борьбой".
кий прием, который можно было бы заменить любым другим. Эта форма
красноречива сама по себе; суть ее в том, что все пережитое персонажа-
ми пережито лишь для того, чтобы стать рассказом, сообщением, испо-
ведью, записью. В подобном мире, где все рассказывается, самым доступ-
ным и самым смертельным оружием становится разглашение, разоблачение.
Вальмон, герой романа, адресует соблазненной им женщине письмо о раз-
рыве их связи, письмо, которое окажется для нее смертельным ударом;
пикантность положения в том, что послание это от начала до конца про-
диктовано его подругой, маркизой де Мертей. Чуть позже та же самая
маркиза показывает конфиденциальное письмо Вальмона его сопернику; тот
вызывает его на дуэль, оканчивающуюся гибелью Вальмона. После его
смерти интимная переписка между ним и маркизой де Мертей в свой черед
становится всеобщим достоянием, и маркиза кончает свои дни, окруженная
всеобщим презрением, затравленная, изгнанная из большого света.
ловеческих существа; весь мир оказывается внутри огромной гулкой рако-
вины, где каждое слово звучит все сильней, подхваченное бесчисленными
и бесконечными отзвуками. Когда я был маленьким, мне говорили, что в
раковине, поднесенной к уху, я могу услышать незапамятно древний шепот
моря. Вот так и каждое слово, произнесенное в лаклозапертом мире, ос-
тается слышимым навеки. И все это - XVIII век? И все это - парадиз
наслаждений? Или, может быть, человек, сам того не сознавая, издревле
живет в такой звучащей раковине? И уж, во всяком случае, гулкая рако-
вина не имеет ничего общего с миром Эпикура, велевшего своим ученикам:
"Живи втайне!"
обычном приеме гостей в отелях. Вспомнив о том, что мы уже были здесь
года два назад, он предупреждает нас, что многое с тех пор перемени-
лось. Конференц-зал приспособили для разного рода лекций и семинаров,
был построен бассейн. Желая взглянуть на него, мы пересекли светлый
холл с огромными оконными проемами, выходящими в парк. В глубине холла
широкая лестница спускалась к большому квадратному бассейну под стек-
лянным потолком. "В тот раз, - напомнила мне Вера, - на этом месте был
маленький цветник роз".
кались вниз, к Сене. Это было обворожительно, мы приготовились к дол-
гой прогулке, но через несколько минут уткнулись в шоссе, по которому
сновали машины, и волей-неволей нам пришлось повернуть вспять.
отдать должное былым временам, воспоминания о которых зыбко мерцали
под потолком зала. Рядом с нами устроилась супружеская пара с двумя
детьми. Один из них все время что-то напевал высоким голоском. Подаю-
щий с подносом в руке склонился над их столиком. Мамаша вперилась в
него взглядом, как бы призывая рассыпаться в похвалах по адресу своего
отпрыска; польщенный вниманием, тот вскарабкался на стул и начал зали-
ваться соловьем. Лицо отца расплылось в счастливой улыбке.
местной кухни, - все это располагало нас, сытых и довольных, к безза-
ботному времяпрепровождению. Потом, вернувшись к себе в комнату, я на
минутку включил телевизор. На экране тоже были дети. Чернокожие и уми-
рающие. Наше пребывание в замке совпало с той порой, когда в течение
целых недель день за днем по телевизору показывали детишек из афри-
канских стран с уже успевшими позабыться названиями (все это происхо-
дило два-три года назад, как удержать в памяти всю эту экзотику!), -
стран, истерзанных гражданскими войнами и голодом. У детей, похожих на
скелетики, изможденных, истощенных, не было сил, чтобы отогнать мух,
что прогуливались по их лицам.
ра.
положность прежним бесчисленным голодовкам, которые знала Земля, в том
и состоит, что он подкашивает только ребятишек. Мы ни разу не видели
на экранах ни одного изможденного взрослого, хотя смотрели хронику те-
кущих событий единственно для того, чтобы удостовериться в этом неви-
данном обстоятельстве.
взбунтовались против жестокости старших и со всей присущей им непос-
редственностью организовали знаменитую кампанию под лозунгом "Пусть
дети Европы пришлют хоть немного риса детям Сомали". Сомали! Вот оно,
это слово, забытое название страны! Знаменитый лозунг помог мне вспом-
нить выскочившее из головы имя. Ах, как жаль, что теперь все это снова
забылось! Дети купили рис, бесчисленное множество пакетов. Родители,
вдохновленные всемирной солидарностью, одушевлявшей их отпрысков, соб-
рали кучу денег, благотворительные организации предложили свою помощь;
рис по крупинке был собран в школах, перевезен в порты, погружен на
пароходы, держащие курс в Африку, весь мир стал свидетелем знаменитой
рисовой эпопеи.
девчушки лет шести-восьми, выряженные на манер взрослых, девчушки с
умилительными манерами старых кокеток, и это было так прелестно, так
трогательно - ну прямо глаз не оторвать, особенно когда эти детишки,
девочки и мальчики, подражая взрослым, начали целовать друг друга в
губы; потом появился мужчина, держащий на руках грудного младенца; по-
ка он втолковывал нам, как лучше всего отстирывать замаранные пеленки,
к нему подплыла молодая прелестница и, высунув чудовищно чувствитель-
ный язычок, всадила его в неимоверно любвеобильный рот мужчины с груд-
ным младенцем.
канским сверстникам, неизменно вызывают у меня в памяти лицо интеллек-
туала Берка. Тогда он был в зените славы. Как это часто бывает со сла-
вой, его триумф был рожден неудачей. Припомним-ка: в восьмидесятые го-
ды нашего века мир был поражен эпидемией спида, болезни, передающейся
посредством любовных связей и попервоначалу свирепствовавшей особенно
среди гомосексуалистов. Восставая против фанатиков, видевших в этой
эпидемии справедливую кару Божью и бежавших от больных спидом, как от
зачумленных, более или менее терпимые люди относились к ним по-братски
и старались доказать, что контакт с ними не чреват никакой опасностью.
Претворяя в жизнь свои убеждения, депутат Дюберк вместе с интеллектуа-
лом Берком решили однажды отобедать в одном из знаменитых парижских
ресторанов в компании больных спидом; обед прошел в самой дружеской
атмосфере, и для того, чтобы подать добрый пример другим, депутат Дю-
берк пригласил к десерту фоторепортеров и киношников. Как только те
появились на пороге, он встал, подошел к одному из спидоносцев, поднял
его со стула и смачно поцеловал прямо в губы, еще лоснящиеся от шоко-
ладного мусса. Эта смелая выходка застала Берка врасплох. Он тут же
смекнул, что запечатленный на фото- и кинопленке поцелуй Дюберка имеет
шансы на бессмертие. Он тоже встал и принялся лихорадочно соображать,
не стоило ли бы и ему облобызаться со спидоносцем. Вначале он отверг
сие искушение, поскольку в глубине души не был полностью уверен, что
контакт со слизистой оболочкой больного полностью безопасен; затем ре-
шил побороть подозрение, полагая, что ради такой фотографии стоит
все-таки рискнуть; на третьей фазе размышлений и колебаний его порыв к
спидоносным устам был остановлен нижеследующей идеей: в свой черед
расцеловавшись с больным, он отнюдь не сравняется с Дюберком, скорее
наоборот - ему будет уготовлен ранг последователя, подражателя, а то и
пародиста, который своей поспешной и необдуманной выходкой лишь приба-
вит славы начинателю. И он, глупо улыбаясь, так и остался стоять стол-
бом. Но эти несколько минут нерешительности обошлись ему дорого, пото-
му что на него были нацелены кинокамеры, и вскоре в тележурнале вся
Франция смотрела на его лицо, на все три фазы замешательства, смотрела
- и ухмылялась. Ребятишки, собиравшие пакеты с рисом для Сомали, по-
доспели ему на помощь как раз вовремя. Он стал использовать каждый
удобный случай, чтобы ошарашить публику глубокомысленным изречением
"Только дети живут по правде!", а потом отправился в Африку, где снял-
ся рядом с умирающей чернокожей девчушкой с лицом, облепленным мухами.
Фотография прославилась на весь мир, прославилась куда сильнее, чем
тот снимок, на котором Дюберк лобызается со спидоносцем, ибо умирающий
ребенок имеет куда большую ценность, чем умирающий взрослый, - сия
непреложная истина в тот момент все еще ускользала от Дюберка. Тем не
менее он не чувствовал себя побежденным и несколько дней спустя поя-
вился на телеэкране; будучи ревностным христианином, он знал, что Берк
- атеист, что навело его на мысль прихватить с собой в телестудию
свечку, оружие, перед которым даже самые закоренелые безбожники не
преминут склонить головы; во время интервью с журналистом он выудил ее
из кармана и зажег; горя желанием коварно опорочить заботы Берка об
экзотических странах, он завел речь о горемычных детях деревень и
предместий Франции и призвал соотечественников со свечами в руках про-
дефилировать по улицам Парижа в знак солидарности с лишенными детства
ребятишками; вслед за тем с затаенным злорадством он пригласил не кого
иного, как Берка, возглавить эту демонстрацию. Перед Берком стал вы-
бор: либо участвовать в шествии со свечками, превратившись таким обра-
зом в церковного служку при Дюберке, либо как-то отвертеться от этой
затеи и стать мишенью для насмешек. То была искусно расставленная ло-
вушка, выбраться из которой можно было лишь способом столь же смелым,
сколь и неожиданным: он решил незамедлительно вылететь в одну из ази-