Чтение 2–й страницы книги ~Самшитовый лес~

Ужасно это все, конечно, но по-другому пока природа не придумала. Может, люди что придумают. Вышел Сапожников из крематория, а уж перед дверьми другой автобус стоит, серый с черной полосой, другое горе очереди ждет и своего отпевания. Не знал тогда Сапожников, что в ближайшие несколько лет жена его умрет, проклятая и любимая, а потом и отец. Всех подберет серый автобус. Смерть, смерть, будь ты проклята

А тогда, в гостях, Сапожников почти ничего не запомнил, так ему тогда казалось

Только запомнил две овальные фотографии в квадратных рамках - главного инженера и его жены с брошкой между грудями-и ширму возле кровати: на коричневое дерево натянут складками зеленый шелк. Так и осталось все это посещение в коричневом деревянном цвете и в зеленом матерчатом шелковом. А еще запомнил, как чай пили, ели не частые тогда еще пирожные и мама жеманилась: "Мне мучное нельзя и сладкое тоже" - и ложечкой чуть с краешку поковыривала, чуть с краешку. А Сапожникову было жаль маму и хотелось перевернуть стол с пирожными. Но стол был дубовый и неподъемный. Не поднимешь

Потом Сапожников много столов с пирожными переворачивал в своей жизни и так до конца и не смог понять, почему он это делал. Притащит ею жизнь к изысканному столу, тут бы и расположиться на софе или канапе, возле трельяжа с торшером, а какой-то бес под руку - толк! - и всё испорчено - сервиз и баккара на полу, а остатки пралине и грильяжа с пола выметают. И опять у Сапожникова в доме шаром покати, в кармане ветер дуст, друзей-приятелей как дождиком смыло, а сам Сапожников лежит "а тахте, простите, и новую немыслимую идею обдумывает. Пора с этим кончать Сапожникову

У Сапожникова были убогие вкусы. Для него богатство было всегда не счет в сберкассе, счет у него почему-то исчезал раньше, чем появлялся,- интересно, может ли так быть? Ощущение богатства вызывал у него районный универмаг, а конкретно новый магазин, или, как его звали, новмагазин, в одно слово. Так точнее. Ему уже скоро полвека, но так и осталось - новмагазин, будто Новгород. А в нем весь нижний этаж был занят продуктовым отделом, а верхний - предметами, которые есть нельзя. Там пиджаки, велосипеды, нет, велосипеды - это позднее, там одеяла, кепки, канцтовары, полубаяны, и ботинки примеряют перед зеркалом на полу. Серый: день виден в большие окна и мокрые серебряные крыши. Душно на втором этаже и пахнет портфелями. А внизу, на первом этаже,- холодный воздух, простой. Рубят мясо с хеканьем на толстом пне могучим топором

Запах сельдей и лука, шорох бакалеи и хруст пергамента, где масло продают, тяпают его из куска. И булки стучат о лоток в кондитерском отделе. Лязгает и грохочет касса, хлопают двери, ведущие на улицу или вниз, в сказочный мир складов, торговых дворов, где грузовики разворачиваются, где с визгом волокут ящики по цементному полу. Вот что такое богатство, по его примитивному ощущению

Сапожников любил грубую пищу без упаковки, пищу, которую едят, только когда есть хочется, и ему не нужно было, чтоб его завлекали на кормежку лаковыми этикетками. Красочными могут быть платья на женщинах и парфюмерия. Пласты мяса и мешки с солью красочны сами по себе для того, кто проголодался, натрудившись. Потому что после труда у человека душа светлая. А у объевшегося душа тусклая, как раздевалка в поликлинике

В масляном отделе теперь Нюра работала. Они с Дунаевым расписались через два года после того, как Сапожников с матерью в Москву уехали из Калязина к дунаевской родне - жить и комнату снимать. А через год сам Дунаев с Нюрой заявились. Нюра теперь за прилавком глазами мигала. Поднимет на покупателя, опустит, поднимет, опустит. Серые волосы ушли под белую косынку, руки полные, частые и пергаментом хрустят. Очередь до нее шла быстро, а после нее задерживалась, сколько могла, как у памятника

Сапожников однажды дождался, когда очередь кончилась, взял свои сто сливочного, несоленого и сказал ей в спину, когда она брусок масла нужной стороной поворачивала: - Нюра, а мы кто?.

- Сапожниковы. Как кто? Сапожниковы..

- Нет. Мы все?.. Вы с Дунаевым и мы. Все. Ну, калязинские, кто? Рабочие, крестьяне? Кто? Служащие, что ли

- Были рабочие, потом служащие, крестьяне тоже были,- задумчиво сказала Нюра.- Теперь не знаю кто. Наверное, мы обыватели... Дунаев говорит

- А обыватели - это кто

- А я не знаю... Мы, наверно... Одно слово - Нюра. Вот и весь сказ

- Магазин закрывается,- сказал масляный мужчина в синем берете и желтом фартуке и посмотрел Нюре на шею

Нюра мигнула

Почему люди живут, Сапожников знал. Потому что их рожают. Почему люди помирают, Сапожников тоже знал - испекла бабушка колобок, а он возьми и укатись. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, серый волк, и подавно удеру. А потом приходит смерть, лисичка-сестричка,- ам, и нет колобка

А вот зачем люди живут и помирают, для чего - Сапожников не знал

Спросил он как-то много лет спустя у Дунаева, а тот ответил: - Для удовольствия

Но Сапожников: не поверил. Уж больно прост показался ответ. А главное, не универсален. Для чьего удовольствия? Для своего? Так ведь начнешь на ноги наступать и локтями отмахиваться. Сапожникову тогда еще непонятно было, что можно для своего же именно удовольствия людям на ноги не наступать и локтями не отмахиваться

Мать Сапожникова с сыном в Москву уехали. Они уехали в Москву из Калязина потому, что для этого не были никаких причин

Постоял Сапожников у холодной кафельной печки, что мерцала в углу в пасмурный калязинский вечер, потом обернулся и видит - мама сидит на сундуке с недоеденным молью черкесом и на Сапожникова смотрит. Сапожников тогда сказал: - Ма... уедем отсюда? В Москву поедем..

И мама кивнула. А Сапожников понял, что это он не сам сказал, это мама ему велела молча. Сапожников потом спросил у Дунаева: - Как ты думаешь... зачем вот мы: тогда все бросили? Зачем в Москву приехали? А Дунаев ответил: - За песнями

Ну вот, а тогда Сапожников вернулся из новмагазина и сказал: - А что такое обыватели? Мама ответила: - А помнишь, как нам хорошо было в Калязине? Помнишь, какая печка была кафельная - летом холодная, а зимой горячая-горячая? Я любила к ней спиной прислоняться. А помнишь. Мушку, собачку нашу? Это теперь называется - обыватели

- А обывателем быть стыдно? - спросил Сапожников

Мама не ответила

Сапожниковы как приехали в Москву, так и поселились у дунаевской родни в мезонине. Мезонин был большой. Там еще, кроме Сапожниковых, жил бедный следователь Карлуша и его сын Янис, а внизу вся орава Дунаевых. Потом переехали жить на Большую Семеновскую, в двухэтажные термолитовые дома, возле парикмахерской, и новмагазин рядом. Когда эти дома построили, их сразу стали называть "дерьмолиповыми", а ведь и до сих пор стоят

А потом, через много лет, мама сказала: - Ты ошибся, Карлуша был не следователь. Он был ткач, мастер ткацкого дела

Просто его часто вызывали для судебной экспертизы. А помнишь Агрария? Вы с ним валялись на берегу, а жена его купалась. Она купалась совершенно голая, без бюстгальтера и трусов. Лицо у нее было старое, а тело розовое, как у девочки

- Ма, а помнишь, ты рассказывала про купцова сына, который наш дом поджег, а мы потом в ихний дом въехали? - спросил Сапожников

- А как же,- сказала мать.- Это была классовая борьба. Борьба классов

- Ну, не только классов,- сказал Сапожников.- Он был сам сволочь. Ни один класс от личного сволочизма не гарантирует

- Не говори так. Это не принято

- Ма, обывателем быть стыдно? - повторил свой вопрос Сапожников

- А чего стыдного? Путают обывателя с мещанином, вот и весь стыд. Мещанин лижет руки сильному, а слабого топчет. Обыватель - это как старица. Помнишь старицу?.

Старица. Это когда река разлилась, а потом сошла вода с луговины, а в углублении осталась. До следующего половодья. Это называется - старица

Стало быть, вода обновляется раз в сезон. И старица живет от половодья до половодья, в бурной смене событий, и в промежутке у нее есть время подумать не на бегу. Хорошо это или плохо? А никак. И то нужно, и другое. Потому что и реку, и старицу, и все остальное несет река времени. Общая река. Тоже делает витки вместе со своими водоворотами, то есть отдельными телами, которые и есть эти водовороты. Времявороты, точнее сказать. Каждое тело, на свете - это времяворот, большой или маленький

А у Дунаева опять Нюру увели

- Вернется,- сказал Дунаев, как про корову. Действительно, вернулась. И стали жить дальше. А что ж удивительного? Около Нюры мужики дурели, Еще пока она ходит или сидит, то все еще туда-сюда. А как нагнется за чем-нибудь, с полу чего-нибудь подобрать или мало ли зачем,- то все, конец. Лепетать начинают, молоть что ни попадя. Дунаев видит - дело плохо - и скажет: - Мне завтра вставать рано

Гости и расходятся утихать по домам

Сказано - все счастливые семьи счастливы одинаково, и тем как бы принизили счастливые семьи. Потому что одинаковость - это неодушевленный стандарт. А кому охота считаться неодушевленным? А ведь это для несчастливых счастливые семьи как кочки на болоте, для человека утопающего всякая кочка издали на диво хороша. И выходит, что они только для утопающего одинаковые, а сами-то для себя все ночки разные

- Мораль тут ни при чем,- сказала мама Дунаеву. - Нюра - случай особый... Вам хорошо, и слава богу

- Каждый случай особый,- сказал Дунаев

-Я с вами согласна,- ответила мама

Мама вышла из сеней на лестницу, где Сапожников тупо смотрел на велосипедный насос, который ему починил Дунаев, и думал: а что внутри насоса делается, когда поршень вытягиваешь, а новому воздуху всосаться не даешь, если, конечно, дырку пальцем не зажать? Говорят, воздух разрежается. А почему тогда, если поршень отпустить, его обратно как резиной тянет

- Пошли, домой, сынок... Нам пора,- сказала, мама.- Уроки надо делать. Ты учись хорошо. А то нас с тобой завуч не любит

- Ладно,- сказал Сапожников

- А ты когда в, Калязин в зимний лагерь поедешь, ничего бабушке про Нюру не рассказывай

- Ладно,- сказал Сапожников

В то время, в школе к Сапожникову относились сдержанно. Это потом к нему стали хорошо относиться. Когда ему уже на это наплевать было, а тогда нет, путано складывались у него отношения в школе

В классе как привыкли? Либо ты свой, и тогда, ты как все и подчиняешься правилам: неписаным, но жестким. Либо ты сам эти правила устанавливаешь, и тогда все тебе подчиняются, и тогда ты лидер и, будьте ласковы - что ты сказал, то и закон. В первых классах кто лидер? У кого за, спиной компания: на улице, шарага га или двор сильный. В средних классах - кто самый отчаянный. Ну, а в последних классах лидер- это кто самый хитрый, кто хорошо питается и умеет слова говорить

А Сапожников всю дорогу хотя сам правил не устанавливал, но и подчиняться не собирался

Пришел он сразу в третий класс, а портфеля у него нет. Мама ему для учебников отцовскую охотничью сумку приспособила, кожаную. Хотела, патронташ отпороть - Сапожников не дал. Сказал, что будет туда карандаши вставлять. Сразу, конечно, в классе смех. Шишкин сказал: - Дай сумку, дамочка

- На,- сказал Сапожников

Шишкин сумку за ремень схватил и над головой крутит. Все в хохот. Учитель входит в класс: - В чем дело? Все по местам

На большой перемене Сапожников завтрак достал - два куска булки, а внутри яичница, белые лохмотья. Шишкин сказал: - Ну-ка дай

- На,- сказал Сапожников и отдал завтрак. Ну, все сразу поняли - телок

Шишкин откусил, пожевал и сказал: - Без масла сухо

И через весь класс шарах бутерброд, об стенку возле классной доски. Все смотрят

Сапожников пошел за бутербродом, нагнулся, а ему пенделя. Но он все же на ногах устоял, бутерброд поднял, яичницу, обкусанную шишкинскими зубами, двумя пальцами взял, в фанерный ящик - урну выкинул, а, хлеб сложил и к Шишкину вернулся

- Попроси, прощенья,- сказал Сапожников. Все смотрят

- Я? - спросил Шишкин

- Ты

Шишкин ему еще пенделя. Учитель в класс входит: - В чем дело? Все по местам. Следующая перемена короткая. Сапожников вытащил обкусанный хлеб, подошел к Шишкину: - Попроси прощенья

- Ну, ты...- сказал Шишкин и опять ему пенделя

- Попроси: прощенья,- сказал Сапожников. Шишкин взял у него хлеб и опять в стенку запустил, как раз когда учитель, входил и все видел

- В чем дело? По местам. Шишкин, а ну подними хлеб

Шишкин пошел поднимать хлеб

Шишкин пошел поднимать хлеб, Сапожников за ним. Когда Шишкин нагнулся, Сапожников ему пенделя. При учителе. Шишкин выпрямился, а Сапожников у него хлеб из руки взял

- Шишкин, на место,- сказал учитель.- А ты откуда взялся? Я тебя не знаю

- Из Калязина,- сказал Сапожников

- А-а, новенький... Плохо начинаешь,- сказал учитель.- На место

Сапожников весь урок старательно писал арифметику. На другой переменке Шишкин убежал

На следующее утро Сапожникову дали в глаз перед самой школой - двое подошли и сделали ему синяк. На уроке Шишкин смотрел на доску и улыбался. На переменке Сапожников достал вчерашний хлеб и подошел к Шишкину

-- Проси прощенья

Шишкин кинулся на Сапожникова и хотел повалить, но Сапожников не дался. По тетрадке отличницы Никоновой потекли чернила, а на тетради у нее закладка - лепта шелковая, вся промокла. Визгу было на всю Москву. Шишкина и Сапожникова выгнали из класса. Вызвали родителей

Вечером лампы в классе зажгли над учительским столом только, а остальные не зажигали. За окном городская ночь с огоньками, а в классе полутьма. Мать с Сапожниковым на одной парте. Шишкин с отцом на другой

- Сапожников,- сказала завуч,- объясни, почему ты ударил Шишкина ногой

- Он сам знает,- сказал Сапожников.- Пусть попросит прощенья

- Прощенья?! - рявкнул отец Шишкина.- Прощения?! Его ударили, а ему еще прощенья просить

- Родители, будьте добры, снимите головные уборы,- сказала завуч

Мать сняла платок, отец Шишкина кепку

- Мальчик,- сказал: отец Шишкина,- кто ты такой? Может быть, ты фон-барон

Фон-баронов мы еще в двадцать первом в Анапе утопили... Почему сын рабочего человека должен у тебя прощенья просить? А

- Не у меня,- сказал Сапожников

- А у кого же? - спросила завуч

- У хлеба,- сказал Сапожников

- Как можно у хлеба прощенья: просить? - сказала завуч.- Дикость какая-то..

Он у вас нормальный ребенок

- У кого? - спросил отец Шишкина

- Это его бабушка приучила,- сказала мама.- Он не виноват... Когда хлеб падал на землю, она велела его поднять, поцеловать и попросить у него прощенья... Он так привык, он не виноват

- Мальчик,- сказал отец, Шишкина,- у тебя хлеб с собой

- Ага,- сказал Сапожников

- Дай-ка сюда,- сказал отец Шишкина. И разделил на две половинки, снаружи: ссохшиеся, а внутри еще влажные

- Васька, ешь,- велел отец Шишкину

- Перестаньте! - вскрикнула завуч

- Не буду,- сказал Шишкин

- Не будешь - в глотку вобью, - сказал отец Шишкина. - Ешь

Шишкин зарыдал и стал есть хлеб

- Перестаньте мучить ребёнка,- сказала завуч

- Вы извините, товарищ завуч,- сказал отец Шишкина.- Он у вас отучился и ушел, а мне с ним жить

- Он же сухой... Черт! - давясь, сказал: Шишкин

- Ничего,- сказал отец Шишкина.- Слезами запьешь

- Пошли... Спасибо, мальчик,- сказал Сапожникову отец Шишкина, и они вышли - Какая-то дикость! - развела руками завуч

И тут же в коридоре раздался визг Шишкина

- 0н же его бьет! - вскрикнула завуч и кинулась в коридор

Но не догнала и вернулась

- Ну, Сапожников!..- скатала она

На следующий день Шишкин ушел в другую школу, и Сапожников стал лидером

К нему сразу подошли - получать указания, как жить, и присмотреться к новому лидеру

- А пошли вы...- сказал Сапожников

- Ты что? - спросили его. - Ты что

- Шишкина жалко,- сказал Сапожников

- Чего делать будем? - спросили его

- А я почем знаю

Так Сапожников перестал быть лидером

В средних отчаянных классах Сапожникова опять трогать было нельзя - он изобретателем. стал, а в лидеры не пошел. А в старших хитрых классах Сапожников уже боксом занимался и набил морду самому хитрому, но сам опять в лидеры не пошел. Так и жил как собака на сене, ли себе, ни другим. Поэтому отношение к нему было сложное. Но об этом потом. А теперь, в шестом классе, он ехал на верхней полке в пионерлагерь, который как раз оказался в городе Калязине, поскольку школа была у электрокомбината подшефной

А у Дунаева опять Нюру увели

Глава 4 ЗЕЛЕНЫЕ ЯБЛОКИ - Старики, сколько до Вереи? - крикнул шофер

- Двадцать километров,-ответили мальчики

И они с Сапожниковым поехали дальше и въехали и лесок с длинными тенями через голубое шоссе, и в опущенное окошко влетал запах хвои, и тут шофер опять рассказал историю, похожую на куриный помет, и ехать с ним надо было еще двадцать километров

Поворот замелькал полосатыми столбиками, еще поворот - и московское такси съехали на базарную площадь городка, лучше которого не бывает

Там напротив торговых рядов с уютными магазинчиками был сквер, где стояли цементные памятники партизанам на мраморных постаментах со старых кладбищ. Там в тени рейсового автобуса лошади жевали сено. Там к мебельному магазину была привязана корова. Там длинноволосый юноша в джинсах с чешским перстнем на руке гнал караван гусей мимо известковой стены церкви. Там на мотоцикле с коляской везли матрац

И Сапожников повеселел немножко

Ныряя в колеях, такси покатило вниз, к реке, по немощеной улице, и внимательные прохожие провожали московский номер сощуренными глазами. Машина остановилась у палисадника, за которым виднелся дом с недостроенной верандой, и Сапожников вылез на солнце

Он размял затекшие ноги и поболтал подолом рубахи, чтобы остудить тело, прилипшее к нейлону, и шофер намекнул ему на обратный порожний рейс до Москвы. Но Сапожников не поддался, он помнил гнусное водителево оживление и различные интересные истории о бабах и студентках, которые его кормили и одевали и давали выпить и закусить, и как он сначала копил на аккордеон "Скандале" пли "Хохнер", а потом подумал, что тут и на "Москвич" натянешь, и как он говорил: "Я на деньги легкий", и как его в детство зажимали родители, и он этого им не забудет. II Сапожников дал ему двугривенный поверх счетчика и объяснил, что в машине воняет куриным пометом. А шофер вдруг понял, в чем дело, и растерялся, так как его сбила с толку заграничная рубаха клиента, и медленно уехал, упрекая Сапожникова все же глазами за скупость

Тут Сапожников почувствовал немотивированную злобу и пошел в калитку, у которой вместо пружины был прибит отрезок резинового шланга от клизмы. И опять его сжигало и изводило видение мира в точных деталях и мешало ему думать в понятиях и отвлечениях, и на этом он всегда прогорал

Но веранде навстречу ему от керосинки выпрямилась женщина в трикотажном переднике и сказала, что они еще с речки не приходили

И Сапожников сказал: "Ну ладно", поставил сумку на струганный пол и вышел на улицу за калитку и увидел, как они с Дунаевым идут к нему навстречу, и Нюра была выгоревшая и загоревшая, похожая на негатив, шла смешная и незнакомая и несла на нитке растопыренных пескарей

И Сапожников почувствовал запах воды и травы, и пропал запах куриного помета

Сапожникову тогда еще было непонятно, что просто он снова начинает радоваться жизни, в этом все дело

А Нюра сказала: - Мы тебя поместим в доме учительницы. У нее комната целая. Это рядом с нашим домом

... Лошади были сытые. Они хрупали сено, перебирали ногами, и белая ночная дорога, видневшаяся в проломе сарая, манила их и завораживала. Рыжие роммелевские танки еще не показались из-за поворота. Галка подняла ракетницу. "Ну, мальчики",-сказала она..

... Сапожников не стал досматривать сон. Он скинул ноги с кровати и сел. В доме учительницы, куда его устроили ночевать, крашеный пол был холодный, и это было хорошо. "Нас, видимо, много не спит сейчас по ночам",-подумал Сапожников, и ему не стило легче. Наоборот

Их много еще ворочается в темноте и не может заснуть, Под закрытыми веками им кто-то навязчиво крутит отрывки все того же фильма, потом они спускают ноги на холодный пол в избах и городских квартирах, и курят, и кашляют, и ждут рассвета

Сапожников уже отвык спать на первом этаже и дурел от запаха травы и мокрых цветов, который волной плыл в комнату из распахнутого в сад окошка

Сапожников поднялся - заскрипела кровать, хрустнули доски пола. Оглушительно тикали ручные "асы. Ночь - как разболтанный механизм. Даже слышно, как кишки шевелятся в животе, печенки-селезенки, как щелкнули коленные суставы, когда Сапожников присел, потянувшись за часами и папиросами, даже движение глазного яблока, когда Сапожников протер глаза. Когда Сапожников заводил часы, они откликнулись короткими очередями

...- Рамона, скоро? - спросил Бобров

- Нашла,- ответила Галка

"Рамона...- запела пластинка у нее в руках.- Я вижу блеск твоих очей, Рамона..." Это была се любимая пластинка. Третья за эту войну. Две разбились

Группа, отстреливаясь, отходила в глубь подвала этого огромного универсального магазина, и Рамона, расстегнув ворот, сунула под гимнастерку гибкий целлулоидный диск розового цвета. Что-то ей говорило, что эта пластинка не сломается. Совсем не обязательно было задерживаться из-за банальной песенки "под Испанию", но Галку любили

Ее любили за то, что она не боялась хотеть сразу, сейчас, и если ей нужна была песенка, она не откладывала до окончания войны, а срывала ее с дерева недозрелую, не дожидаясь, пока отшлифует свой вкус, Галку любили потому, что в ней жизни было на десятерых

Сапожников шел последним и положил под дверь противотанковую мину. Они бегом двинули по переходам, чтобы успеть уйти прежде, чем немцы взорвутся, когда распахнут дверь..

... Сапожников застыл, когда лопнула тишина и упали вилы, но которые он наткнулся и сенях

Однако никто не проснулся в огромной избе, срубленной по-старинному, с лестницей на чердак, забитый сеном, с пристройками под общей крышей, с. мраморным умывальником возле пузатых бревен сеней. Не проснулись ни хозяева, ни хмельные шоферы крытых грузовиков, заночевавшие в пути. Это были люди молодых реальных профессий, и видеть фильмы по ночам им еще не полагалось. Все дневные сложности заснули, и наступила простота нравов. Мужчины были мужчинами, женщины женщинами. Мальчики летали, девочки готовились замуж, дети отбивались во сне от манной каши или видели шоколадку

Ну и дай бог, чтобы и так и далее

Сапожников наконец выбрался в темный сад, отдышался и сорвал с дерева зеленое яблоко. В детство ему очень хотелось стать мужчиной. Теперь он им стал. Ну и что хорошего

Кто-то сказал: если бы Адам пришел с войны, он бы в райском саду съел все яблоки еще зелеными

Когда Сапожников перестал жмуриться от кислятины и открыл глаза, он увидел, что сад у учительницы маленький, а над черным штакетником звенит фиолетовая полоса рассвета

После этого Сапожников еще неделю пробыл в Верее. Купался в речке, лежал на земле, мыл ноги в роднике у колодезного сруба с ржавой крышей, возвращался по улице, через которую переходили гуси. Дышал