плечу. Лицо у нее такое славное, родное, совсем еще молодое, а вот в ры-
жеватых вьющихся волосах проседь, особенно сильно проступившая на вис-
ках. Судьба уже дважды закладывала лихие повороты в моей жизни. Понача-
лу, учась в Технологическом институте, влюбился в кино и в Тамару. И за-
хотел сразу стать Эйзенштейном-Феллини-Истоминым да надорвался, и свер-
нула дорога моей жизни в приемный покой противотуберкулезного диспансе-
ра, задул северный ветер с юга. Лучше иметь здорового и богатого спутни-
ка жизни, чем больного и бедного, решила Тамара, да и у меня было пре-
достаточно времени на больничной койке, чтобы осознать, с какой слепой
безоглядностью мы вступили в брак.
под санаторий, на аллеях снежного парка, где высился над воротами начер-
танный на кровельном железе плакат "Туберкулез излечим!", я встретил На-
ташу. И жизнь стала ясной, как весеннее небо, - поступлю на Высшие ре-
жиссерские курсы, а Наташу назову женой. Не тут-то было...
отъездом на лечение мы договорились, что она сделает аборт, о чем она
мне и сообщила в единственном письме. На самом деле в клинике она поте-
ряла сознание, операцию врачи делать не решились, и явился на свет Се-
режка.
ей все. Ответа на последнее письмо я не получил и потерял Наташу. Каза-
лось, навеки.
жиссерские. С треском. И поделом. Поделом потому, что возомнил себя ве-
ликим, с треском потому, что, действительно, чтото крепко надломилось во
мне. Тамара нашла письма Наташи, грохнула об пол хрустальную вазу, и я
переехал к родителям.
тельно произойдет. Как восход солнца. Разве наша новая встреча с Наташей
была случайной? Беда заключалась в том, что Наташе должны были сделать
операцию на легком. Проблема заключалась в том, что я стоял на очереди в
своем издательстве, и нам с Наташкой надо было успеть жениться до опера-
ции, чтобы получить отдельную квартиру. Успели. Всеми правдами и полуп-
равдами. Ради этого ордера я совершил то, что не должен был делать. Пос-
ле операции Наташа уехала долечиваться в Крым, а мне врач сказал, что ей
смертельно страшна любая инфекция. В Крыму у нее случился приступ аппен-
дицита, и ее погубили...
Родители остаются одни... И Юлька с Димкой... И твои.
только. Естественная, жизнью запутанная ситуация. Действительно, кого из
родных и близких мы покидаем, кого Лена, кого я? За Тамару, мою первую
жену, беспокоиться нечего - она в очередной раз замужем, сын мой Сережка
- в армии, придет через год только, после смерти Наташи недолго прожила
и ее мама Елена Ивановна, Наташин брат Кирилл, бывший мастер спорта,
вшил себе "торпеду" от запоя и, кажется, женился. Родители? О них заду-
мываться и, правда, страшно, что о моих, что об Алениных, им за семьде-
сят. Неизбежное случится, но об этом - молчание и немая молитва: если
можно, то попозже, Господи, ты уже взял к себе Наташу... Одиннадцать лет
я искал и ждал своего счастья, и когда уже совсем потерял надежду, спаси
Бог, нашел Алену. В судьбах наших удивительно много общего: она родилась
в Ленинграде, я - в Пушкине, в один и тот же, тридцать восьмой, довоен-
ный, репрессированный год, оба прошли через голод эвакуации и послевоен-
ных лет, одновременно поступили она - в ГИТИС, я - в Технологический,
дети наши Аленина Юлька и мой Сережка - одногодки, наши родители - почти
ровесники, и отцы наши - тезки, Сергеи.
жить в мою однокомнатную квартиру. Потом вышла замуж за Диму и у них ро-
дился Алешка.
главный редактор Агентства Печати Новости. Ему нужен был металлург. Вре-
мя было такое - металлургов. Всему - свое время. А потом открылась воз-
можность и я поехал. За рубеж. В короткие. На пять-десять дней. По
объектам экономического сотрудничества. Иногда на подольше - в
пресс-центры международных ярмарок и выставок. Теперь предстояло сменить
Николая Марченко, Мыколу, как мы его звали в нашей редакции, в одной из
азиатских стран.
нятый со дна, тащит за собой годами слежавшийся ил. С нашим отъездом ес-
тественно вроде бы выходило, что дети с Алешкой переберутся в двухком-
натную, тем более, что Аленины родители жили неподалеку от нас - дети
могли им помочь в случае чего да и родители были на подхвате. Все это
верно, все это так, но в душе у меня все восставало против того, чтобы в
нашем доме, в моем доме жили пускай и родные, но все-таки другие. Неуже-
ли мне так и суждено весь век прожить, не имея собственного угла с книж-
ными полками, картинами на стенах и письменным столом? Опять исчезает
мираж стабильности? Много ли человеку надобно для простого человеческого
ежедневного счастья? Мир в мире, интересное дело, свой дом да совет и
любовь в этом доме. Так оно было и есть у нас с Аленой. Но оказывается,
есть еще одно условие для ежедневного счастья - поменьше перемен. Если
сегодня я знаю, что завтра, как и всегда, я поеду к себе в редакцию, а
Алена - в свою театральную студию, что субботу и воскресенье мы проведем
на даче, а отпуск - по турпутевке, то это - мираж стабильности. Переезд,
разлука - из этого не выйти без потерь. Недаром замечено, что нельзя
трогать стариков с насиженных мест, умрут. Даже собаки и кошки возвраща-
ются на пепелища, птицы прилетают из теплых стран - инстинкт этот изве-
чен. Сколько в моей жизни было домов? Разбомбленный войной в Пушкине,
деревянная изба бабки в эвакуации, послевоенные коммуналки на Потылихе и
в Каретном Ряду и, наконец, своя квартира, свой дом, свой мир с Наташей,
который опустел после ее смерти, а теперь - наш с Ленкой. Разбазарят на-
ше гнездо безалаберные дети...
шала меня. Что делать?.. В нелегкие минуты своей жизни военный атташе
России во Франции генерал Игнатьев, пятьдесят лет отслуживший в строю
без страха и упрека, брал чистый лист бумаги и расчерчивал его надвое.
Также сделал и я:
кого? О чем ты говоришь? Как мне разделить родителей и Юленьку надвое,
себя пополам? Соображаешь, что предлагаешь?
останется по ту сторону, мы и что-то станем по другую. Черно-белый поло-
сатый столб разделит все, что было здесь и там, пройдет через души,
взгляды, судьбы...
верг - к врачам. Немолодые уже, нельзя нам волноваться...
Глава третья
К О Л О Н И Я
Глава третья
Для отъезжающего надолго заграница начинается с загранкабинета в ведомственной
поликлинике, для отъезжающего в короткие - с кабинета врача, где состоишь на
учете...
записи. За первой - шальная юность, пролетевшие, как один день, студен-
ческие годы, чистое небо двадцатого съезда, салют Московского фестиваля,
бескрайние поля целины. За второй - восемь лет в отраслевом изда-
тельстве, редактирование, журналистика, за третьей - АПН, и ни слова о
главном - над чем трудился больше всего в жизни - о стихах, о сценариях,
об Образе и Слове.