досталось. Помнишь, как семенной горох возили, а ты из оглобель-то
вывернулся! Да как мы тебя, прохвоста, всем миром из канавы на ноги ставили?
А ведь я тебя еще вот эконьким помню-то,-- бывало, бежишь по мосту, весь
празднишной, дак копыткати у тебя так и брякают, так и брякают, и никакой-то
заботушки у тебя тогда не было. А теперь что? Ну, возишь ты вина вдоволь, ну
там кормят тебя, поят, а дальше что? Вот сдадут тебя тоже на колбасу, в
любой момент могут, а ты что? Да ничего, пойдешь как миленькой. Вот ты
говоришь, баба. Баба, она, конешно, баба и есть. Только у меня баба не
такая, она и отряховку даст кому хошь. А мне ни-ни с пьяным. Пьяного она
меня пальцем не тронет, потому что знает Ивана Африкановича, век прожили.
Тут уж, ежели я выпил, мне встречь слова не говори и под руку не попадай, у
меня рука кому хошь копоти нагонит. Верно я говорю, Пармен? То-то, это уж
точно я говорю, это уж как в аптеке, нагоню копоти. Чево?
кого хошь зажмет. Куда? Это ты куда, дурак старый, воротишь-то? Ведь ты не
на ту дорогу воротишь! Ведь мы с тобой век прожили, а ты, понимаешь, куда
воротишь? Это тебе домой дорога-то, что ли? Это тебе дорога не домой, а на
вырубку. Я тут сто раз ездил, я тебе... Что? Я тебе полягаюсь, я вот тебе
полягаюсь! Ты дорогу лучше меня знаешь? Ты, прохвост, вожжей захотел? Нна!
Нна, вот тебе, ежели так! Ступай куда велят, свой прынцып не отстаивай! Чего
заоглядывался? Ну? То-то, дурак, иди куда ведено!
прикатим, товар сдадим, самовар поставим. Распрягу я тебя либо бабе скажу, и
пойдешь ты, дурачок, домой, в конюшную. Ведь ты дурак, Парменко? Вот и я
говорю, что ты дурачок, хоть ты и умный мерин, а дурачок. Ничего-то в жизни
не смыслишь. Ты вон свернуть хотел на другую дорогу, а я тебя восстановил.
Восстановил я тебя на верную путь али не восстановил? То-то! А нам недолго
погулять... Ты, дурак, чего опять остановился? Который раз останавливаешься.
Ты домой не хошь? Отведаешь у меня еще вожжей, ежели! Вон и деревню видно,
сдадим мы товар, самовар поставим, нам теперь что, нам теперь все вчера до
обеда. Дурак ты, Парменко, дурак, тебе домой неохота. Вон и деревня рядом,
вон и трактор Мишкин. Что? Какая это деревня-то? Вроде не наша деревня. Ну.
Ей-богу, не та деревня. Вон и сельпо есть, а в нашей сельпа нет,это уж
точно, а тут сельпо. Вон и крылечко высокое. Мы ведь, Парменко, вроде бы тут
и товар грузили? Хм. Право слово, тут. Пармен ты, Пармен! Нет ведь у тебя
толку-то, ишь куда ты меня завез. Вот ведь куда нас повело. Парме-ен? Ну,
теперь мы с тобой домой поедем. Вот, вот, заворачивай-ко, батюшко! Ведь я
тебе еще каким помню-то? Ведь ты еще маткину титьку губами дергал... Мы с
тобой ходко... К утру дома будем, как в аптеке... Теперь мы, Пармеша, прямым
ходом. Да, это... Прямым... Дело привычное.
2. СВАТЫ
крыльца, завернул обратно. Он трудолюбиво и податливо тащил груженые дровни
с Иваном Африкановичем в придачу, поющим одну и ту же рекрутскую частушку.
сопровождая одинокую, скрипящую завертками подводу.
натаявшей за день и ночью вымерзающей влаги.
клонил голову. Сперва ему было немножко стыдно перед Парменом за свою
оплошность, но вскоре он как бы не нарочно забыл про эту вину, и все опять
установилось на своих местах.
дороге. Кончилось небольшое поле. До Сосновки, где была половина дороги,
оставался еще небольшой лесок, встретивший подводу колдовской тишиной, но
Иван Африканович даже не шевельнулся. Приступ словоохотливости, как по
команде, сменился глубоким и молчаливым равнодушием. Сейчас Иван Африканович
даже не думал, только дышал да слушал. Но и скрип завертки, и фырканье
мерина не задевали его сознания.
догонял, и он поежился, очнулся.
Африканович, ощущая собственную хитрость, оглядел парня. Мишка, нахлобучив
ворот телогрейки, закуривал.
сапожках-то ходит?
пык-мык! Дуры шпаклеванные. Видал я такую интеллигенцию!
тихо дремали кустики и скрипела завертка, топал и топал неустанный Пармен, а
Иван Африканович, казалось, что-то сосредоточенно прикидывал. До Сосновки,
небольшой деревеньки, что стояла на середине пути, оставалось полчаса езды.
Иван Африканович спросил:
про этих ученых! Раз наш брат малограмотный, дак и нечего. Наплюнь, да и
все. Дело привычное.
ведь у меня эта бутылка-то не распечатана.
штанов.--Вот мы сейчас обогреемся.
не будем, Миша?
пряники грузил?
фанеру ящика, достал два пряника.
нехолодную ночь, вдруг и скрипящая завертка, и шаги мерина -- все приобрело
смысл и заявило о себе, и уже луна не казалась Ивану Африкановичу ехидной и
равнодушной.
пряник.-- Ежели человек сердцем не злой, да люб, да роботник, дак не хуже
никакого и зоотехника либо там госстраха. Вот Нюшку возьми...
словами, крякнул.
парень у нас не худой, чего говорить... Да. Это, значит... чего говорить...
роботница. А ноги возьми, что вырублены. Она с моей бабой недавно на слете
была, дак оне
завешаны.
ежели глядеть спереди, а сбоку да ежели с левого, дак никакого и бельма не
видно. Грудина, а ноги-то, девка что баржа. Куда супротив Нюшки этим
зоотехникам. Вон зоотехница-то пришла один раз на двор, а Куров поглядел да
и говорит: "Добра девка, только ноги дома оставила". Нету, значит, ног-то
почти. Как палочки. А Нюшка вон идет, дак глядеть-то любо-дорого. Все
простенки в грамотах да в гербовых листах, и в дому одна с маткой. А вот
хошь, сейчас привернем? Хоть сейчас и сосватаю!
знаешь! Да мы, мы... Пармен?!
обернулся, но дело было уже под горку, дровни покатились. Мерину поневоле
пришлось перейти на рысь, и через минуту возбужденные дружки по-молодецки, с
частушкой вкатили в Сосновку: