ле дровяного сарая, сегодня темнота наступила, едва он успел дойти до
кустов сирени. Хомса Тофт запахнул плотнее свое пальтишко и подумал:
"Завтра я, поди, не успею дойти даже до реки. Мой рассказ становится все
короче, все отступает и отступает назад".
до покинуть лодку хемуля и отправиться в долину, подняться на веранду,
отворить дверь и сказать, кто он такой.
-==3==-
мыть окно на чердаке. Она нагрела воду в кухне, растворила в ней немного
мыла, поставила таз на стул и открыла окно. И тут что-то отлетело от
оконной рамы и упало к ее лапе. Это что-то походило на клочок ваты, но
Филифьонка сразу догадалась, что это противный кокон, а внутри его сидит
бледная белая гусеница. Филифьонка вздрогнула и отдернула лапу. Куда бы
она ни шла, что бы ни делала, повсюду ей попадались на глаза всякие пол-
зучки! Она взяла тряпку, быстро смахнула гусеницу и долго глядела, как
та катится по крутому склону крыши.
чезла, встряхнула тряпку. Она подняла таз и вылезла из окна, чтобы по-
мыть его снаружи.
мокрую крышу, она заскользила вниз. Она не успела испугаться. Ее ху-
денькое тело мгновенно и резко подалось вперед, какие-то секунды она ка-
тилась по крыше на животе, потом лапы ее уперлись в самый край крыши, и
она остановилась. И тут Филифьонка испугалась. Страх, противный, словно
привкус чернил во рту, заполз в нее. Она опустила глаза и увидела землю
далеко внизу, от ужаса и удивления у нее свело челюсти, и она не могла
кричать. Да и звать было некого. Филифьонка наконец отделалась от всех
своих родственников и от всех назойливых знакомых. Теперь у нее было
сколько угодно времени, чтобы ухаживать за домом, лелеять свое одино-
чество, падать с крыши в сад, где не было никого, кроме жуков да немыс-
лимых гусениц.
скользкую жесть крыши, но снова скатилась назад. Ветер раскачивал раск-
рытое окно, листва в саду шелестела, время шло. На крышу упало несколько
дождевых капель.
на другой стороне дома. Очень медленно и очень осторожно начала она дви-
гаться по краю крыши -- крошечный шажок одной лапой, потом другой, глаза
крепко зажмурены. а живот сильно прижат к крыше. И так Филифьонка обошла
вокруг своего большого дома, думая только о том, чтобы у нее не закружи-
лась голова. Что тогда с ней будет?
поднялась, не открывая глаз, до верхнего этажа. Она уцепилась за
узенький деревянный барьерчик, окружавший чердачный этаж, проползла нем-
ного и замерла. Потом приподнялась, встала на четвереньки, подождала,
пока пройдет дрожь в коленках, и, нимало не чувствуя себя смешной, по-
ползла. Одно окно, другое, третье... Все заперты. Собственная длинная
мордочка мешала ей, слишком длинные волосы щекотали нос. "Только бы не
чихнуть, -- подумала она, -- ведь тогда я потеряю равновесие... Не надо
смотреть по сторонам и думать ни о чем не надо". Одна тапочка согнулась
пополам, пояс расстегнулся... "Никому-то я не нужна... Вот-вот в одну из
этих ужасных секунд я..."
голову на крутой скат крыши, за которым начиналась пустота. Ее лапы сно-
ва задрожали, и мир вокруг нее завертелся, голова закружилась. Она на
миг оторвалась от стены; карниз, в который она упиралась, стал в ее гла-
зах узеньким и тоненьким, как лезвие ножа, и в эту бесконечную секунду
перед ней прошла вся ее филифьонская жизнь. Она медленно отклонилась на-
зад, подальше от неумолимого и зловещего угла падения, и так и застыла
не целую вечность, потом опять приникла к стене.
вперед. Вот, наконец, окно. Ветер плотно захлопнул его. Оконная рама
совсем гладкая, ухватиться не за что, не за что потянуть. Ни единого ма-
ленького гвоздика. Филифьонка попробовала зацепить раму шпилькой, но
шпилька согнулась. Она видела сквозь стекло таз с мыльной водой и тряпку
-- приметы спокойной повседневности, недосягаемый мир.
сильно застучало -- она видела уголок тряпочки, захлопнутый рамой и вы-
сунувшийся наружу, она ухватила его кончиками лапки и потянула медленно,
осторожно... "О, пусть она выдержит, пусть она окажется новой и крепкой,
а не старой и ветхой... Никогда больше не стану беречь старые тряпки,
никогда больше не буду ничего беречь, буду транжиркой... и убирать пе-
рестану, я слишком часто навожу порядок, я ужасная чистоплюйка... Я ста-
ну совсем другой, вовсе не филифьонкой..." -- думала Филифьонка в безна-
дежной мольбе, потому что филифьонка может быть только филифьонкой и ни-
кем другим.
