оленей, подстреленных во время каникул, и велись бесконечные разговоры о
Шотландских горах. Большинство из нас было по существу в некотором роде
привилегированными туристами, мы также были блестящим примером того, что
аристократизм и образование уже не бы ли синонимами.
и неразделённая любовь, так как независимо от того, сколько бы я не убил
оленей и в скольких феодальных замках не жил, я по сути дела не был к ним
причастен. Я был дальше от них, чем любой приезжий англичанин, который
посадил одну картошину или уложил один камень на другой. Как часто те, кто
охвачен большой страстью, находят её и становятся ещё грустней. Так это
было и со мной, ибо когда я, наконец, появился на Западном нагорье в
качестве собственника и с решимостью работать, меня поставили на колени и
прогнали разорённым, почти банкротом. Но за эти пять лет борьбы ложный
образ, к которому я так стремился, померк, а его место занял более верный,
менее разукрашенный шотландской мишурой, но не менее прекрасный.
тысяч акров относительно равнинных "чернозёмов", съёжившихся под голыми
вершинами у ледниковых впадин и холмов острова Скай. Вот там-то, в
семнадцати милях по морю от ближайшей железной дороги, я и попытался
организовать для немногочисленного и отчаявшегося населения новое
производство по ловле и обработке гигантских акул, которые появляются в
гебридских водах в летние месяцы. Я построил завод, купил суда, установил
на них гарпунные пушки и сам стал гарпунёром. Пять лет проработал я в тех
местах, которые раньше представлялись мне романтическим туманом. Когда же
всё это кончилось и я был повержен, я наконец-то примирился с горами, а
может быть и самим собой, поскольку в своих собственных глазах я заработал
право жить среди них, и явная недостоверность моего шотландского
происхождения больше не тревожила меня.
когда завод был разрушен, а население эвакуировалось, я отправился в
Лондон и попробовал заработать себе на жизнь как художник-портретист.
Однажды осенью я гостил у однокашника по университету, который купил себе
поместье в Западной Шотландии, и как-то в разговоре после завтрака одним
воскресным утром он ненароком сказал мне:
свой Соэй? Если ты не очень возгордился и готов жить в избёнке, то у меня
есть такая на примете в одном заброшенном месте. Она находится на самом
берегу, к ней нет никаких дорог, а называется Камусфеарна. Там поблизости
несколько островов и автоматический маяк, где давно уж никто не живёт, и я
не могу найти никого в своём поместье, кто бы согласился жить там. Если ты
готов присматривать за ней, то можешь там поселиться.
дома, и нигде на западном нагорье и на тех островах, где мне приходилось
бывать, не видал я такой пронзительной и разнообразной красоты на таком
небольшом пространстве.
крутая, проходит в южном направлении где-то в миле от Камусфеарны по
обрыву высотой около четырёхсот футов. Прямо напротив неё у дороги стоит
одинокий дом, Друимфиаклах, принадлежавший моим ближайшим соседям и
друзьям Мак-Киннонам. За их домом горы волнами подымаются к вершине
высотой более трех тысяч футов, которая большую часть года покрыта снегом
или припорошена им. С другой стороны на западе за проливом шириной в три
мили возвышается громада острова Скай, дальше к югу маячат бастионы
острова Рам, а фигура лежащего льва острова Эйгг скрывает морскую линию
горизонта. За Друимфиаклахом дорога как бы падает духом, как будто уже
знает, что ведёт в тупик шестью милями дальше уже на уровне моря, зажатая
между ужасным массивом, грозящим оползнями с одной стороны, и темными
водами морского залива - с другой.
расположенный в четырёх милях от ближайшего жилья при дороге. Оазис,
орлиное гнездо; окна дома выходят на запад на Гебридские острова и на
пурпурные закаты, которые разгораются и гаснут за их вершинами. А когда
солнце садится и ярко блестят звёзды, множество маяков на рифах и островах
рдеет и мерцает над волнами прибоя. При западных ветрах зимой стены
Друимфиаклаха содрогаются и стонут, и к гофрированной железной кровле
привязывают тяжёлые камни, чтобы её не снесло, как это уже бывало раньше.
Ветры с Атлантики бушуют, а ветер гремит и бьётся в окна и в железную
крышу - просто кромешный ад. А Мак-Кинноны остаются здесь, как и многие
поколения их предков, живших поблизости отсюда. Мне теперь даже кажется
странным, что было такое время, когда я не был знаком с Мак-Киннонами,
удивительно, что, впервые приехав в Камусфеарну, я обошёл их дом стороной
и оставил машину в сотне ярдов оттуда у дороги, не зашёл к ним
поздороваться и завести с ними знакомство, которому теперь уже много лет.
