рыба дядюшки Гро пропала в цветном тумане истинного, неожиданного
похождения. Одним словом, они ехали, но опоздали на поезд. Опоздав на поезд,
опоздали благодаря этому на пароход "Стим", единственное судно, обходящее
раз в день берега обоих полуостровов, обращенных друг к другу остриями
своими; "Стим" уходит в четыре, вьется среди лагун и возвращается утром.
Между тем неотложное дело требует их на мыс Гардена или, как мы назвали его,
"Троячка" - по образу трех скал, стоящих в воде у берега.
два дня, ветер для лодки силен, а быть нам надо к утру. Скажу прямо, чем
раньше, тем лучше... и ты повезешь нас на мыс Гардена, если хочешь
заработать, - сколько ты хочешь получить, Санди?
трактир, но Дюрок, двинув бровью, вынул бумажник, положил его на колено и
звякнул двумя столбиками золотых монет. Когда он их развернул, в его ладонь
пролилась блестящая струя, и он стал играть ею, подбрасывать, говоря в такт
этому волшебному звону.
золотых. Я и мой друг Эстамп знаем руль и паруса и весь берег внутри залива,
ты ничем не рискуешь. Напротив, дядя Гро объявит тебя героем и гением, когда
с помощью людей, которых мы тебе дадим, вернешься ты завтра утром и
предложишь ему вот этот банковый билет. Тогда вместо одной галоши у него
будут две. Что касается этого Гро, мы, откровенно говоря, рады, что его нет.
Он будет крепко скрести бороду, потом скажет, что ему надо пойти
посоветоваться с приятелями. Потом он пошлет тебя за выпивкой "спрыснуть"
отплытие и напьется, и надо будет уговаривать его оторваться от стула -
стать к рулю. Вообще, будет так ловко с ним, как, надев на ноги мешок,
танцевать.
дядя Гро как бы побыл с нами.
плывем.
этих людей, но видел, что забота и горячность грызут их. Мой дух напоминал
трамбовку во время ее работы. Предложение заняло дух и ослепило меня. Я
вдруг согрелся. Если бы я мог, я предложил бы этим людям стакан грога и
сигару. Я решился без оговорок, искренно и со всем согласясь, так как все
было правда и Гро сам вымолил бы этот билет, если бы был тут.
пробормотал я.
водой, говорил "да". Я отвел пассажиров в шкиперскую каюту и, торопясь,
чтобы не застиг и не задержал Гро, развязал паруса, - два косых паруса с
подъемной реей, снял швартовы, поставил кливер, и, когда Дюрок повернул
руль, "Эспаньола" отошла от набережной, причем никто этого не заметил.
повернули за мыс, у руля стал Эстамп, а я и Дюрок очутились в каюте, и я
воззрился на этого человека, только теперь ясно представив, как чувствует
себя дядя Гро, если он вернулся с братом из трактира. Что он подумает обо
мне, я не смел даже представить, так как его мозг, верно, полон был кулаков
и ножей, но я отчетливо видел, как он говорит брату: "То ли это место или
нет? Не пойму".
тумба, а вот свороченная плита; рядом стоит "Мелузина"... да и вообще...
на отделяющее меня от беды расстояние, впечатление предстало столь грозным,
что, поспешно смигнув, я стал рассматривать Дюрока, чтобы не удручаться.
придерживая сползший плащ. В этой же левой руке его дымилась особенная
плоская папироса с золотом на том конце, который кладут в рот, и ее дым,
задевая мое лицо, пахнул, как хорошая помада. Его бархатная куртка была
расстегнута у самого горла, обнажая белый треугольник сорочки, одна нога
отставлена далеко, другая - под стулом, а лицо думало, смотря мимо меня; в
этой позе заполнил он собой всю маленькую каюту. Желая быть на своем месте,
я открыл шкафчик дяди Гро согнутым гвоздем, как делал это всегда, если мне
не хватало чего-нибудь по кухонной части (затем запирал), и поставил тарелку
с яблоками, а также синий графин, до половины налитый водкой, и вытер
пальцем стаканы.
