деньги, отдам долги, куплю бутылку вина, в полдень в Скэджите ее выпью и
утром следующего дня поеду в Сиэттл" - и так далее, сначала до Фриско, потом
Эл-Эй, потом Ногалес, потом Гвадалахара, потом Мексико-Сити - А застывшая
Пустота никогда никуда не двинется -
3
дни, не оцененные мной по-настоящему в те времена -- полуденные часы, мне
15-16 лет, а это значит крекеры Братьев Риц, ореховое масло и молоко на
старом круглом кухонном столе, мои шахматные задачки или изобретенные мной
бейсбольные игры, когда оранжевое солнце лоуэллского Октября пробивалось
наискосок сквозь занавески веранды и кухни светящимися слоями ленивой пыли и
окутанная ими моя кошка вылизывала тигриным язычком коготки передней лапы,
ляп ляп, все это ушло и покрыто пылью, Господи -- и теперь я бродяга одетый
в грязную рвань здесь в Высоких Каскадах и даже кухня моя состоит лишь из
этого идиотского измызганного очага с треснувшей проржавевшей трубой -
замотанной, да-да, у потолка, старыми тряпками чтобы не было хода ночным
крысам - в те далекие дни, когда мне надо было всего лишь подняться наверх
чтобы поцеловать мать или отца и сказать им "Я люблю вас, потому что придет
день когда я стану старым бродягой и буду сидеть один-одинешенек и мне будет
грустно и тоскливо" - О Хозомин, скалы твои сверкают в закатном солнце,
парапеты твоей неприступной крепости величественны как Шекспир среди людей и
на многие мили вокруг нет никого, кому хоть что-то говорят имена Шекспир,
Хозомин или мое собственное имя --
Каролине, когда вспоминая детство я ел ритцевские крекеры и ореховое масло с
молоком в четыре и играл в бейсбольные игры за своим столом и голодные
школьники в стоптанных ботинках возвращались домой точь в точь как я (и я
делал им особые Джековские Банановые Салаты[2] и это было всего-то каких-то
шесть месяцев назад!) - Но здесь, в Одиночестве, ветер воет, поет одинокую
песню, сотрясая стропила земли, принося ночь - Облачные тени гигантскими
летучими мышами парят над горой.
нисхождения в Мир.
4
юге, откуда тянутся любящие руки моих сеньорит, снежно-розовые дома ждут у
подножья мира там, в сребролучистых городах - твердая синевато-серая
сковородка озера, чьи туманные глубины ждут когда я проплыву над ними на
лодке Фила -- Над ним все та же привычная картина -- облачко, примостившееся
под бровастой выпуклостью высокомерной горы Джек, тысячи снежных футбольных
полей которой сливаются и розовеют, невообразимый ужасающий снеговик
застывший оцепенело у края бездны - Золотой Рог вдалеке все еще золотист на
фоне серого юго-востока - гигантский горб Старательской вглядывается в озеро
- Угрюмые облака наливаются чернотой готовые стать углем для кузницы, в
которой куется ночь, безумные горы маршируют на закат как пьяные мессинские
кавалеры в лучшие времена Урсулы, и я готов побиться о заклад, что и Хозомин
сдвинулась бы с места если б мы смогли уговорить ее, но она остается со мной
всю ночь и вскоре, когда звезды прольются дождем по снежным полям, она
станет безгранично горделива как никогда, черная и - уау-у! устремится на
север, где (точно над ее вершиной каждую ночь) Полярная Звезда вспыхнет
пастельно-оранжевым, пастельно-зеленым, ярко-оранжевым, ярко-синим, лазурным
пророческим созвездием своего убранства там, наверху, принадлежащим иному,
золотому миру --
я частенько сиживаю лицом к югу, бумаги, карандаши и кофейная чашка с
ветками горной ели и причудливой высокогорной орхидеей, вянущей за день -
мои ореховая жевательная резинка, табачный кисет, крошки, кипа жалких
журнальчиков, которые мне придется читать, и вид на юг со всеми его снежными
великолепностями - Ожидание длится долго.
5
и все из-за этого скорбного сна:
деньги Дени Бле, она посылает нас в лавку прикупить провизии для плотного
ужина, она решила полагаться теперь в основном на Дени Бле, потому что в
последние года я стал каким-то эфемерным и совершенно безответственным
существом, проклинающим богов сквозь ночной сон и в серых сумерках
шатающимся вокруг как дурачок с непокрытой головой - Это происходит в кухне,
все обговорено, я не говорю ни слова и мы отправляемся - В передней спальне
у самой лестницы умирает Папа, лежит на своем смертном ложе и уже
практически мертвый, и вопреки этому Ма хочет хороший бифштекс, хочет
обрести в Дени последнюю человеческую надежду, его деятельное сочувствие -
Па тонкий и бледный, у его ложа белоснежные простыни и мне кажется, что он
уже покойник - В сумерках мы спускаемся вниз и как-то добираемся до лавки
мясника в Бруклине на одной из улиц где-то в Флэтбуше - Боб Донелли уже тут
и вся его кодла тоже, все без шляп и с хулиганским видом - Теперь в глазах
Дени появляется искорка - он уже представляет себе возможность сделать
хитрый финт и зажать часть маминых денег, в лавке он покупает мясо, но я
вижу как он мухлюет со сдачей засовывает деньги себе в карман и уже
прикидывает как ему обмануть ее доверие, ее последнюю веру - Она надеется на
него, от меня больше нет толку -- А потом мы где-то блуждаем, домой не идем
и забредаем на Речной Флот, глазеем на гонки катеров, а потом почему-то
должны проплыть вниз по течению по холодным бурным и опасным водам --
Достаточно "длинные" катера подныривают прямо под плоты, выныривают с другой
стороны и оказываются у финиша, но вот у одного гонщика (по имени Дарлинг)
катер коротковат и застревает под плотом так что не вытащить-- тут его судьи
и зацепили[3].
и мы плывем по реке, к ждущим нас мостам и городкам,. Вода холодна и течение
ужасно быстрое но я плыву и рвусь вперед. "Как же меня занесло сюда?" думаю
я. "И как же мамин бифштекс? Что Дени Бле сделал с деньгами? Где он сейчас?
О у меня нет времени поразмыслить над всем этим!" Внезапно я слышу как с
лужайки около стоящей на берегу церкви Святого Людовика Французского дети
выкрикивают послание для меня, "Эй, твоя мать в сумасшедшем доме! Твой отец
умер!" и я понимаю что произошло но ведь я служу в Армии, я плыву и мне
никуда не деться от противоборства с холодной водой, и остается только
горевать, горевать, в туманном скудном ужасе этого утра, как же мучительно
ненавижу я себя, и все же уже слишком поздно и мне становится лучше, но я
по-прежнему чувствую себя эфемерным, нереальным, неспособным
сконцентрировать свои мысли на чем-нибудь, даже неспособным по-настоящему
горевать, да что там, я чувствую себя слишком по-дурацки чтобы мучиться
по-настоящему, короче я не понимаю что и зачем я делаю, просто знаю что это
приказано мне Армией, и Дени Бле сыграл со мной дурную шутку в конце концов,
может чтобы отомстить, но скорее всего он просто решил стать законченным
вором и это был его шанс-
шапок этого мира так близка, О какими одержимыми дураками можем мы быть, я
добавляю приписку к большому полному любви письму, которое уже много недель
пишу матери:
понадобиться - ты только крикни... Я здесь, я плыву по реке тягот, но я умею
плавать - Никогда даже на минуту не думай, что ты осталась в одиночестве.
6
следом пытить трескучий шумник, лошаденок, опустошенной распустошенности
побеглец, выпустоши себе дорожку - Песня всего изжираемого меня часть
рельсования тащи свои рогалики - ты тоже можешь немного зеленеть и летать -
бросыпаясь в луннохреновой соли в потоке приход-ночи, свингуя на краю
лужайки, катя валун-Будду через изломанную гримасу западно-тихоокеанских
туманов - О ничтожная ничтожная ничтожная человеческая надежда, О
заплесневелое твое треснутое твое зеркало дрожи па к а ваталака- и еще
осталось -
7
Национального Парка Маунт-Бэйкер начинают болтать о том - о сем по радио - У
Березин Федор
Лукин Евгений
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Грабб Джеф
Лукин Евгений