сознаться, что признаки малодушия ни с того ни с сего появились и у меня.
Давно уж мне не приходилось испытывать чувство одиночества, оставлять где-то
позади и свое имя, и друзей, и ту надежную опору, которую ощущаешь в семье,
в близких людях, в единомышленниках. Опасность трудно представить как нечто
реальное. Просто на первых порах чувствуешь себя таким сиротливым,
беспомощным - словом, одному бывает тоскливо. Поэтому я решил, что мне нужен
спутник, и взял с собой одного пожилого господинчика французской
национальности - пуделя по имени Чарли. Полностью его зовут Charles ie chien
<Пес Шарль (франц.).>. Он родился в Берси, на окраине Парижа, обучался во
Франции, знает немного пуделиный английский, но быстро реагирует только на
те приказания, которые отдают по-французски. С английского ему приходится
переводить, и это замедляет реакцию.
вымоют, он действительно голубой. Он прирожденный дипломат. Переговоры
всегда предпочитает дракам и правильно делает, ибо драки - не его призвание.
За десять лет своей жизни он только раз попал впросак, наткнувшись на пса,
который отказался вступить в переговоры. Чарли потерял тогда кусочек правого
уха. Но как сторож он вполне на высоте - у него львиный рык, рассчитанный на
то, чтобы сокрыть от ночных бродяг тот факт, что ему и бумажного пакетика не
прокусить! Чарли - добрый друг и отличный дорожный товарищ, путешествия Для
него самое разлюбезное дело, лучше которого ничего и не придумаешь.
Упоминания о Чарли будут часто попадаться на этих страницах, потому что он
способствовал успеху моей поездки. Собака, особенно такая экзотическая на
вид, служит связующим звеном между незнакомыми людьми. Мало ли разговоров в
пути начиналось с вопроса: "А что это за порода такая?"
теперь открыл заново, что наивернейший способ завладеть чьим-нибудь
вниманием, получить помощь, заставить собеседника развязать язык - это
признаться, что ты не знаешь дороги. Человек, который способен пнуть ногой в
живот умирающую с голоду родную мать, потому что она мешает ему пройти,
часами с величайшей охотой будет давать указания первому встречному (причем
совершенно неправильные), когда тот признается, что сбился с пути.
независимым видом возвышался красавец Росинант, и соседи (некоторых мы и
знать не знали) приходили полюбоваться им. В их глазах я читал нечто такое,
что потом мне пришлось замечать повсюду, во всех уголках нашей страны: это
было жгучее желание уехать, сдвинуться с места, пуститься в путь-дорогу,
куда - неважно, лишь бы прочь отсюда. Они сдержанно говорили, что хорошо бы
когда-нибудь сняться с якоря, уехать и разъезжать себе, куда захочется, и не
в погоне за чем-нибудь, а просто так, лишь бы подальше от того, что здесь.
Такое я подмечал и такое слышал везде, в каждом штате, где мне пришлось
побывать. Чуть ли не каждый американец стремится куда-то вдаль. Один мальчик
лет тринадцати приходил к нам ежедневно. Он робко стоял в сторонке и глазел
на Росинанта; он заглядывал внутрь фургона и даже ложился на землю, чтобы
получше рассмотреть его мощные рессоры. Мальчик этот был маленький,
молчаливый и неотступный. Он приходил любоваться Росинантом даже по вечерам.
Выдержки ему хватило только на неделю. Мужество отчаяния (была не была!)
одолело робость. Он сказал:
мыть - любую работу. И за вами буду ухаживать.
твои родители и мало ли кто еще? Они известно что скажут: "Нельзя!"
когда я двинулся в путь так и не взяв его с собой. Этот мальчик лелеял ту же
мечту, что сопутствовала всей моей жизни, а исцеления от нее нет.
приятны. Я брал с собой чересчур много всего, но как знать, что тебя ждет в
дороге? Инструменты и орудия на все случаи жизни; буксирный трос, небольшую
лебедку, лопату и ломик - вдруг понадобится починить, наладить, наскоро
соорудить что-нибудь. Затем - аварийный запас провианта. На северо-запад я
попаду к концу года, в снежные заносы. Надо быть готовым к тому, что
застрянешь где-нибудь по крайней мере на неделю. С водой дело обстояло
просто: у Росинанта имелся бачок на тридцать галлонов.
заметки? Наверное. Письма? Безусловно. Поэтому были взяты запасы бумаги,
копирка, пишущая машинка, карандаши, блокноты, а в придачу еще и словари,
краткая энциклопедия и с десяток других справочников, весьма увесистых. Наши
возможности по части самообольщения поистине безграничны. Мне ли не знать,
что записи я веду редко, а если веду, то потом все равно все теряю или
ничего не могу в них разобрать. Кроме того, за тридцать лет писательской
работы пора было убедиться, что писать о чем-нибудь по горячим следам я не
умею. Материал должен перебродить во мне. По выражению одного моего
приятеля, я долго "жую жвачку", прежде чем взяться за перо. И вот, несмотря
на столь доскональное знание самого себя, я погрузил в Росинанта такое
количество всяких письменных принадлежностей, какого хватило бы, чтобы
написать десять томов. Туда же пошло фунтов полтораста книг из тех, что все
как-то недосуг прочитать, и это были, конечно, такие книги, на которые
досуга никогда не хватит. Консервы, патроны для дробовика, пули, наборы
инструментов, кипы всякой одежды, подушек, одеял и несусветное количество
башмаков, сапог, теплого нейлонового белья для минусовой температуры,
пластмассовые тарелки и чашки, пластмассовый таз для мытья посуды, запасной
баллон с газом. Рессоры перегруженной машины охали и садились все ниже и
ниже. Словом, теперь я знаю, что поклажи у меня было раза в четыре больше,
чем требовалось.