товарищ ваш выпить со мной?
каюты было открыто. - Эстамп, не принести ли вам стакан водки?
полуобернувшись, Дюрок. - Миновали ли мы Флиренский маяк?
возвратясь, сказал: - Теперь выпьем с тобой, Санди. Ты, я вижу, малый не
трус.
деле, никакой семьи у меня не было. - Море и ветер - вот что люблю я!
я нашел и поднес потерянную им вещь.
подавая мне папиросу, - знаешь ли ты, что я тоже люблю море и ветер?
это. Знаешь ли ты, пылкая голова, куда мы плывем?
нем сто шестьдесят окон, если не больше. Дом в три этажа. Он велик, друг
Санди, очень велик. И там множество потайных ходов, есть скрытые помещения
редкой красоты, множество затейливых неожиданностей. Старинные волшебники
покраснели бы от стыда, что так мало придумали в свое время.
не до тебя. - Он повернулся к окну и крикнул: - Иду вас сменить!
плащ, шагнул в тьму. Тотчас пришел Эстамп, сел на покинутый Дюроком стул и,
потирая закоченевшие руки, сказал: - Третья смена будет твоя. Ну, что же ты
сделаешь на свои деньги?
Эстампа что-то у меня отнял. Не иначе как я уже связывал свое будущее с
целью прибытия. Вихрь мечты!
Многие рыбаки живут своим ремеслом.
своей душеньке.
из журнала женская голова, страшно пленившая меня, - лежит на дне моего
сундучка.
он спрашивал, куда ходит "Эспаньола", сколько берет груза, часто ли меня
лупит дядя Гро и тому подобные пустяки. Видно было, что он скучает и
грязненькая, тесная, как курятник, каюта ему противна. Он был совсем не
похож на своего приятеля, задумчивого, снисходительного Дюрока, в
присутствии которого эта же вонючая каюта казалась блестящей каютой
океанского парохода. Этот нервный молодой человек стал мне еще меньше
нравиться, когда назвал меня, может быть, по рассеянности, "Томми", - и я
басом поправил его, сказав: - Санди, Санди мое имя, клянусь Лукрецией!
неизвестный остров. Захохотав, Эстамп схватил меня за ухо и вскричал:
"Каково! Ее зовут Лукрецией, ах ты, волокита! Дюрок, слышите? - закричал он
в окно. - Подругу Санди зовут Лукреция!"
отважен и добр, - но в этот момент я ненавидел его наглые усики.
вздрогнул, обида стянула мое лицо, и, заметив, что я упал духом, Эстамп
вскочил, сел рядом со мной и схватил меня за руку, но в этот момент палуба
поддала вверх, и он растянулся на полу. Я помог ему встать, внутренне
торжествуя, но он выдернул свою руку из моей и живо вскочил сам, сильно
покраснев, отчего я понял, что он самолюбив, как кошка. Некоторое время он
молча и надувшись смотрел на меня, потом развеселился и продолжал свою
болтовню.
к левому борту. Так как мы теперь были под берегом, ветер дул слабее, но все
же мы пошли с сильным боковым креном, иногда с всплесками волны на борту.
Здесь пришло мое время держать руль, и Дюрок накинул на мои плечи свой плащ,
хотя я совершенно не чувствовал холода. "Так держать", - сказал Дюрок,
указывая румб, и я молодцевато ответил: "Есть так держать!"
негромкого разговора. Как сон он запомнился мной. Речь шла об опасности,
потере, опасениях,. чьей-то боли, болезни; о том, что "надо точно узнать". Я
должен был крепко держать румпель и стойко держаться на ногах сам, так как
волнение метало "Эспаньолу", как качель, поэтому за время вахты своей я
думал больше удержать курс, чем что другое. Но я по-прежнему торопился
доплыть, чтобы наконец узнать, с кем имею дело и для чего. Если бы я мог, я
потащил бы "Эспаньолу" бегом, держа веревку в зубах.