Чтение 2–й страницы книги ~Дочь снегов~

-- Кого? Меня? О, мое имя-- Дэл Бишоп, я -- старатель! И если мы
когда-нибудь встретимся, помните, что я поделюсь с вами последней рубашкой,
то есть я хочу сказать, что отдам вам мой последний кусок хлеба.

-- Благодарю вас,-- ответила она, ласково улыбаясь. Эта девушка ценила
все, что шло от чистого сердца.

Перестав грести, он нашел на дне лодки старый роговой черпак.

-- Не мешало бы вам немного вычерпать воду,-- заметил он, перебрасывая
ей черпак.-- Лодка стала течь еще больше после того, как ее так сдавили.

Улыбнувшись про себя, Фрона подоткнула юбки и принялась за работу.
Каждый раз, как лодка ныряла в воду, на горизонте, подобно огромным волнам,
поднимались и опускались покрытые ледниками горы. Время от времени давая
отдых своей спине, она смотрела на кишащий людьми берег, к которому они
приближались, и на врезающийся в землю морской канал, где стояло на якоре
около двадцати больших пароходов. Между ними и берегом беспрестанно сновали
большие плоскодонные лодки, баркасы, каноэ и еще множество других более
мелких суденышек. Человек -- неустанный труженик, вечный борец с враждебной
средой, думала Фрона, вспоминая учителей, к чьей мудрости она приобщилась на
лекциях и в часы ночных занятий. Она была дитя своего века и отлично
понимала, что такое материальный мир и его проявления. И она любила этот мир
и глубоко почитала его.

Некоторое время их молчание нарушалось только плеском воды под веслами
Дэла Бишопа; вдруг он что-то вспомнил.

-- Вы не сказали мне вашего имени,-- заметил он со снисходительной
деликатностью.

-- Мое имя -- Уэлза -- ответила она.-- Фрона Уэлз.

Его лицо отразило глубочайшее благоговение. -- Вы Фрона Уэлз?--медленно
произнес он.--Ваш отец Джекоб Уэлз?

-- Да, я дочь Джекоба Уэлза, к вашим услугам. Он понимающе свистнул и
перестал грести. -- Ну, тогда отправляйтесь обратно на корму и подберите
ноги, а то они у вас совсем промокнут,-- распорядился он.-- И бросьте мне
этот черпак.

-- Разве я недостаточно хорошо черпаю воду? -- возмущенно спросила она.

-- Что вы! Вы работаете превосходно! Но, но вы... вы...

-- Я ничуть не изменилась с того момента, как вы узнали, кто я.
Продолжайте грести, это--ваше дело. А я позабочусь о своем.

-- Нет, вы определенно молодчина! -- восхищенно пробормотал Бишоп и
снова налег на весла.-- Так Джекоб Уэлз--ваш отец? Мне бы следовало об этом
догадаться.

Как только они причалили к песчаной отмели, где лежали кипы самых
разнообразных товаров и было полно людей, Фрона задержалась, чтобы пожать
руку своему перевозчику. И хотя рукопожатие женщины, нанявшей лодочника на
работу, было необычным явлением, все же этот поступок соответствовал тому
факту, что она дочь Джекоба Уэлза.

-- Помните, что мой последний кусок хлеба принадлежит вам,-- снова
сказал он, не выпуская ее руки из своей.

--И ваша последняя рубашка тоже! Не забудьте этого!

-- Однако, вы молодец! -- вырвалось у него с последним пожатием
руки.--Будьте уверены!

Ее короткая юбка не стесняла движений, и она с неожиданным
удовольствием заметила, что мелкие шажки, столь обычные для городских улиц,
уже сменились у нее широким, размашистым шагом ходока на дальние расстояния,
шагом человека, привыкшего к труду и лишениям. Не один золотоискатель,
окинув взглядом ее щиколотки и икры в серых гетрах, мысленно подтвердил
мнение Дэла Бишопа. Взглянув же на ее лицо, многие взглядывали еще и еще
раз; это было лицо прямодушного человека и доброго товарища; глаза ее
чуть-чуть светились улыбкой, всегда готовой вспыхнуть, если ей навстречу
улыбнутся другие глаза. И улыбка эта в зависимости от чувств, ее вызвавших,
была то веселой, то грустной, то насмешливой. А иногда свет этой улыбки
озарял все ее лицо, придавая ему выражение искренней заинтересованности и
дружелюбия.

У Фроны было много причин улыбаться, пока она, пересекая песчаную
отмель, пробиралась сквозь толпу по направлению к бревенчатому зданию, о
котором говорила мистеру Терстону. Казалось, время отступило здесь назад и
транспорт вернулся в первобытное состояние. Люди, которые никогда в жизни не
носили ничего, кроме маленьких свертков, превратились в носильщиков
тяжестей. Никто из них не шел выпрямившись, с поднятой головой -- все
двигались, согнувшись в три погибели. Спины этих людей превратились во
вьючные седла, и на них уже начинали появляться ссадины от ремней. Одни
спотыкались под непривычным грузом, ноги их скользили, как у пьяных, и
разъезжались во все стороны, пока у несчастных не темнело в глазах и они
вместе с грузом не сваливались на краю дороги. Другие с плохо скрываемой
радостью грузили свое добро на двухколесные тележки и весело тащили их, но
застревали на первом же повороте, где дорогу загромождали огромные круглые
валуны. Тогда они начинали постигать законы путешествий по Аляске: бросали
тележку или катили ее обратно на берег и продавали там за баснословную цену
последнему сошедшему на берег приезжему. Новички, обвешанные кольтами,
патронами и охотничьими ножами (все вместе не менее десяти фунтов веса),
бодро шагали вперед по дороге, а потом медленно тащились обратно, с
отчаянием бросая всю эту амуницию. Так, задыхаясь и обливаясь потом,
искупали сыны Адама грех своего праотца.

