немногим, чем он уже успел раззадорить нас. Но маленький кружок его
слушателей после этого только сплотился теснее, стал более избранным,
объединив нас у камина в общем трепете.
места, которое в известном смысле может считаться началом всей истории.
Самое важное заключалось в том, что эта знакомая Дугласа, младшая дочь
бедного сельского пастора, девушка двадцати лет, в страшном волнении
приехала в Лондон, оставив свое первое место учительницы в школе, чтобы
лично ответить на объявление, с автором которого она заранее списалась. Для
окончательного решения вопроса она явилась в дом на Гарлей-стрит, который
оказался громадным и внушительным, и там познакомилась со своим будущим
патроном. Это был джентльмен в цвете лет, холостяк и истинный денди, словом,
такая фигура, какую растерянная и взволнованная девушка из гэмпширского
пастората могла увидеть разве только во сне или в старинном романе. Этот тип
легко поддается зарисовке: слава богу, он у нас никогда не переводится.
Джентльмен был очень красив, держался уверенно и свободно, был любезен и
благожелателен. Он поразил ее своей галантностью и великолепием - это было
неизбежно, но более всего ее пленило, а впоследствии очень помогло и придало
ей мужества то, что он представил ей все дело чем-то вроде одолжения и
милости с ее стороны, которые он готов принять с благодарностью. Она поняла,
что он богат, но страшно расточителен, увидела его во всем блеске красоты,
светскости, дорого стоящих привычек, очаровательных манер в обращении с
женщинами. Его городской резиденцией был этот громадный особняк, набитый
сувенирами путешествий и охотничьими трофеями; но он выразил желание, чтобы
девушка немедленно отправилась в его загородный дом, старинную усадьбу его
семьи в Эссексе.
малолетних племянников, сына и дочери его младшего брата-офицера, которого
он потерял два года тому назад. Эти двое детей стали тяжелой обузой для
человека его положения, одинокого холостяка без необходимого в таких случаях
опыта и без капли терпения. Ему было нелегко, и он, несомненно, совершил
целый ряд ошибок, однако, всей душой жалея бедных птенцов, он сделал для них
все, что мог, главное же - отправил их в свой второй дом, ибо детям,
разумеется, больше подходила сельская местность, и поселил там с самыми
лучшими людьми, каких только мог найти, пожертвовав даже личными своими
слугами, и сам наведывался к детям, когда мог, посмотреть, как им живется.
Трудность заключалась в том, что у них не было других родственников, а у
него все время уходило на личные дела. он отдал им во владение усадьбу Блай,
место тихое и здоровое, поставив во главе маленького хозяйства,
ограничивавшегося, правда, одним только нижним этажом, миссис Гроуз,
превосходную женщину, которая, как он был уверен, должна понравиться его
гостье; а прежде она была горничной его матери. Теперь она стала экономкой,
временно присматривает за девочкой и, не имея собственных детей, очень ее
любит. Там много и другой прислуги, но, разумеется, верховная власть будет
принадлежать молодой особе, которая поедет туда гувернанткой. На каникулах
ей придется смотреть и за мальчиком, которого отдали на один семестр в
школу, хотя это и рано, однако что же еще можно было сделать? - он должен со
дня на день вернуться домой, ибо каникулы уже начинаются. Вначале обоих
детей вела молодая женщина, которую они имели несчастье потерять. Она
прекрасно справлялась с обоими до самой своей смерти. Это была в высшей
степени респектабельная особа, - а после этого крайне прискорбного события
не оставалось ничего другого, как отдать Майлса в школу. С тех пор миссис
Гроуз присматривает как умеет за Флорой - по части манер и всего прочего, а
кроме нее, в доме есть кухарка, горничная, скотница, старый пони, старый
конюх и старый садовник - все публика весьма почтенная.
вопрос:
респектабельности?
таилась... - предположил я.
пожелала это узнать - и узнала. Что именно она узнала, вы услышите завтра. А
в то время будущее представлялось ей довольно мрачным. Она была молода,
неопытна, нервна; воображение рисовало ей трудные обязанности, полное
отсутствие общества, одиночество, поистине беспредельное. Она заколебалась -
попросила два дня отсрочки, чтобы подумать и посоветоваться. Однако
предложенная плата намного превышала ее скромную мерку, и при втором
свидании она решилась, она приняла предложенное место. - И тут Дуглас сделал
паузу, которая позволила мне вставить, в интересах всего общества:
обольщение. И она не устояла.
