Чтение 2–й страницы книги ~Виза в позавчера~

снова начинала скулить, почти как собака. Ни накормить, ни развеселить ее
было невозможно. Люська и Олег переживали Зорькину неволю, но мгновенно
забывали о козе, едва замечали на другой стороне оврага отца. Они мчались
ему навстречу: Люська -- бегом, Олег -- изо всех сил нажимая на педали.

-- Тихо, тихо же!-- всегда кричал отец Олегу снизу и пыхтя поднимался
по тропе из оврага.-- Псих ненормальный, свалишься ведь!

-- А нормальные психи бывают?-- спрашивал Олег, подкатывая и начиная
совершать обороты вокруг отца.

-- Бывают,-- парировал отец.-- Вот Люська -- нормальный псих, а ты?..

И в этот раз отец шагал, тяжело нагруженный: он получил зарплату, а
завтра праздник. Дачный муж, он тащил две огромные сумки и -- Олег сразу
заметил это -- настоящую бамбуковую удочку. Не забыл, выполнил обещание.
Теперь уж точно они будут ловить рыбу, когда отец пойдет в отпуск. Из сумки
торчали подарки всем: и Олегу, и Люське, и матери.

Пятнадцатилетие родительской свадьбы приходилось на среду. Отец с
матерью засуетились, стали готовиться, запасать продукты, хотя никогда
раньше этого дня не праздновали. Обед решили устроить в воскресенье. Пускай
гости приедут утром, искупаются в речке, сходят в лес и вообще отдохнут от
городской духоты и сутолоки.

-- На столе густо не будет, но сиренью, сиренью зато надышитесь
вволю!-- обещал отец, приглашая родню и друзей.-- И еще с собой нарвете. У
нашей хозяйки сирень -- крупнейшая во всей деревне. Не верите -- сами
убедитесь!..

Прыткая Люська оказалась проворнее и первой добежала до отца. Она
остановилась, ждала, пока отец ее обнимет. Он не мог этого сделать, мешали
сумки. Тут подъехал, крутя что есть мочи педали, Олег. Отец поставил на
траву сумки, портфель, положил удочку и обнял детей, обоих сразу.

-- По-моему, за неделю ты-таки подросла,-- сказал отец Люське.-- Скоро
меня догонишь, а?..

Люська только хмыкнула. Она просто рвалась вырасти, чтобы пойти к
косилке на танцы, но это ей никак не удавалось. Тринадцати, которые у нее
были, и то не дашь. А глаз на нее прохожие уже клали, и она по этой части
соображала что-то, хотя и неизвестно, что.

-- Ну, гуляки-именинники, как дела? Мать готовится? А вы меня ждали? И
правильно!

Это было очень удобное для Олега и Люськи семейное соображение Немцев:
во все семейные праздники считались именинниками дети. Отец нагнулся,
порылся в сумке, вынул коробку и протянул дочери. Люська молча взяла и
отошла в сторону. Вдруг щеки ее вспыхнули: она вынула новенькие коричневые
туфли на каблучке.

-- А мне?-- вежливо спросил Олег.

Он давно заметил свой подарок, но ждал.

-- Тебе вот,-- отец указал на складную удочку.-- И еще...

Олег бросил велосипед и схватил удилище. А когда повернулся, отец
протягивал ему пакет. Олег тут же разорвал его. Там был набор поплавков,
крючков, блесен.

-- Во-о-о!-- заорал Олег так, что Зорька шарахнулась в сторону и
заблеяла.

Перестав блеять, она испуганно глазела на людей. Люська присела на
траву, вынула из коробки новенькие коричневые туфли на каблуке и сразу
надела на грязные босые ноги. Она тут же прогулялась в туфлях перед отцом.

-- Ну и походка! Ты же девочка из хорошей семьи. Спроси у мамы, как
вертеть...

Он не договорил, чем.

Олег пересчитывал крючки и блесны.

-- А мне-е-ее,-- сказала Зорька, перестав жевать траву.

Никто не обратил на нее внимания. Олег, усевшись на велосипед, поехал
впереди, держа в одной руке удилище. Перед ним бежала длинная тень. Тень
подпрыгивала на буграх, металась, будто стремилась оторваться от велосипеда
и умчаться вдаль.

Сестра сняла туфли, чтобы их не пачкать, обтерла с них рукой пыль и
брела босиком сзади, не отрывая взгляда от туфель. Она обдумывала, как бы
надеть вечером туфли незаметно, чтобы не догадалась мать.

Мать уже бежала им навстречу. Распахнутая калитка, кусты сирени в
палисаднике, крынки, просыхающие на заборе, и лицо матери, радостное и
возбужденное,-- все багровело в лучах заходящего солнца. Солнце висело
совсем низко над оврагом, тяжелое, готовое вот-вот придавить, подмять под
себя луг, деревню, кусты сирени, всех людей и даже козу Зорьку. Никогда
такого тяжелого заката Олег не видел -- ни до, ни даже потом, когда стал
взрослым и навидался всякого.

Пока мать суетилась с ужином, отец не торопясь разжигал во дворе, возле
террасы, самовар. Самоваров бок горел на солнце, будто вот-вот расплавится.
Олег мотался вокруг отца на велосипеде.

-- Не мешай отцу, Оля!-- кричала мать с террасы.