Фрона чувствовала какое-то неясное беспокойство среди этого бурного
потока людей, обезумевших от жажды золота, и даже хорошо знакомая ей
местность, где каждый шаг был связан для нее с воспоминаниями, показалась ей
чужой из-за этих мечущихся, взбудораженных чужеземцев. Даже старые межевые
столбы выглядели совсем незнакомыми. Все было, как прежде, и все было иным.
Здесь, на этом зеленом берегу, где она играла ребенком, где эхо ее голоса,
перекатывавшееся от глетчера к глетчеру, пугало ее, тысячи людей
безостановочно шныряли взад и вперед, вытаптывая нежную траву и нарушая
безмолвие скал. А там дальше, на дороге, были еще тысячи таких же, как они,
и дальше за Чилкутом -- еще тысячи. Вдоль всего побережья Аляски и до самого
мыса Горн еще десятки тысяч властителей ветра и пара спешили сюда со всех
концов земли. Дайя по-прежнему с шумом и грохотом катила в море свои воды;
но ее древние берега были исхожены бесчисленным множеством ног, и люди,
непрерывно шедшие друг за другом, тянули мокрую бечеву, а перегруженные
лодки медленно плыли за ними вверх по реке. Воля людей боролась с волей
реки, и люди смеялись над старой Дайей, все глубже вытаптывая на ее берегах
дорогу для тех, кто придет вслед за ними.

Дверь склада, некогда так хорошо знакомая Фроне, с порога которой она
прежде со страхом наблюдала за необычным для нее зрелищем -- заблудившимся
охотником или торговцем мехами,-- теперь была осаждена галдящей толпой. Где
письмо "до востребования" было когда-то предметом удивления, там, заглянув в
окошко, она увидела груду наваленных до потолка писем. Их-то и требовала с
криками и воплями толпа. Перед складом. у весов, стояло множество людей.
Индеец-носильщик бросал тюк на весы, владелец -- белый что-то отмечал у себя
в записной книжке, и наступала очередь следующего. Каждый тюк был обвязан
ремнями и ждал носильщика для тяжелого перехода через Чилкут. Фрона
пробралась вперед. Ее интересовал груз. Она вспомнила те дни, когда каждый
тюк обходился старателю или торговцу в шесть центов, то есть сто двадцать
долларов за тонну.

Какой-то новичок, взвешивавший свою кладь, справился в своем
путеводителе. "Восемь центов",-- сказал он, обращаясь к индейцам. Индейцы
презрительно расхохотались и хором ответили: "Сорок центов!" Лицо новичка
вытянулось, и он с беспокойством посмотрел вокруг. Уловив сочувствие в
глазах Фроны, он. казалось, смущенно уставился на нее. В действительности он
вычислял, во что обойдется кладь в три тонны при оплате по сорок долларов за
сто фунтов.

-- Две тысячи четыреста долларов за тридцать миль! -- воскликнул
он.--Что мне делать?

Фрона пожала плечами.

-- Лучше платите по сорок центов,-- посоветовала она,-- а то они сейчас
снимут ремни.

Человек поблагодарил ее, но вместо того, чтобы послушаться совета,
продолжал торговаться. Один из индейцев вышел вперед и начал снимать ремни.
Новичок заколебался, и в тот момент, когда он уже готов был уступить,
носильщики подняли цену до сорока пяти центов. Слабо улыбнувшись, он кивнул
головой в знак согласия. В это время к ним подошел еще один индеец и стал
что-то взволнованно шептать. Раздался радостный возглас, и, раньше чем
новичок успел сообразить, в чем дело, индейцы отвязали свои ремни и ушли,
распространяя радостную весть, что цена за доставку груза на озеро Линдерман
стала пятьдесят центов.

Толпа, стоявшая у склада, вдруг заволновалась. Люди возбужденно
перешептывались, глаза всех обратились на трех человек, приближавшихся к
складу. Все трое ничем не отличались от прочих золотоискателей. Они были
плохо одеты, даже обтрепаны. Где-нибудь в другом месте они немедленно были
бы задержаны полицейским и арестованы за бродяжничество.

-- Француз Луи,--стало передаваться из уст в уста.-- Имеет три заявки
на Эльдорадо,-- сообщил Фроне ее ближайший сосед.-- Они стоят по крайней
мере десять миллионов.

Вид француза Луи, шагавшего несколько впереди своих товарищей,
совершенно не соответствовал этим словам. Где-то в дороге он потерял свою
шапку и небрежно обвязал голову потертым шелковым платком. Несмотря на свои
десять миллионов, он сам нес на широких плечах свой багаж.

-- А тот с бородой-- Билл Свифтуотер, тоже король Эльдорадо.

-- Откуда вы это знаете? -- недоверчиво спросила Фрона.

-- Откуда я знаю?!--воскликнул ее собеседник.-- Да его портрет был
помещен во всех газетах, вышедших за последние шесть недель. Смотрите! -- Он
развернул газету.-- Очень похожий портрет. Я так часто смотрел на него, что
узнаю его рожу из тысячи.

-- А третий кто? -- спросила она, безмолвно подчиняясь его авторитету.

Ее собеседник поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.