Ему приходилось много путешествовать в жизни, а когда надо, и сидеть дома.
Он догадывается, что мы собираемся в путь, задолго до того, как выносят
чемоданы, и начинает слоняться из комнаты в комнату, и места себе не
находит, и скулит, и то и дело закатывает легкие истерики, даром что старик.
Все эти недели, пока шла подготовка к моему отъезду, Чарли только и знал,
что путался у нас под ногами, и надоел нам хуже горькой редьки. Потом завел
моду прятаться в грузовике - шмыгнет туда и прикинется маленьким-маленьким.
снова засядут за парты, а десятки миллионов родителей разгрузят от своих
машин шоссейные дороги. Я собирался выехать после этого праздника, и по
возможности скорее. И тут вдруг выяснилось, что с Карибского моря прямо на
нас прет ураган "Донна". Живя на самом кончике Лонг-Айленда, мы отнеслись к
этой вести с величайшей почтительностью, так как знаем по опыту, что это
такое. В ожидании приближающихся штормов у нас все бывает готово к осаде.
Наш маленький залив защищен не плохо, но и не очень хорошо. "Донна"
подкрадывалась к нам, а я тем временем заправил все керосиновые лампы,
подготовил колодезный ручной насос и привязал все, что имеет способность
двигаться. У меня есть моторная лодка в двадцать два фута длиной, с кабиной,
по имени "Прекрасная Элейн". Я задраил на ней иллюминаторы и дверь, вывел на
середину залива, сбросил за борт тяжелый старинный якорь, а цепь в полдюйма
диаметром отпустил подлиннее, чтобы обеспечить лодке свободу циркуляции. Так
она сможет выстоять против штормового ветра в сто пятьдесят миль в минуту,
если только ей не подредит носовую часть.
радио, мы поставили в коттедже приемник с батарейным питанием, предвидя,
что, как только она к нам нагрянет, электричество сразу погаснет. Но теперь
ко всем этим заботам добавилась еще одна: Росинант, расположившийся под
деревьями. В кошмарах наяву я видел, как на мой грузовик рушится дуб и давит
его, точно букашку. Я вывел Росинанта из-под возможных прямых попаданий, но
ведь его могло разнести в щепы и верхушкой какого-нибудь дерева, если ее
пронесет по воздуху футов пятьдесят.
часов - что его центр пройдет над нами, если не ошибаюсь, в 1 час 07 минут -
время указали точно. В нашем заливе было тихо, ни ряби, ни волн, но вода так
и не посветлела с ночи, и "Прекрасная Элейн" грациозно покачивалась на
свободно висящей якорной цепи.
много всяких мелких суденышек. Я с ужасом увидел, что некоторые из их
владельцев понятия не имеют, как становятся на якорь. Вот вошли два моторных
катера - оба красавцы, один вел другого на буксире. С борта первого сбросили
в воду небольшой якорь, и катера - задний был привязан за нос к корме
переднего - остались посреди залива, оба в непосредственной близости от
"Прекрасной Элейн". Я подошел с рупором к самому краю моего причала и
попробовал возразить против такого безрассудства, но владельцы катеров либо
ничего не услышали, либо не поняли меня, либо им было на все наплевать.
воду, как черную ткань. Казалось, он крушит все кулаками. У одного из дубов
сломало верхушку, и, падая, она чуть-чуть задела коттедж, откуда мы
наблюдали за тем, что делается вокруг. Следующий порыв впятил в комнату
большую оконную раму. Я водворил ее обратно и топориком забил клинья вверху
и внизу. Как мы и ожидали, электричество сразу же потухло, телефон замолчал.
По радио предупредили, что волны достигнут высоты в восемь футов. Мы видели,
как ветер рыщет по земле и по морю, точно свора терьеров, спущенных с
привязи. Деревья кланялись и гнулись - ни дать ни взять травинки;
исхлестанная ветром вода вспенилась. Чья-то лодка, оборвав якорную цепь, с
разгона въехала на берег, следом за ней другая. Дома, выстроенные
благодатной весенней порой и ранним летом, принимали волны в окна вторых
этажей. Наш коттедж стоит на небольшом холме на тридцать футов выше уровня
моря. Но волны уже перекатывали через мой высокий причал. Когда ветер менял
направление, я переводил Росинанта на новое место, чтобы он стоял с
наветренной стороны от высоких дубов. "Прекрасная Элейн" доблестно
выдерживала шторм и, точно флюгер, поворачивалась и вправо и влево под.
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Андреев Николай
Орлов Алекс
Мурич Виктор
Смоленский Вадим