-- Он не Оля, он -- Олег, мы же договорились!-- возражал отец, кашляя
от дыма.-- Надо все же было назвать его Францем, в честь Шуберта.

-- Этого только не хватало, чтобы еще больше дразнили. Мало ему быть
Немцем.

-- Зато ты не звала бы его Олей!

Отец не любил, когда мать звала сына женским именем. А она привыкла.

Смеркалось. Олег не хотел слезать с велосипеда, даже когда все уселись
на террасе за стол. Чего спешить, если после ужина мать отправит спать? Но
отец встал и привел сына за руку.

Они сидели в сумерках, не зажигая света, чтобы не налетели комары. Отец
шутил, смеялся, стараясь подбодрить набегавшуюся за день мать. Из оврага
выплывал и стлался по земле белесый туман. Он обволок крыльцо, хотел
забраться на террасу, видно, не рискнул. Стало прохладно. Мотылек прилетел к
теплу и сел на самовар. Но не удержался, ноги у него подкосились, и он упал
в трубу на догорающие угли.

-- Как скрипуля?-- вдруг строго спросил отец.

-- Знаешь, совсем обленился,-- мать смотрела на Олега.-- Играет вместо
четырех часов от силы два. Хоть веревкой его привязывай.

Чтобы не заострять конфликт, Олег решил промолчать. Позапрошлой осенью
его стали водить в музыкальную школу, и учительница велела летом тоже играть
на скрипке каждый день. Принудиловку и взрослым-то тяжко терпеть, а Олег от
нее прямо-таки страдал.

-- Прокрутишь способности педалями,-- ворчала мать,-- а еще мальчик из
хорошей семьи.

-- Ладно уж, завтра у нас праздник, сказал Немец-старший.-- С
понедельника сын начнет играть по-серьезному. Верно? Всегда лучше начинать с
понедельника.

Логика была сомнительная, но сегодня выгодная, и Олег охотно
согласился. До понедельника было впереди целое воскресенье.

-- Быстрей! Ешьте быстрей!-- поторапливала мать.-- Вы у меня сегодня
загуляли. А вставать рано: гости приедут.

Она соскучилась по отцу. Но и Олег тоже по нему соскучился, не хотел
уходить спать. Одна Люська тайком поглядывала на лавку, где стояли ее новые
туфли, и соображения теснились в ее головке, увитой черными колечками,
которые она то и дело наматывала на пальцы. Запах сирени ее будоражил что
ли? За стеной тяжело вздыхала, ворочаясь на топчане, хозяйка тетя Паша. В
сарае, неподалеку от избы, обиженно жаловалась Зорька.

-- Мм-мне-еее!-- уныло повторяла она.

От всего этого: от темноты, прогорклого самоварного дымка, густого
запаха сирени, от тумана, укутавшего сад, режущего уши комариного писка и
смеха отца,-- от всего этого было состояние такой таинственности, что
замирало дыхание. Олегу казалось, вечер этот никогда не превратится в ночь,
и не хотелось прервать его, уйти, лечь.

-- Спать, спать, спать пора,-- нудно твердила мать.

Если бы она знала, что сегодня у Люськи и Олега последний день детства,
что сейчас они прощаются с ним. Если бы знала, разрешила бы посидеть хотя б
еще полчаса.

На улице заиграла гармошка. Кто-то прихлопывал ей в такт, ойкал и
приплясывал. Люська ушла в комнату и подкралась к окну. Матери это не
понравилось. Люська и так уже вчера бегала к косилке смотреть на танцы, и
мать ходила туда за ней, угрожала, что приведет домой силой.

Мать переглянулась с отцом, взяла Олега за руку и, не слушая
возражений, повела спать. Отец подошел к Люське. Он с ней лучше ладил. Обнял
ее сбоку за плечи, стараясь не коснуться ставших в это лето весьма выпуклыми
женских прелестей. Сказал, что ей теперь осталось совсем немножко подрасти
-- каких-нибудь три года, и тогда она сможет танцевать хоть целые дни и всю
жизнь. Люська вздохнула.

-- Ничего вы не понимаете! Через три года я уже старухой буду. Кто меня
выберет?

Она обиженно повела плечами и отправилась в постель прислушиваться к
шепоту парочек возле сиреневых кустов.

Олег долго ворочался, глядел на удочку, стоящую в углу, и уже засыпал,
когда над ним за стеной раздалось знакомое: ж-ж-жих! ж-ж-ж-и-их!..
Деревенские дарили тети Пашину сирень своим подругам перед прогулкой в
темный лес. Под эту музыку Олег заснул.

Утром Немец-младший проснулся от птичьего чириканья. Первое, что он
увидел, была скрипка-четвертушка на гвозде над кроватью. Люська у
противоположной стены еще сладко спала. За окном скворцы старались усесться
поудобнее в тени сирени и, ссорясь, обсуждали свои насущные заботы. Солнце
быстро поднималось. Олег сбегал к речке поплескаться на золотом песке, а
когда вернулся, подготовка к гостям была в полном разгаре. Мать в спешке
громыхала посудой и колдовала над керосинкой, на которой стояла закопченная
чудо-печка. Керосинка коптила, но два румяных сдобных колеса уже красовались
на столе, допекался третий.

-- Как ты думаешь, сколько народу приедет?-- в который раз спрашивала
мать отца.-- Сколько твоих и сколько моих?