не работала, и новорожденного крестили на дому. Пришел батюшка,
освятил воду, все, от купели до полотенец, подготовили к
таинству, и окрестили. Назвали в честь деда Николаем. Позднее,
после войны, когда жизнь вошла в свою колею, усомнившись в
правильности "домашнего" крещения, повели малыша в церковь, где
окрестили вновь, по-настоящему. Водили в алтарь. Только вместо
погибшего на фронте крестного отца был его брат, капитан
первого ранга. Он еще в империалистическую пятнадцатилетним
пацаном
германцев в качестве юнги в составе Балтийского флота. Бабушкин
отец и отец крестных были родными братьями. А крестной была
дедушкина двоюродная сестра.
Отец был на фронте, дед, мобилизованный в милицию - в
командировке, а бабы все любовались первенцом, миловались да
сюсюкали над ним. И назвали его Рудиком!.. Видно, сказалось
предвоенное влияние немецкой культуры. Дед был безумно рад
рождению внука, но когда узнал, как его назвали, он едва не
взбесился, побагровел, громко выругался, хлопнул дверью, и был
таков. Женщины остались ни живы, ни мертвы. Догадывались, что
пошел в сельсовет. Характер хозяина они знали. Полубантист (два
георгиевских креста и две георгиевских медали за первую
мировую) самый первый в Юсово председатель сельского совета -
голова сельской местной власти после революции, не раз
отличившийся в боях с мамонтовцами, он был отчаянным и, как
многие полагали, справедливым. Терпеть не мог безобразий. А тут
внука назвали Рудиком (читай - Рудольфом)... В то время, когда
немцы шагают в глубь России, ломая сопротивление ее защитников
и разрушая русские города и села... Мать вашу!..
договориться. Председателем сельсовета был его друг и
двоюродный брат Семен Павлович, а секретарем - женщина, что
секретарствовала еще при нем самом. Запись в книге актов
гражданского состояния посчитали недействительной,
перерегистрировали рождение и выписали новые метрики.
внука-то?
видеть деда.
Николаем и внук будет.
набожной, ходила в церковь, дома не встанет и не ляжет без
креста, отмечала все православные праздники и соблюдала посты.
Она действительно с облегчением приняла новое имя внука, тем
более, что не будет разночтения при крестинах.
в панораму юсовского заливного луга. Там, слева, за погостом,
река, словно передумав обнимать село со всех сторон, вдруг
сворачивает вправо и не торопясь продолжает свой путь к другой,
дальней мельнице, куда приходилось возить зерно после
разрушения юсовской плотины. Потом разрушили и дальнюю плотину.
Река обмелела так, что в отдельных местах ее можно было
запросто перенырнуть.А ранее затопленная площадь освобождалась
от воды и это давало возможность копать торф. Была такая
установка партии и правительства. Сейчас старую плотину
восстановили, и река вновь вошла в свои берега, вернулась рыба.
На реке появилось множество водоплавающих, затарахтели моторки.
С поворотом реки берег ее постепенно переходил из пологого в
обрывистый. В этом месте всегда - обилие стрижей... И
рыболовов... Настоящих, с удочками, а не с сетью или трезубцем.
В свой прошлый приезд Николай долго бродил вдоль этого берега.
Беседовал с рыболовами. Те больше отмалчивались, но один был
весел и словоохотлив.
Стерглигов на перестройку: клюет, да никак не подсечь.
Россию.
Селом. Со Вторым Маленьким порядочком его соединял Афанасьев
проулок, переходивший в дорогу через луг к погосту и к
центральной усадьбе колхоза. А с Мельницей он соединялся
Тишухиным проулком в своем начале, вторым, безымянным проулком
в своем конце и межевыми стежками.
