вагона, с доверчивостью кладя плохо отмытую ручонку на плечи и колени
незнакомых пассажиров, отвечавших ему улыбками. По какой-то господин,
читавший газету и все время зевавший, то ли от чрезмерной усталости, то ли
от скуки, раза два неприязненно покосился на мальчика, и Надежда поспешила
извиниться:
парикмахера и тот обещал поставить его на ноги, и это будет очень хорошо,
потому что женщина она одинокая и слабая и другой поддержки на случай
болезни или старости у нее нет. Но лицо у господина было злое, и Надежда
только подумала все это про себя.
постоянной сырости, и на краю ее были брошены серенькие домики, похожие на
игрушечные, и на высокой зеленой горе, внизу которой блистала серебристая
полоска, стояла такая же игрушечная белая церковь. Когда поезд со звонким
металлическим лязгом, внезапно усилившимся, взлетел на мост и точно повис в
воздухе над зеркальной гладью реки, Петька даже вздрогнул от испуга и
неожиданности и отшатнулся от окна, но сейчас же вернулся к нему, боясь
потерять малейшую подробность пути. Глаза Петькины давно уже перестали
казаться сонными, и морщинки пропали. Как будто по этому лицу кто-нибудь
провел горячим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестящим.
впечатлений, лившихся на него и сверху, и снизу, смяли его маленькую и
робкую душонку. В противоположность дикарям минувших веков, терявшимся при
переходе из пустыни в город, этот современный дикарь, выхваченный из
каменных объятий городских громад, чувствовал себя слабым и беспомощным
перед лицом природы. Все здесь было для него живым, чувствующим и имеющим
волю. Он боялся леса, который покойно шумел над его головой и был темный,
задумчивый и такой же страшный в своей бесконечности; полянки, светлые,
зеленые, веселые, точно поющие всеми своими яркими цветами, он любил и хотел
бы приласкать их, как сестер, а темно-синее небо звало его к себе и
смеялось, как мать. Петька волновался, вздрагивал и бледнел, улыбался
чему-то и степенно, как старик, гулял по опушке и лесистому берегу пруда.
Тут он, утомленный, задыхающийся, разваливался на густой сыроватой траве и
утопал в ней; только его маленький веснушчатый носик поднимался над зеленой
поверхностью. В первые дни он часто Извращался к матери, терся возле нее, и
когда барин спрашивал его, хорошо ли на даче, - конфузливо улыбался и
отвечал:
чем-то.
Это произошло при содействии гимназиста Мити из Старого Царицына. У
гимназиста Мити лицо было смугло-желтым, как вагон второго класса, волосы на
макушке стояли торчком и были совсем белые так выжгло их солнце. Он ловил в
пруде рыбу, когда Петька увидал его, бесцеремонно вступил с ним в беседу и
удивительно скоро сошелся. Он дал Петьке подержать одну. удочку и потом
повел его куда-то далеко купаться. Петька очень боялся идти в воду, но когда
вошел, то не хотел вылезать из нее и делал вид, что плавает: поднимал нос и
брови кверху, захлебывался и бил по воде руками, поднимая брызги. В эти
минуты он был очень похож на щенка, впервые попавшего в воду. Когда Петька
оделся, то был синий от холода, как мертвец, и, разговаривая, ляскал зубами.
По предложению того же Мити, неистощимого на выдумки, они исследовали
развалины дворца; лазали на заросшую деревьями крышу и бродили среди
разрушенных стен громадного здания. Там было очень хорошо: всюду навалены
груды камней, на которые с трудом можно взобраться, и промеж них растет
молодая рябина и березки, тишина стоит мертвая, и чудится, что вот-вот
выскочит кто-нибудь из-за угла или в растрескавшейся амбразуре окна
покажется страшная-престрашная рожа. Постепенно Петька почувствовал себя на
даче как дома и совсем забыл, что на свете существует Осип Абрамович и
парикмахерская.
