Чтение 2–й страницы книги ~Самовар~

умея, запорешь, а в ателье такую не возьмут, а и возьмут -- переснятый текст
вызывает опасные подозрения, типичные шпионские штучки, и потом -- за всеми
фотоателье приглядывало то же 4-е ГУ КГБ. Фотографа пришлось подпоить, тонко
соблюдая меру: перед работой -- до потери подозрений при сохранении полной
работоспособности, после работы -- в хлам до полной потери воспоминаний.

Получился рулончик диаметром в 2,5 сантиметра и весом в 60 граммов.

Окончив книгу, автор испытал простительный и кратковременный прилив
любви и жадности к жизни. В грезах явились слава, богатство и счастье
свободы в Америке. Но книгу надо переправлять и издавать скорее! А сам
выберешься ли еще, и когда?..

Смешно: в розыске КГБ -- он боялся публикацией под своей фамилией в США
осложнить жизнь себе и родным. А если анонимно -- боялся, что кто-нибудь
(особенно в случае его смерти) припишет другому (или украдет себе!)
авторство его шедевра.

Поэтому на один промежуточный кадр он сфотографировал перекидной
табло-календарь над посетителями в Центральном Почтамте: откроющийся в
будущем автор должен доказать, что мог быть там в указанный день. А на
другой -- кусок поверхности зернистого гранитного парапета невской
набережной в косом солнечном свете. Такой рельеф в деталях неповторим, как
дактилоскопический отпечаток. Только автор сможет указать, где этот участок
-- таких гранитов в Ленинграде сотни километров.

Таким образом авторство книги было скрыто -- но застраховано.

Вскоре оно раскроется.

А рулончик пленки был вложен в ручку дамского зонтика, что на
просвет-экране таможенного телевизора выглядело естественным устройством
крепления стержня в ручке, и через третьи руки благополучно пересек границу.

Доказательство чему вы сейчас читаете.

4. Название

Красивое имя -- высокая честь. Сколько я ни встречал собак с
затейливыми кличками -- все они никуда не годились.

Имя -- обязывает, многое определяет, и даже властвует. Скажем, есть
несчастливые имена кораблей; а переименовывать корабль опасно, это давно
известно. Самый большой линкор в мире "Юлий Цезарь" однажды переименовали в
"Новороссийск", и в результате он взорвался и утонул прямо в порту, и с ним
погибло семьсот моряков. Кесарю не судьба умирать своей смертью.

Сначала эта книга называлась "Соблазнитель". Автор задумал
захватывающий роман об искусстве и науке любви: каждый, прочитав его, мог
научиться покорять любимого человека.

Потом она стала называться "Заговор Сверхдержав": как ФБР и КГБ взаимно
договорились убрать своих президентов, которые мешали им работать: в
результате Кеннеди застрелили, а Хрущева всего лишь свергли и отправили под
домашний арест до конца жизни.

От этого любовно-политического триллера отпочковался еще один: "Заговор
по-русски". В нем детально исследовалось, как именно будет уничтожена
советская власть в России, и приводился всесторонний план переворота. Самое
потрясающее, что пятнадцать лет спустя такой переворот был совершен в
действительности.

Подобные темы наводят на обобщающие размышления, итогом которых явился
заголовок "Все о жизни". А вот так! Ни больше ни меньше. "Все о жизни",
ясно? Прочти эту книгу -- и другие тебе уже не понадобятся. И так все
узнаешь.

Но поскольку это все-таки не философский трактат, а роман, то и
название желательно такое... художественное и броское. И оно было придумано:
"Русская матрешка". В нем содержится указание на шкатулочный эффект:
примитивная на вид кукла, затейливо раскрашена, а внутри раскрывается
бесконечное множество подобных, других размеров и расцветок. Плюс колорит
а'ля рюсс: навроде "русской рулетки".

Толстая книга с такой надписью на обложке может быть принята за каталог
упомянутых матрешек. И в конце концов названием стало служить простое и
краткое слово -- "Самовар".

Самовар -- сам варит, характерный предмет русского быта. Внутри --
огонь, окруженный водой. Корпус -- зеркало: ясное, но искажающее. Сверху
идет дым из трубы. Самодостаточная система. Снизу -- крантик.

А кроме того, слово "самовар" имеет еще одно значение, важное в этой
книге.

5. Эпиграф

Вообще-то по-гречески "эпиграф" -- это любая надпись на любом предмете.
Поскольку придумывался он в период названия "Все о жизни", то хотелось
засадить что-нибудь такое всеобъемлющее... Если заборы и стены тоже счесть
предметами, то самый распространенный эпиграф нашей действительности вам
хорошо известен. Первая из трех букв короткого слова косым андреевским
крестом перечеркнула грудь императорского орла. Символика, конечно, богатая,
фаллическая символика, корень жизни. Но от грубоватого эпатажа было решено
отказаться.

Эпиграфом часто как бы воздается честь автору, из которого он взят. Но
на хрена Боливару нести двоих, честь не резиновая, и так все потеряно, кроме
нее, так береги смолоду.

Конечно, на разные случаи жизни хороша Библия. Но у читателя могут быть
собственные отношения с религией, да и религий на свете много. Грех всуе
раздергивать Священное Писание на цитаты к украшению собственных выкладок.

Итого остаются из сокровищницы мировой литературы более или менее
крылатые и бородатые фразы да всеобще-ничейный фольклор.

Теперь оцените стойкость затравленного пацана, который скрывается на
свалке среди трущоб и, при-смолив окурок, сидя на пустом водочном ящике в
позе роденовского мыслителя в тени развесистого куста клюквы, хрипло
произносит миру:

Я Мишка -- вашему терему крышка.

6. Посвящение

Сервантес посвятил "Дон-Кихота" герцогу Броглио.

-- Кто такой? Почему не знаю?! В академию бы мне после войны,
подучиться малость...

Посвящение Хине Члек после деликатной борьбы в редакции выкинули. Хотя
есть, всегда есть искушение посвятить что-нибудь эдакое некиим таким
образом, чтоб много опосля кружок некогда прекрасных дам целил плюнуть друг
другу в глаз.

Начищенные плевательницы сияли девственной медью, но при взгляде на
чудный изразцовый пол становилось ясно, почему южане проиграли битву при
Нэшвиле.

Посвящать книгу кому-нибудь из родных -- бестактно по отношению к
остальным не менее родным. Посвящать по такой книге каждому невозможно,
потому что такая книга и всего-то одна. А если посвящать ее всем сразу,
такие случаи в истории бывали, то это уже какое-то семейное письмо, которое
неловко и незачем читать посторонним.

Да и как посвящать другим то, во что посвятил тебя Господь?..
Представьте себе посвящение на Библии: "Нашему Богу". Или того лучше:
"Римскому Папе". Святотатственный бред какой-то.

Да провалитесь вы все пропадом!

7. Предупреждение

Не влезай -- убьет.

Это очень неприличная книга. В ней много неприличных слов, неприличных
сцен, а главное -- неприличных мыслей. Поэтому ее нельзя давать читать
детям, и лучше бы не читать людям с неустойчивой психикой. Также ее не
должны читать люди, не любящие всякие неприличности.

Честно говоря, возможно лучше и вам ее не читать. Возможно, ее вообще
писать-то не следовало.

8. Интродукция

Она же преамбула, введение, предуведомление, пролог, зачин и
предисловие. Окончены.

Тихо-тихо совлекайте с древних идолов одежды. А молитву сотворя, третий
нож -- на царя... Господи, помоги мне удачно отбомбиться!

9. Портрет и пейзаж

Береза вписывалась в небосвод так, что утреннее солнце, поднимаясь над
кроной, просекало светом листву. За лугом курчавился дымчатый подлесок,
перераставший в крепкую чащу, а ближняя кромка травостоя обрезалась желтым
обрывом. Под обрывом шуршала волна, шлифуя тонким накатом песчаный пляж.

Сдвигающее прозрачную перспективу марево, слоеный клеверный пар, было
проткано четким стрекотом кузнечиков и виолончельной вибрацией пчел.

Из-под корней березы выбрался шмель-трубач и, упершись мохнатыми
лапками, зажужжал, вентилируя струей ветерка свою норку. Проветрив жилище,
он оторвался от земли и басовой струной ввинтился в пространство. Без
внимания к крапящим зелень ромашкам и василькам заложил вираж и с упругой
тягой провесил курс на мощный запах пищи.

-- Да будет свет! -- возвестил владетельный сочный голос. И его
обладательница распахнула окно. -- Красота какая!

Окно служило, похоже, и дверью: двустворчатая большая рама размыкалась
ключом, упираясь в низкий широкий подоконник, истертый наподобие порога; с
наружи стены к нему были приставлены деревянные ступени.

Дом мягко врисовывался в пейзаж: желтый двухэтажный коробок под белым