привилегия, которой пользуются, как и я, несколько моих
коллег,-дипломатическое освобождение от таможенного досмотра.
Это ценно, ведь мой багаж обычно содержит несколько отлично
действующих пистолетов, маленький, но продуманно составленный
набор инструментов для взлома, а также несколько других
приборов, к которым плохо относятся имиграционные власти хорошо
развитых стран.
спящий человек может случайно показать подмышечную кобуру
соседу, вызвав массу ненужных волнений, а во-вторых, только
безумец станет стрелять в тесном салоне современного
самолета. Именно этим, кстати, объясняются ошеломляющие успехи
угонщиков самолетов, поскольку последствия выстрела могут быть
непоправимыми и для стрелка.
жести. Несколько рабочих аэродрома любезно посторонились, когда
я проходил мимо, держа путь к другому его концу, выводящему в
здание аэровокзала, к двум эскалаторам, переносящим пассажиров
в иммиграционный зал, а также в обратном направлении. Возле
движущегося снизу эскалатора спиною к нему стоял мужчина.
Среднего роста, худощавый, в общем неприметный. Поравнявшись с
ним, я увидел изборожденное морщинами смуглое лицо под темными
волосами, холодные черные глаза и узкую щель там, где должен
быть находиться рот, словом, далеко не тот тип, которого я
хотел бы видеть в гостях у моей дочки. Но одет он был довольно
прилично-в черный костюм и черный плащ и, хотя это и не
критерий приличия, держал в руке большую и, видимо, новехонькую
летную сумку.
руку несуществующей дочки? На эскалаторе, ведущем в зал
аэровокзала, были четверо, и первого из них, высокого, худого,
одетого в серое, мужчину, с тонкими усиками и всеми внешними
приметами преуспевающего бухгалтера, я узнал сразу. Джимми
Дуклос. Первая мысль: он должен считать свою информацию
действильно важной и срочной, коль скоро явился сюда, чтобы
меня встретить. Вторая: ему пришлось подделать полицейский
пропуск, чтобы проникнуть так глубоко в аэровокзал, что,
впрочем, выглядело логичным, ведь если бы проводились
соревнования фальсификаторов, он наверняка стал бы чемпионом.
Третья: было бы любезно дружески помахать ему рукой и
улыбнуться - я так и сделал. Он ответил мне тем же. Улыбка его
длилась едва ли секунду и почти тотчас застыла, сменившись
выражением совершенного ужаса. Тогда я заметил, скорее
подсознательно, что взгляд Дуклоса чуть передвинулся.
повернулся на сто восемьдесят градусов, и стоял лицом к
экскалатору, сумка его, только что бывшая в руке, оказалась
странно высоко под мышкой.
среагировал и изготовился к прыжку. Но если мне понадобилась
целая долгая секунда, мужчина немедленно-мгновенно-едва я
двинулся с места, резко сделал четверть оборота и рубанул меня
в солнечное сплетение краем своей сумки.
Я никогда не попадал под удар копра для вбивания свай и вовсе к
этому не стремлюсь, но теперь имею некоторое понятие об этом
ощущении. Эффект получился примерно такой же. Рухнув на пол.
как если бы гигантская рука подломила мне ноги, я остался
неподвижен. Однако сознание ничуть не затуманилось: я видел,
слышал, мог даже до некоторой степени оценивать происходящее
вокруг. Но не мог даже извиваться, в чем в этот миг испытывал
исключительную потребность. Мне приходилось слышать о шоках,
парализующих сознание, теперь довелось узнать шок, полностью
парализующий тело.
огляделся, но с эскалатора было не уйти. Бежать вверх мешали
трое мужчин, стоящих за спиной: до меня не сразу дошло, что эти
трое, казавшиеся не посвященными в происходящее, были
сообщниками человека в черном и их делом было задержать Дуклоса
и не оставить ему иного выбора, кроме движения вниз, навстречу
смерти. Это была самая хладнокровная расправа, какую мне
только доводилось видеть, хотя в своей жизни я вдоволь
наслушался жутких историй на эту тему.
