочем, кажется, извинение, - и, не зная, что далее делать,
взял стул и сел. Но, вспомнив, что уселся без приглашения, тотчас же
почувствовал свое неприличие и поспешил поправить ошибку свою в незнании
света и хорошего тона, немедленно встав с занятого им без приглашения
места. Потом, опомнившись и смутно заметив, что сделал две глупости разом,
решился, нимало не медля, на третью, то есть попробовал было принести
оправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел, сконфузился,
выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже не вставал более,
а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самым вызывающим
взглядом, который имел необычайную силу мысленно испепелять и разгромлять в
прах всех врагов господина Голядкина. Сверх того, этот взгляд вполне
выражал независимость господина Голядкина, то есть говорил ясно, что
господин Голядкин совсем ничего, что он сам по себе, как и все, и что его
изба во всяком случае с краю. Крестьян Иванович кашлянул, крякнул,
повидимому в знак одобрения и согласия своего на все это, и устремил
инспекторский, вопросительный взгляд на господина Голядкина.
вас беспокоить вторично и теперь вторично осмеливаюсь просить вашего
снисхождения...- Господин Голядкин, очевидно, затруднялся в словах.
дыма и кладя сигару на стол, - но вам нужно предписаний держаться; я ведь
вам объяснял, что пользование ваше должно состоять в изменении привычек...
Ну, развлечения; ну, там, друзей и знакомых должно посещать, а вместе с тем
и бутылки врагом не бывать; равномерно держаться веселой компании.
кажется, что он, как и все, что он у себя, что развлечения у него, как и у
всех... что он, конечно, может ездить в театр, ибо тоже, как и все,
средства имеет, что днем он в должности, а вечером у себя, что он совсем
ничего; даже заметил тут же мимоходом, что он, сколько ему кажется, не хуже
других, что он живет дома, у себя на квартире, и что, наконец, у него есть
Петрушка. Тут господин Голядкин запнулся.
Я вообще знать интересуюсь, что вы, большой ли любитель веселой компании,
пользуетесь ли весело временем... Ну, там, меланхолический или веселый
образ жизни теперь продолжаете?
преобразование всей вашей жизни иметь и в некотором смысле переломить свой
характер. (Крестьян Иванович сильно ударил на слово "переломить" и
остановился на минуту с весьма значительным видом). Не чуждаться жизни
веселой; спектакли и клуб посещать и во всяком случае бутылки врагом не
бывать. Дома сидеть не годится... вам дома сидеть никак невозможно.
бросая значительный взгляд на Крестьяна Ивановича и, очевидно, ища слов для
удачнейшего выражения мысли своей, - в квартире только я да Петрушка... я
хочу сказать: мой человек, Крестьян Иванович. Я хочу сказать, Крестьян
Иванович, что я иду своей дорогой, особой дорогой, Крестьян Иванович. Я
себе особо и, сколько мне кажется, ни от кого не завишу. Я, Крестьян
Иванович, тоже гулять выхожу.
весьма нехороший.
человек, как я уже вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога моя
отдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни широк... Я хочу... я хочу,
Крестьян Иванович, сказать этим... Извините меня, Крестьян Иванович, я не
мастер красно говорить.
сколько мне кажется, не мастер красно говорить, - сказал господин Голядкин
полуобиженным тоном, немного сбиваясь и путаясь. - В этом отношении я,
Крестьян Иванович, не так, как другие, - прибавил он с какою-то особенною
улыбкою, - и много говорить не умею; придавать слогу красоту не учился.
Зато я, Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!
Затем, на минутку, последовало молчание. Доктор как-то странно и
недоверчиво взглянул на господина Голядкина. Господин Голядкин тоже в свою
очередь довольно недоверчиво покосился на доктора.
прежнем тоне, немного раздраженный и озадаченный крайним упорством
Доставалов Александр
Конан-Дойль Артур
Курылев Олег
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Шилова Юлия