лядью всех мастей, ни в чем не отставай от других, будь так же учтив и
осмотрителен, так же сметлив и немногословен. Ну, а что до главы дома -
помни, он господин. Тут говорить нечего: по заслугам и почет. Главе рода
подчиняться одно удовольствие, во всяком случае, именно так должно рас-
суждать в юности.
и было.
к материям вещественным, хотя - да простится нам этот каламбур - быть
может, и несущественным. У меня тут с собой сверточек, - не переставая
говорить, он с усилием вытащил что-то из внутреннего кармана, - а в нем
четыре вещицы. Первая из четырех причитается тебе по закону: небольшая
сумма денег за книги и прочее имущество твоего отца, купленные мною, как
я объяснил с самого начала, в расчете перепродать по более выгодной цене
новому учителю. Другие три - маленькие подарки от меня и миссис Кемп-
белл; прими, порадуй нас. Один, круглый по форме, наверное, понравится
тебе на первых порах больше всего, но, Дэви, милок ты мой, он что капля
в море; шаг шагнешь - его и след простыл. Другой, плоский, четыреху-
гольный, весь исписанный - твоя поддержка и опора на всю жизнь, как доб-
рый посох в дороге, как мягкая подушка в час недуга. Ну, а последний -
он кубической формы - от души верю, поможет тебе найти дорогу в лучший
мир.
молитву о юноше, вступающем в жизнь; потом внезапно обнял меня, крепко
прижал к себе, отстранил, пристально поглядел на меня с непередаваемо
горестным лицом, круто повернулся и с криком "Прощай!" рысцой засеменил
обратно той же дорогой, по которой мы пришли. Со стороны, я думаю, это
выглядело смешно, но мне было не до смеха. Я провожал его глазами, пока
он не скрылся из виду; он не замедлил шаг, ни разу не обернулся. Только
тут я сообразил, что все это показывает, как ему тяжело расставаться со
мной, - и до чего же мне стало совестно! Ведь сам я был рад-радехонек
выбраться из деревенской глуши в большой, многолюдный дом к богатым и
важным господам одного со мной имени и одной крови.
то стоило лишь побряцать у тебя над ухом громким именем, и ты готов за-
быть старое добро и старых друзей? Фу, стыд какой!"
я развернул сверток, чтобы посмотреть на подарки. Насчет кубического я с
самого начала не сомневался: конечно же, это была маленькая Библия, как
раз по размеру кармана в пледе. Круглый оказался монетой в один шиллинг,
а третий, которому назначено было столь чудодейственно мне помогать и в
добром здравии, и в болезнях, и во всех случаях жизни, - клочком грубой
пожелтевшей бумаги, на котором красными чернилами выведено было нижесле-
дующее:
тоять на белом вине, процедить и принимать по чайной ложке один раз или
два, по мере надобности. Возвращает речь косноязычным, исцеляет подагру,
унимает сердечную боль и укрепляет память. А цвет положить в стеклянную
посудину, плотно умять, воткнуть в муравейник и оставить так на месяц,
после чего вынуть, тогда увидишь, что цветы пустили сок, а его хранить в
пузырьке. Полезен и больным, и здоровым, мужчинам, равно как и женщи-
нам".
ложке каждый час)".
звенели слезы; я торопливо вскинул свой узелок на конец посоха, перешел
речку вброд, поднялся по склону холма и, ступив на широкую, зеленую ско-
топрогонную дорогу, бегущую среди вереска, обвел прощальным взглядом Эс-
сендинскую церковку, купу деревьев вокруг пасторского дома и высокие ря-
бины на кладбище, где покоились мои отец и мать.
к самому морю, как на ладони открылась вся местность, а посредине скло-
на, на длинном горном хребте, дымил, как калильная печь, город Эдинбург.
Над замком реял флаг, по заливу шли корабли или стояли на якоре, то и
другое, несмотря на расстояние, я различал очень ясно, и у меня, дере-
венского жителя, дух занялся от восторга.