воспользовался этим: взглянул на летную сумку. С одного конца
из нее торчал дырчатый, как дуршлаг, цилиндр глушителя. Вот
чему я был обязан своим временным параличом-оставалось
надеяться, что-временным, ведь если принять во внимание силу
удара, можно было только дивиться, что меня не переломило
пополам. В лице человека в черном не было ни удовлетворения, ни
напряжения, просто спокойная уверенность профессионала. Где-то
чей-то бесстрастный голос сообщил о посадке КЛМ-132 из
Лондона-самолета, которым мы прибыли. И мне туманно и некстати
подумалось, что никогда не забуду номера этого рейса, хотя
какой тут рейс ни выбирай, случилось бы то же самое, потому что
Дуклос должен умереть прежде, чем увидится со мной. Я снова
перевел взгляд на Джимми Дуклоса; у него было лицо человека,
приговоренного к смерти. Со спокойным отчаянием он сунул руку
за пазуху и выхватил револьвер, но, чуть опередив, трое мужчин
за его спиной упали на ступеньки, тотчас раздался приглушенный
хлопок, и на левой стороне его плаща появилась дырка. Он
конвульсивно дернулся, согнулся и упал лицом вниз, эскалатор
понес его тело в зал и бросил прямо на меня.
секунд, предшествовавших смерти Дуклоса, была следствием
настоящего физического паралича - или парализовала меня
неотвратимость его гибели? Впрочем, я был безоружен и все равно
ничего не мог сделать. Но вот что любопытно: прикосновение его
мертвого тела подействовало на меня оживляюще.
волна тошноты, а по мере того, как проходил шок от удара, живот
заболел не на шутку. Сильно болел и лоб, - падая, я, верно,
ударился головой об пол. Все же власть над мышцами до
некоторой степени вернулась, так что я осторожно поднялся на
ноги - осторожно, потому что сильно кружилась голова и я мог
снова оказаться на полу. Зал плыл перед глазами и я убедился,
что не особенно хорошо вижу, значит от ушиба головы
повредилось зрение, что-было странно: пока я лежал, зрение
вроде бы действовало отменно. А потом сообразил, что просто
веки от чего-то склеились, провел по ним рукой и обнаружил
причину: кровь. Много крови, как мне показалось. Она втекала из
ранки под волосами. Приветствуем вас в Амстердаме, подумал я и
достал платок, дважды провел им по глазам - и зрение снова
стало стопроцентным.
больше десятка секунд, но, как всегда бывает в подобных
случаях, уже клубилась вокруг встревоженная толпа. Чья-то
внезапная смерть для людей-что открытая банка меда для пчел. И
то и другое немедленно стягивает внушительное количество
любопытствующих с мест, которые только что казались лишенными
всяческой жизни. Я не обратил на них внимания, равно как и на
Дуклоса. Я уже ничего не мог для него сделать, как и он для
меня. Обыск ничего бы не дал: как все хорошие агенты, Дуклос
никогда не заносил ничего стоящего на бумагу или магнитофонную
ленту, а прятал в своей весьма вместительной памяти.
Разве что глубоко укоренившийся инстинкт осторожности заставил
меня оглядеть иммиграционный зал, чтобы удостовериться, что он
действительно исчез.
беззаботно шагал по эскалатору к выходу, небрежно покачивая
авиасумкой, будто и понятия не имел о переполохе, который
вызвал. Я даже засомневался, он ли это, настолько не
укладывалось у меня в голове то, что произошло с его походкой,
но я тут же сообразил, что именно так и выглядит бегство
профессионала. Профессиональный карманник в Эскот, только что
избавивший от бумажника стоящего рядом джентльмена в сером
цилиндре, не бросится сломя голову в толпу под крики "Держи
вора!", а скорее поинтересуется у своей жертвы видами на
следующий заезд. Небрежная беззаботность, полная
естественность-вот как это делают профессиональные преступники.
Именно так вел себя смуглый мужчина. Ведь я-то был единственным
свидетелем его действий - только теперь, слишком поздно, стала
мне ясна и роль тех троих мужчин в убийстве Дуклоса. Они были
среди людей, толпящихся около убитого, но ни я, ни кто-либо
другой не мог бы им ничего инкриминировать. А убийца был
уверен, что оставил меня в таком состоянии, в каком я еще долго
не смогу причинить ему никаких хлопот. Я пустился за ним.
оглушен, а живот так болел, что не давал выпрямиться, и этот