Егора и Василия. Всего их было четверо братьев. Николай
Иванович был старшим. Семья второго после него брата Алексея
жила по соседству с ним на Маленьком порядочке. Отец четверых
братьев Иван Семенович, участник русскоя-понской войны,
георгиевский кавалер, в молодые годы по обычаю горских народов
умыкнул приглянувшуюся ему девушку из семьи Веревкиных. В
округе еще такого не бывало. Но его сельчане не осудили.
Похищенная красавица сама была влюблена в своего похитителя,
которому родила четырех сыновей. У Ивана Семеновича было три
странности. Первая - он никогда не ругался матерно, в любых
ситуациях. Вторая проявлялась, когда он был в подпитии:
разбрасывал монеты, идя по улице, а бабы собирали их, отыскивая
в дорожной пыли. И третья - любил рассказывать, как живут
японцы в Китае и Маньчжурии, где ему довелось побывать. По
любому случаю, сравнивая что-нибудь с тамошним, он говорил: "А
вот, японцы..." Так его и прозвали - Японец. Прозвище перешло
на детей, причем, о семьях двух младших говорили как о
японцевых, а на семьи старших, что на Маленьком порядочке, это
прозвище не распространялось.
бабушками, а дядями и тетями, а их детей, естественно, просто
по имени, так как младшие из них были ему ровесники либо были
моложе его. А они своих старших братьев и сестер иначе, как
Колька, Тонька, Валька не называли. Все правильно: Николай
младший был старшим внуком старшего брата.
другом, далеком от Юсово селе - Тупках. Муж ее Гаврила пропал
без вести на войне. А семья была большая. А старшая бабушкина
сестра Мотя жила в городе на рыночной площади, в комнате с
теткой преклонного возраста и ее семьей. Ее муж был городовым и
куда-то сбежал во время революции. Больше замуж она не
выходила. Она навещала сестрицу в Юсово довольно часто. На
Маленьком порядочке ее знали все. И все: большие и малые -
звали бабой Мотей.
черствого хлебушка или сахара, сбереженного для Кольки, а потом
для него и его сестренки Юли, белокурой девчушки, ставшей ее
любимицей. "От лисички," - говорила она. Очень вкусны были
"лисичкины" гостинцы. Особенно в то голодное послевоенное
время. Николай и сейчас помнит, как за ним, пятилетним
карапузом, через весь луг бежал мужик, стремясь поймать его. Но
не догнал: голодный изможденный старик бегал хуже пятилетнего
ребенка. Он даже заплакал от досады. Этой же весной он умер от
голода. А Кольке позднее рассказывали, как этот самый мужик,
еще во время войны, года за три до своей кончины, сидя у них в
избе, жадными глазами неотрывно смотрел на него, двухгодовалого
поросеночка, спавшего в детской качалке. И даже сказал:
прочь.
засушливых, неурожайных года, сельчане шепотом рассказывали о
случаях людоедства в семьях их знакомых.
вьюнов в речке, собирали луговые опенки, запасались на зиму щавелем,
анисом, крапивой, лебедой, вишневой смолой. Собирали по лугу кизяки для
растопки печей. Почти каждый имел какую-нибудь живность: корову, поросе-
нка, овец, кур... Чем больше этой живности, тем больше забот с ней, но и
тем лучше жил колхозник. Условно, конечно. Если корова удойная, а куры
яйценоские, то оставалось немного и после расчета с государством. Ос-
тальное все отдавали в качестве налога. Положено, например, сдать сто
двадцать яиц в месяц, а куры снесли всего сто, хоть покупай недостающие
яйца или компенсируй мясом, молоком, шерстью, но налог сдай. Остатками,
как правилио, себя тоже не баловали, разве только на великие праздники,
или детям иногда перепадало. Обычно носили все это на базар, продавали,
а на вырученные деньги покупали необходимое в хозяйстве: гвозди, соль,
спички, керосин и другое, чего не производили сами. В колхозе работали
за трудодни. По трудодням получали продуктами после выполнения плана их
Круз Андрей
Мацумото Сэйте
Корнев Павел
Буркатовский Сергей
Скальци Джон
Маккэфри Энн