Филифьонка сделав рывок вперед, почувствовала, что она в безопасности.
Теперь она лежала на полу, а в животе у нее что-то крутилось и вертелось
-- ей было ужасно плохо.
друг от друга, и на конце каждой кисточки висела бусинка. Она внима-
тельно и удивленно разглядывала их, будто видела впервые. Она никогда
раньше не замечала, что шелк абажура красный, этот ужасно красивый крас-
ный цвет напоминал солнечный закат. И крюк на потолке показался ей ка-
ким-то совсем другим.
крючков все свешивается вниз, а не куда-нибудь в сторону и от чего это
зависит? Вся комната изменилась, все в ней стало каким-то новым, Фи-
лифьонка подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Нос с одной стороны был
весь исцарапан, а волосы -- мокрые и прямые, как проволока. И глаза были
какие-то другие. "Подумать только, что у всех есть глаза. И как только
они устроены, что могут все видеть?" Ее начало знобить -верно, от дождя
и от того, что за эту секунду страха как бы пронеслась вся ее жизнь. Она
решила сварить кофе. Филифьонка открыла кухонный шкаф и увидела, что у
нее слишком много посуды. Ужасно много кофейных чашек, слишком много
кастрюль и сковородок, горы тарелок, сотни других кухонных предметов --
и все это лишь для одной Филифьонки! Кому это все достанется, когда она
умрет?
шкафа, побежала в столовую, проскользнула между стульями, выбежала в
гостиную, раздвинула оконные шторы, поднялась на чердак. Повсюду было
тихо. Филифьонка распахнула дверцы платяного шкафа и, увидев лежащий в
шкафу чемодан, поняла наконец, что ей надо делать. Она поедет в гости.
Ей надо отвлечься, побыть в обществе. В компании с теми, с кем можно
приятно поболтать, с теми, которые снуют взад и вперед и заполняют собой
весь день, так что у них не остается времени для страшных мыслей. Не к
хемулю, не к Мюмле, только не к Мюмле! Только к семье муми-троллей. Са-
мое время навестить Мумимаму.
нимать решение и не ждать, пока это настроение пройдет. Филифьонка выну-
ла чемодан, положила в него серебряную вазу -- ее она подарит Муми-маме.
Потом вылила мыльную воду на крышу и закрыла окно, вытерла голову поло-
тенцем, закрутила волосы на бигуди и выпила чашку чая. Дом обретал покой
и становился прежним. Филифьонка вымыла чашку, вынула серебряную вазу из
чемодана и заменила ее фарфоровой. Из-за дождя сумерки наступили рано, и
она зажгла свет.
вовсе не красный, а коричневый. И все равно я отправляюсь в гости".
-==4==-
останавливался, разбивал палатку, не задумываясь о том, как бежит время,
бродил вокруг, ни о чем не думая, ни о чем не вспоминая. И еще много
спал. Он смотрел по сторонам внимательно, но без малейшего любопытства,
не заботясь о том, куда идет, -- лишь бы идти дальше.
ло, только внизу, прямо на земле, расцвел потаенный осенний сад. Он под-
нимался из гнили с мощной силой. Это были странные растения, блестящие,
разбухшие, так не похожие на то, что растет летом. Голый желто-зеленый
черничник, красная, как кровь, клюква. Незаметные летом мхи и лишайники
вдруг разрослись пушистым ковром и завладели всем лесом. Лес повсюду
пестрел новыми яркими красками, и повсюду на земле светились опавшие
красные ягоды рябины. Папоротник почернел.
окончательно созреет, и в один прекрасный вечер достал с самого дна рюк-
зака губную гармошку. Еще в августе в Долине муми-троллей он сочинил
пять тактов, которые бесспорно могли стать блестящим началом мелодии.
Они явились внезапно, сами собой, как приходят любые свободные звуки.
Теперь настало время собрать их и сделать из них песню о дожде.
ждать, вовсе не волнуясь, потому что знал, как бывает с мелодией. Но ни-
чего, кроме слабого шороха дождя и журчания водяных струй, не слышал.
Вот стало совсем темно. Снусмумрик взял свою гармошку и положил ее об-
ратно в мешок. Он понял, что пять тактов остались в Муми-дален и он най-
дет их, лишь когда вернется туда.
про все на свете, и Снусмумрик отогнал их от себя. Конечно, легкий шорох
дождя и журчанье воды в ручейках -все те же самые звуки одиночества и
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Якубенко Николай
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур