утрам и у них дома, после вечеринки накануне, пока мама не открывала
настежь окна. Правда, тут было похуже. Тут запахи въелись и все собой
пропитали. Запахи алкоголя, подгоревшего масла, пота, старой одежды и еще
лекарств - ментола и, кажется, валерьянки. В прихожей темнотища, и рядом
этот Дюссандер - втянул голову в ворот, этакий гриф-стервятник, ждущий,
когда раненое животное испустит дух. Сейчас, невзирая на двухдневную
щетину и обвислую дряблую кожу, Тодд явственно увидел перед собой офицера
в черной эсэсовской форме; на улице, при дневном свете, воображение не
бывало столь услужливым. Страх, точно ланцет, полоснул Тодда по животу.
ЛЕГКИЙ страх, поправится он позднее.
шлепанцах, как бы приглашая за собой в гостиную. Тодд почувствовал, как
кровь прихлынула к щекам. Улыбка увяла. Он последовал за стариком.
Ни тебе писанного маслом портрета Гитлера с упавшей челкой и неотступным
взглядом. Ни тебе боевых медалей под стеклом, ни почетного меча на стене,
ни "люгера" или "Вальтера" ни камине (и самого-то камина, сказать по
правде, не было). Все правильно, что он, псих, что ли, выставлять такие
вещи на обозрение. Тодд не мог внутренне согласиться с этим резоном, и все
же трудно было вот так сразу выкинуть из головы то, чем тебя пичкали в
кино и по телевизору. Он стоял в гостиной одинокого старика, живущего на
худосочную пенсию. Допотопный "ящик" с комнатной антенной - концы
металлических рожек обмотаны фольгой для лучшего приема. На полу
облысевший серый коврик. На стене, вместо портрета Гитлера, свидетельство
о гражданстве, в рамке, и фотография женщины в чудной шляпке.
пятом... легкие. Не знаю, как я пережил это.
получше рассмотреть женщину на фотографии, а сам пощупал пальцами абажур
настольной лампы.
начальник. А кстати, это Ильза Кох придумала делать абажуры из
человеческой кожи?
"Кулз", без фильтра. Он протянул пачку.
потом бросил. Даже вступил в общество некурящих.
халата и чиркнул ею о пластиковую поверхность "ящика". Затянувшись, он
сказал:
полицию и не рассказать, какую чудовищную напраслину тут на меня возводят.
А ты видишь? Только отвечай быстро, мальчик. Телефон в прихожей.
Представляю, как тебя выпорет отец. Неделю будешь подкладывать под себя
подушечку.
проблемы, а только усугубляют ее. - Внезапно глаза Тодда заблестели. - А
вы их пороли? Женщин? Раздевали их догола и...
смазывало эффект, так это отсутствие вставной челюсти.
кстати, отец меня назвал в честь Конан-Дойля, чьи рассказы приводили его в
восхищение. Я никогда не был Дюзандером, или Гиммлером, или Дедом Морозом.
В войну я был лейтенантом запаса. Я никогда не принадлежал к нацистской
партии. Мое участие в боевых действиях ограничилось тремя неделями боев в
Берлине. Не скрою, в конце тридцатых, еще в первом браке, я симпатизировал
Гитлеру. Он покончил с депрессией и в каком-то смысле восстановил нашу
национальную гордость, которую мы потеряли в результате унизительного и
бесчестного Версальского мира. Тогда, в тридцатых, он казался мне великим
человеком. Он и был по-своему великим. Но под конец он безусловно
свихнулся - посылать в бой несуществующие армии по указке звездочета!
Отравить Блонди, свою любимую собаку! Поступки безумца. Они все обезумели
- заставляли собственных детей глотать капсулы с ядом и при этом распевали
"Хорст Вессель". Второго мая сорок пятого года мой полк сдался
американцам. Помню, как солдат по фамилии Хакермейер угостил меня
шоколадом. Я даже заплакал. Меня поместили в лагерь для интернированных в
Эссене. К нам хорошо относились. Мы следили за Нюрнбергским процессом по
радио, и когда Геринг покончил с собой, я обменял американские сигареты на
бутылку шнапса и напился на радостях. После освобождения я устроился на
завод "Эссен Мотор" - ставил колеса на автомобили. В шестьдесят третьем
вышел на пенсию и вскоре переехал в Соединенные Штаты. Это была мечта моей
жизни. В шестьдесят седьмом я получил гражданство. С тех пор я американец.