нии идти на Кремонд; и так, от одного встречного до другого, я все шел
да шел на запад от столицы, мимо Колинтона, пока не выбрался На дорогу,
ведущую в Глазго. А на дороге, к великой своей радости и изумлению, уви-
дел я полк солдат, они Шагали в ногу под звуки флейт, впереди на сером
коне ехал старый генерал с обветренным кирпичным лицом, а замыкала ко-
лонну рота гренадеров в высоких шапках наподобие папской тиары. Все жил-
ки во мне заиграли фри виде бравых красных мундиров и звуках бодрой му-
зыки.
расспросах появились слова "замок Шос". У каждого, к кому я ни обращал-
ся, они, казалось, вызывали удивление. Сперва я решил, что мой деревенс-
кий вид и мешковатое платье, запылившееся к тому же в дороге, слишком не
вяжутся с великолепием поместья, куда я направляюсь. Но когда два или
три раза кряду мне ответили в одних и тех же словах и с тем же выражени-
ем лица, я начал подумывать, не кроется ли что-то неладное в самом замке
Шос.
и, завидев на проселке встречную повозку с каким-то честным малым на об-
лучке, осведомился, не слышал ли он чего о господском доме под названием
"замок Шос".
ка, он, точно, имеется. Да тебе какая надобность, милый?
- Слушай, сынок, - прибавил он. - Не мое это дело, но ты вроде обходи-
тельный малый, так вот тебе мой совет: держись-ка ты подальше от замка
Шос.
догадался, что это цирюльник, который спешит к своим клиентам, и, зная,
что цирюльники большие любители посплетничать, спросил его напрямик, ка-
ков человек мистер Бэлфур из Шоса.
человек, - и начал очень искусно допытываться, зачем это мне нужно, но я
еще искусней уклонился от ответа, и он отправился своей дорогой, не со-
лоно хлебавши.
ней были намеки, тем меньше они мне нравились, ибо тем больше простора
оставляли воображению. Что это за господский дом, если чуть спросишь,
как к нему пройти, и вся округа шарахается и таращит на тебя глаза? И
что за джентльмен такой, если дурная слава о нем скачет по большим доро-
гам? Будь до Эссендина час ходьбы, на том бы и кончились мои приключе-
ния, я возвратился бы к мистеру Кемпбеллу. Но раз уж я одолел такой
дальний путь, мне просто гордость не позволяла отступиться, не выяснив,
что и как; я должен был довести дело до конца, хотя бы уже из самолюбия.
Пусть я был сильно обескуражен всем, что услышал, пусть даже замедлил
шаг, но я всетаки продолжал спрашивать дорогу и упорно шел вперед.
черноволосая, с брюзгливым лицом, она тяжело брела вниз по склону. Когда
я задал ей свой привычный вопрос, она порывисто обернулась, довела меня
до (вершины холма, с которого только что спустилась, и показала рукой "а
дно долины, где посреди зеленого луга одиноко возвышалось массивное ка-
менное строение. Места вокруг были чудесные: невысокие лесистые холмы,
живописные ручьи, тучные с виду нивы, но сам дом выглядел нежилым; к не-
му не вела дорога, ни из одной трубы не шел дым, сада и в помине не бы-
ло. У меня упало сердце.
вом: - На крови заложен, из-за крови не достроен, кровь сровняет его с
землей. Гляди: я плюю на него! Чтоб ему сгинуть на веки веков! Увидишь
владельца, скажи ему, что ты слышал! Скажи, что В тысячу двести девят-
надцатый раз Дженнет Клустон призывает проклятие на его голову, на его
дом, хлев и конюшню, на чад и домочадцев, на всю его родню, на его слуг
и гостей - будь они прокляты до седьмого колена!
ный, только волосы на макушке шевелились от страха. В те дни еще верили
в ведьм, проклятие наводило ужас, и такие речи, да еще на самом пороге
цели, казались дурной приметой, предвещавшей, что не будет пути. У меня
подкосились ноги.
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Соломатина Татьяна
Афанасьев Роман