Помнится, в дверях дома стояли и смотрели на меня маленькие дети, а как я
познакомился с их родителями, теперь уж и забыл.
и, ещё не зная неприметной тропинки, которой обычно пользуются на пути к
Камусфеарне, пошёл вдоль русла ручья вниз. Истоки его находятся почти у
самой вершины господствующей горы. Он прорезает склон, и первые тысячу
футов своего пути то течёт, то роняет свои ледяные струи между
разбросанными тут и там валунами среди мелкого многоцветного лишайника.
Там наверху, где кроме орлов, оленей и белых куропаток он кажется
единственным движущимся объектом, он называется Голубым ручьём, а у
подножья скал, протекая через поросшее тростником озёрко и впадая в
широкую ледниковую лощину, принимает уже новое имя по месту своего
назначения :
цвета вода проносится, мурлыча, между низкорослыми дубками, берёзками и
ольховником, у подножья которых густой зелёный мох испещрён яркими
поганками розового, пурпурного или жёлтого цвета, а летом над полянами
носятся и мерцают тучи голубоватых стрекоз.
расстоянии броска камня от того загона, где я оставил машину. Я поселился
в Камусфеарне ранней весной, и травы на берегах ручья весело перемежались
кустистым первоцветом и фиалками, хотя на высоких вершинах всё ещё было
много снега, он также кружевом лежал на нижних склонах Ская за проливом.
Воздух был свеж и бодрящ, а с востока на запад, и с севера на юг на
холодном ясном голубом небе не было ни одного облачка. На фоне неба всё
ещё голые ветви берёз рдели в лучах солнца, а стволы их с тёмной
окантовкой белели вдалеке как снег. На солнечных склонах гор пасся скот,
образуя ближний фон такого пейзажа, чьи яркие краски не нашли своего
отражения на палитре Ландсере. Рюкзак раскачивался и болтался у меня на
плечах, я шёл к своему новому дому как один из туристов, которых я в своё
время так презирал.
чёрно-белый спаниель, отец и дед которого были моими постоянными
спутниками в мои юные годы, посвящённые в основном охоте. Нас приучили
стрелять, и как это ни парадоксально, тот, кто просто обожает животных, в
такой обстановке на определённом этапе развития становится очень
кровожадным.
студенческие годы. Многие люди особенно привязываются к собаке, которая
разделяет разные этапы жизни хозяина. Так это было и с Джонни, я провёл в
его компании и в компании его предков своё детство, годы возмужания и годы
войны. И хотя в последние годы у меня уже нет ни времени, ни склонности к
охоте, Джонни покорно приспособился к своей новой роли. Помнится, как в
годы охоты на акул он без возражений превращался в подушку для моей головы
на баркасе, качавшимся и прыгавшим по волнам.
папоротника передо мной и бесчисленное количество раз в будущем, когда мне
придется ночами следовать за его бледным едва различимым маяком в темноте
по пути от Друимфиаклаха до Камусфеарны.
затем он резко поворачивал к морю меж каменных стен, и подо мной был
слышен шум высокого водопада. Я выбрался из оврага и оказался на пригорке,
поросшем вереском и красным орляком. Отсюда открывался прекрасный вид на
море и Камусфеарну.
охватить взглядом всё сразу. Я переводил взор с дома на острова, с белых
песков на зелёный луг вокруг усадьбы, с кружащихся чаек на бледный сатин
моря и дальше на покрытые снегом горы Ская.
травами спускался к широкому зелёному полю, которое было почти похоже на
остров, так как ручей огибал его справа и уходил дугой в сторону моря
блестящей подковой. Там, где заканчивался ручей, начиналось море, и его
береговая полоса окаймляла это поле, переходя вблизи меня в песчаный и
скалистый залив. С одного края этого залива на расстоянии броска камня от
моря с одной стороны и окаймлённый ручьем, с другой, стоял безо всякой
ограды дом Камусфеарны на зелёном лугу, где паслись черномордые овцы. Этот
луг, кроме участка непосредственно перед домом постепенно поднимался в
сторону от моря и отделялся от него грядой песчаных дюн поросших бледным
песколюбом песчаным и кустистой осокой. По дернистой почве вокруг дома
шныряли кролики, а круглые головы двух тюленей казались чёрными в волнах
прибоя.
ближние размером не более двух акров, суровые и скалистые, на которых тут
и там было несколько низкорослых рябин, а солнце рдело на пятнах засохшего
вереска. Острова образуют цепь примерно в полмили длиной, которая
заканчивается одним, равным по размерам всем вместе взятым остальным, на
Максимов Альберт
Буркатовский Сергей
Маккарти Кормак
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Андреев Николай