Чтение 2–й страницы книги ~Сорок лет Чанчжоэ~

холодные ломтики вчерашнего гуся на закуску - с тонким слоем сладкого жира,
загустевшего на хрустящей корочке яблочным вкусом; представлял звонкий
грибочек, умело засоленный Дусей, - как он отмыто поскрипывает на зубах
после граненой рюмки барбарисовой; затем крутые щи с бараньей косточкой, из
которой так трудно, но так занимательно высасывать и выковыривать мозг;
после жареное вымя с картошкой, томленной в шкварках в самом жарком месте
печи, и напоследок ядреного кваса две кружки - до отрыжки и икоты, до
свербения в носу...

Мысли Семена Ильича об ужине прервались чем-то неясным, увиденным в
бинокль.

Ренатов никак не мог сообразить, что там происходит возле Гуськовского
леса.

Вроде как дым по всему горизонту поднимается к небу. Уж не пожар ли в
Гуськовском лесу? Осень сухая, может выгореть лес... Или все-таки это пыль,
хотя откуда ей взяться... Это неясное почему-то взволновало Семена Ильича,
забеспокоило, хотя какое ему было дело до пожара за десяток километров в
чужом лесу или облака пыли, если это, конечно, не смерч, хотя о смерчах в
этих краях никто не слыхивал. Но катаклизмы всякие случаются в этом мире,
справедливо подумал капитан Ренатов и навел в окулярах резкость получше.
Вскоре он понял, что это все-таки не пожар, так как темная туча перекинулась
на Lклимовскоеv поле и с какой-то удивительной и завораживающей быстротой
приближалась...

Километров этак пять в поперечнике, прикинул Ренатов... Что это все же
такое, размышлял он, чувствуя, как желудок окатывает неприятным холодком.

- Евдокия Андреевна! - как-то неуверенно позвал отставник. - А Евдокия
Андреевна!.. Слышь?..

Но жена не услышала мужниного призыва, и Семен Ильич все же решил
выяснить до конца природу непонятного явления, а для этого ему оставалось
лишь наблюдать в цейсовские стекла нарастающую тучу.

А туча тем не менее приближалась быстро. Как-то резко потемнело на
небесах, воздух стал влажным и тягучим, что-то потрескивало в природе и,
казалось, вот-вот надломится.

Да это же кто-то бежит, осенило Семена Ильича. Коровы, что ли, спасаются
от пожара?.. Хотя дымом не пахнет, да и откуда такое количество коров в
Гуськовском лесу... Тьфу ты, глупость какая!..

Было уже слишком темно, чтобы он мог легко разглядеть явление, но Семен
Ильич, вдавив окуляры в глаза, с необъяснимым ужасом понимал, что происходит
нечто сверхъестественное, недоступное его пониманию, о чем никто не слыхивал
и не видывал сроду... Неожиданно в небесах вспыхнуло молнией, что-то в
природе надломилось, и взору Семена Ильича предстало зрелище поистине
необычайное, способное и в душу просвещенного внести смуту. По Lклимовскомуv
полю, по всему его поперечнику, на сколько хватало взора, усиленного
биноклем, в полнейшей тишине мчались куры...

- Господи! - воскликнул капитан Ренатов. - Да их... их... миллионы!..

Другие очевидцы нашествия после рассказывали, что самое жуткое, самое
страшное в этом набеге было то, что куры мчались молча, не издавая ни
единого звука. В их беге все до единого отмечали огромный порыв, великое
стремление к быстрому бегу в ночи. В этом беге в ночи на Lклимовскомv поле
были задавлены десятки тысяч кур, белых и пестрых, черных и рябых. Те, кто
не мог бежать быстро, затаптывались напирающими сзади, такое было
стремление. Птичьи тела в мгновение ока разрывались когтями наседавших,
лилась на непаханую землю черная кровь...

В течение месяца после нашествия над полем стоял густой смрад, кружилось
и летало перо и слышался ночами жуткий волчий вой.

Капитан Ренатов погиб через четверть часа после того, как уразумел, что
происходит. Он рассчитывал, что куры не смогут перемахнуть через реку, но, к
его удивлению, тысячи птиц, захлебываясь в бурлящей воде, послужили живой
дамбой для напирающих сзади миллионов.

Господи, подумал перед смертью Семен Ильич. Ведь среди них нет петухов.
Ни одного!.. Одни куры!..

Тело капитана Ренатова в одно мгновение было разодрано на тысячи частей,
его крепкий дом обрушился под откос всеми своими белыми стенами, лишь
Евдокия Андреевна счастливо спаслась, будучи во время нашествия в погребе.

Впоследствии она нашла в песке армейский сапог, сплошь окровавленный и
разодранный, и долго плакала над ним.

Куры разрушили всю юго-западную часть городских окрестностей, но чудо! -
погибли всего лишь два человека: незадачливый капитан Ренатов да пьянчуга
Шустов, заснувший на Lклимовскомv поле.

Лишь только куры добрались до центра города, как они тут же успокоились,
остановив свой великий бег, и принялись клевать с городских улиц что-то,
одним им только ведомое.

Итак, восемнадцатого сентября в старинный русский город со странным, не
имеющим перевода названием - Чанчжоэ - вошли куры. И были жертвы.

Генрих Шаллер, русский полковник, проснулся ранним утром от очень
серьезной мысли. Мысль была настолько важной, что Шаллер не открывал глаз и
боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее. Он так разволновался, что слегка
вспотел и чувствовал, как пододеяльник липнет к спине, а из-под мышек
стекают капли. То, что Генрих Шаллер вспотел, еще раз доказывало ему самому,
что мысль неординарная, достойная глубокого обдумывания.

Третьего дня вечером, сидя на веранде, он прочел в книжке про Индию такую
фразу: LКаждый член ищет свое влагалищеv. Поначалу эта фраза вогнала
русского полковника в краску и смущение. Фраза выглядела очень
порнографичной. Примерно такие он встречал в бульварной газетенке LБюст и
ногиv, издаваемой поручиком Чикиным на собственные деньги в маленькой
типографии на окраине Чанчжоэ... Но книжка про Индию была написана
профессором Гамбургского университета, доктором истории, и заподозрить столь
ученого мужа в насаждении порнографии было бы по крайней мере неосторожно.
Тем более профессор далее писал - фраза взята из первоисточника и рождена
была неизвестным задолго до Рождества Христова.

Взвесив все факты, Генрих Шаллер попытался отыскать в этой фразе
поэтическое начало.

Не стоит размышлять привычными образами, думал полковник вечером, следя
за передвижениями осенних листьев, прилипших к окнам веранды. Шел мелкий
дождь, и думалось хорошо.

Ведь что такое привычный строй мыслей? Это система подхода к задаче с
позиций, заложенных в младенчестве. Если я знаю, что такое Добро, то
противоположным ему будет - Зло. Это и есть привычное построение мысли. Но
если предположить, что существует другая точка отсчета в понятиях о Добре и
Зле, полярная привычной, то получится, что Добро есть Зло, а Зло - Добро.

Шаллер еще некоторое время над этим подумал, отмечая, что осенние листья
проделали путь от верха стекла до подоконника. Его охватило легкое
раздражение, он решил, что его выкладка о Добре и Зле есть чушь, и при чем
тут индийская фраза: LКаждый член ищет свое влагалищеv? Какая связь этой
фразы с Добром и Злом? Никакой, вынужден был констатировать Генрих, и от
неудачной попытки родить мысль неординарную ему стало муторно и подумалось,
что он проживает никчемную жизнь. В тот вечер Генрих Шаллер лег спать
расстроенным.

Генриха Шаллера можно было бы назвать натурой мыслящей. Он всегда пытался
думать о том, о чем, казалось, никто не думает. Где-то в глубине души Генрих
понимал, что это вовсе не так, но тешил себя тем, что строй его мыслей над
известными понятиями неординарен. Он никогда не записывал своих
интеллектуальных выкладок, лишь порой делился ими с женщинами, а потому не
мог убедиться в том, что они действительно неординарны. Большинство женщин
высоко ценили ум полковника, но сам Шаллер относился к возможностям женского
ума скептически, и похвалы слабого пола были ему приятны, но не являлись
подтверждением его выдающихся способностей. С мужчинами полковник не
разговаривал на отвлеченные темы: вокруг все были военными либо богатыми.

Военные творческим умом не располагают, а богатые не разумеют философов -
в этом Шаллер был уверен окончательно.

Полковник Шаллер надеялся, что когда-нибудь с ним произойдет что-то
сверхъестественное. Если он сформулирует нечто сродни Истине, то это
сврехъестественное даст ему знать о том, что он прикоснулся к еще не
изведанному простым человеком. Может быть, воздух тогда сгустится и