толкнул ногой полено и с минуту постоял спиной к нам.
устояли, - продолжал Дуглас. - Милорд откровенно рассказал ей о главном
препятствии: для нескольких кандидаток его условия оказались неприемлемыми.
Они почему-то просто боялись. Для них это звучало странно, было непонятно, и
больше всего из-за главного условия.
милорда: ни о чем не просить; не жаловаться, ни в коем случае не писать ему
- решать все вопросы самостоятельно, получать все деньги от его поверенного,
взять на себя все, а его оставить в покое. Она обещала все это и потом
призналась мне, что, когда он ощутил себя наконец-то свободным, то, вне себя
от радости, на минуту задержал ее руку в своей, благодаря ее за эту жертву,
и она почувствовала себя так, словно уже получила награду.
это и было единственным словом, относившимся к теме нашей беседы, до тех
пор, пока на следующий вечер, в том же углу перед камином, он, сидя в самом
удобном кресле, не развернул перед нами тоненький старомодный альбом с
золотым обрезом, в выцветшем красном переплете. Чтение заняло не один вечер,
а несколько, и в первый вечер та же дама задала еще один вопрос:
дикции, которая словно передавала слуху изящество авторского почерка.
качание между верным и ошибочным. В Лондоне, согласившись на его
предложение, я провела, во всяком случае, два очень тяжких дня - то впадая в
сомнение, то уверяясь, что я действительно совершила ошибку. В таком
состоянии духа я провела и долгие часы в тряском почтовом дилижансе, который
довез меня до станции, где меня должна была встретить коляска из имения. Как
мне сообщили, экипаж был уже выслан, и к концу июньского дня я увидела
поджидавшую меня удобную коляску. Проезжая в вечерний час в этот чудесный
день по таким местам, где вся прелесть лета, казалось, дружески
приветствовала меня, я снова воспрянула духом и, как только мы свернули в
аллею, вздохнула с облегчением, что было, вероятно, лишним доказательством
того, как сильно я приуныла. Мне кажется, я ожидала или боялась встретить
нечто крайне мрачное, и то, что открылось передо мною, было радостной
неожиданностью. Я вспоминаю, как самое приятное впечатление, широкий,
светлый фасад, открытые окна, новые занавеси и двух горничных, выглядывавших
из окон; я вспоминаю лужайку с яркими цветами, хруст колес по гравию и
сомкнувшиеся кроны деревьев, над которыми в золотистом небе с криком
кружились грачи. Картина была величественная, чем она сильно отличалась от
скудости моего родного дома, - и почти в ту же минуту, держа за руку
маленькую девочку, в дверях показалась солидная особа, присевшая передо мною
так почтительно, словно я была сама хозяйка дома или знатная гостья. На
Гарлей-стрит я получила далеко не столь выгодное представление об усадьбе, и
тут, сколько помнится, ее владелец еще более возвысился в моих глазах, и я
подумала, что мое будущее намного превосходит все его обещания.
меня захватило и увлекло знакомство с младшей моей воспитанницей. Девочка,
сопровождавшая миссис Гроуз, с первого взгляда показалась мне таким
очаровательным существом, что иметь с ней дело представлялось мне великим
счастьем. Мне никогда еще не доводилось видеть ребенка красивее, и
впоследствии я удивлялась, почему мой патрон не рассказал мне о ней
побольше. Я плохо спала в ту ночь, - я была слишком взволнована; и это
радостное волнение удивляло меня и, как я вспоминаю, неотступно владело
мною, усиливая впечатление от щедрости и великодушия, с какими я была
встречена. Большая, внушительная комната, одна из лучших в доме, широкая
парадная кровать, узорные драпировки, высокие зеркала, где впервые в жизни я
могла видеть себя с ног до головы, - все это поражало меня, так же как и
необычайная прелесть моей маленькой воспитанницы, так же как и все то, с чем
мне впервые пришлось столкнуться.
мои отношения с миссис Гроуз, с мыслью, которая, боюсь, угнетала меня еще
дорогой, в почтовой карете. Единственное, что при первых наблюдениях могло