толстая и красная от кухонного жара, как медный самовар. Она приписывала это
тому, что много его кормит. Но Петька ел совсем мало, не потому, чтобы ему
не хотелось есть, а некогда было возиться: если бы можно было не жевать,
глотать сразу, а то нужно жевать, а в промежутки болтать ногами, так как
Надежда ест дьявольски медленно, обгладывает кости, утирается передником и
разговаривает о пустяках. А у него дела было по горло: нужно пять раз
выкупаться, вырезать в орешнике удочку, накопать червей - на все это
требуется время. Теперь Петька бегал босой, и это в тысячу раз приятнее, чем
в сапогах с толстыми подошвами: шершавая земля так ласково то жжет, то
холодит ногу. Свою подержанную гимназическую куртку, в которой он казался
солидным мастером парикмахерского цеха, он также снял и изумительно
помолодел. Надевал он ее только вечерами, когда ходил на плотину смотреть,
как катаются на лодках господа: нарядные, веселые, они со смехом садятся в
качающуюся лодку, и та медленно рассекает зеркальную воду, а отраженные
деревья колеблются, точно по ним пробежал ветерок.
Надежде", и когда прочел его адресату, адресат заплакал и размазал по всему
лицу сажу, которая была на переднике. По отрывочным словам, сопровождавшим
эту операцию, можно было понять, что речь идет о Петьке. Это было уже
ввечеру. Петька на заднем дворе играл сам с собою в "классики" и надувал
щеки, потому что так прыгать было значительно легче. Гимназист Митя научил
этому глупому, но интересному занятию, и теперь Петька, как истый..
спортсмен, совершенствовался в одиночку. Вышел барин и, положив руку на
плечо, сказал:
уже найдено.
во рту у него пересохло и язык двигался с трудом, когда он спросил:
свезли. Народу, говорит, нету. Ты не плачь: гляди, опять отпустит, - он
добрый, Осип Абрамович.
- удочка, с другой - призрак - Осип Абрамович. Но постепенно мысли Петькины
стали проясняться, и произошло странное перемещение: фактом стал Осип
Абрамович, а удочка, еще не успевшая высохнуть, превратилась в призрак. И
тогда Петька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивился бы сам, если
был бы способен к самоанализу: он не просто заплакал, как плачут городские
дети, худые и истощенные, - он закричал громче самого горластого мужика и
начал кататься по земле, как те пьяные женщины на бульваре. Худая ручонка
его сжималась в кулак и била по руке матери, по земле, по чем попало,
чувствуя боль от острых камешков и песчинок, но как будто стараясь еще
усилить ее.
перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу:
хуже. Ты готова?
играла военная музыка.
Москву. Опять перед ним мелькали зеленые поля, седые от ночной росы, но
только убегали не в ту сторону, что раньше, а в противоположную. Подержанная
гимназическая курточка облекала его худенькое тело, из-за ворота ее
выставлялся кончик белого бумажного воротничка. Петька не вертелся и почти
не смотрел в окно, а сидел такой тихонький и скромный, и ручонки его были
благонравно сложены на коленях. Глаза были сонливы и апатичны, тонкие
морщинки, как у старого человека, ютились около глаз и под носом. Вот
замелькали у окна столбы и стропила платформы, и поезд остановился.
и большой жадный город равнодушно поглотил свою маленькую жертву.
парикмахерской.
воды", и посетитель видел, как к подзеркальнику протягивалась маленькая
грязная рука, и слышал неопределенно угрожающий шепот: "Вот, погоди!" Это
значило, что сонливый мальчик разлил воду или перепутал приказания. А по
ночам, в том месте, где спали рядом Николка и Петька, звенел и волновался
тихий голосок и рассказывал о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего
никто не видел никогда и не слышал. В наступавшем молчании слышалось
неровное дыхание детских грудей, и другой голос, не по-детски грубый и
энергичный, произносил:
и тот отдаленный жалобный крик, который уже давно доносился с бульвара: там
Конан-Дойль Артур
Майер Стефани
Андреев Николай
Шилова Юлия
Посняков Андрей