Голосую на выборах. Никакого Буэнос-Айреса. Никакой торговли наркотиками.
И Западного Берлина не было. И Кубы... А теперь иди, иначе я звоню в
полицию.
словно застыл возле настольной лампы.
сердце готово было выпрыгнуть из груди. После четвертой цифры Дюссандер
обернулся и встретился с ним взглядом. Вдруг плечи старика поникли. Он
положил трубку на рычаг.
собеседника дружелюбной улыбкой. - У меня есть друг, Хэролд Пеглер, но
вообще-то все его зовут Лис. У него нюх. Мы, когда играем в бейсбол,
ставим его на вторую базу. А у отца Лиса не гараж, а клад. Горы журналов,
и все про войну. Фотографии фрицев, в смысле немецких солдат, и япошек,
пытающих разных женщин. Статьи про концлагеря. Я от всего этого прямо
балдею.
потирая ладонью щеку. Звук был такой, будто он проходился по ней наждачной
бумагой.
разглагольствовала миссис Андерсон, учившая их в пятом классе. - Вы
столкнетесь с чем-то новым и вдруг поймете: вот он, мой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.
Это все равно что повернуть ключ в замке. Или в первый раз влюбиться. Вот
почему, дети, так важен День выбора профессии - в этот день вы, может
быть, найдете главный интерес в своей жизни". Тогда Тодд отнесся к словам
миссис Андерсон как к полной галиматье, но много позже, в гараже у Лиса,
ему вспомнились эти слова, и он подумал, что она была, возможно, не так уж
далека от истины. Он переворачивал страницы старых слежавшихся журналов, и
от смешанного чувства отвращения и непреодолимого любопытства у него
разболелась голова, глаза же от напряжения начали слезиться, но он
продолжал читать, и вдруг из текста под фотографией усеянного трупами
места под названием Дахау на него выскочила цифра:
нуля, во всем Лос-Анджелесе живет вдвое меньше людей! Но вот другой
журнал, и вновь эта цифра: 6 000 000. Голова разболелась пуще прежнего. Во
рту пересохло. Как в тумане он услышал, что Лису пора идти ужинать. Тодд
спросил, можно ли ему пока почитать в гараже. Лис удивленно взглянул на
него и сказал: "Валяй!". И Тодд снова с головой ушел в старые журналы,
пока в конце концов мать до него не докричалась.
слова о том, как это было ужасно, терялись среди рекламы, предлагавшей
немецкие финки, и ремни, и каски бок о бок с заговорной травой и
чудо-средством для восстановления волос. Рекламировались флаги со
свастикой, и пистолет "люгер", и игра под названием "Танковая атака", в
которой участвовали немецкие "пантеры", а рядом печатались уроки
правильного ведения корреспонденции и дурацкие советы: "Хотите разбогатеть
- продавайте специальные тапочки для лифта". Да, везде говорилось, как это
было ужасно, однако создавалось впечатление, что все же не стоит по такому
поводу огород городить.
нашел в жизни свой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.
опустился в кресло-качалку. И снова вглядывался в Тодда, пытаясь что-то
разгадать в чуть отрешенном, чуть ностальгическом выражении его лица.
тогда подумал, что там половина фактов - липа. И я пошел в библиотеку.
Сначала эта поганка не хотела ничего мне давать, у них такую литературу
выдают только взрослым. Но я сказал, что мне надо для школы. Если для
школы, они обязаны выдавать. А эта - сразу звонить отцу. - В глазах Тодда
вспыхнуло презрение. - Испугалась, поганка, что он не в курсе, видали!
лучше... и хорошее, и плохое. Тогда они будут во всеоружии. Жизнь, говорит
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Куликов Роман
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия