Чтение 2–й страницы книги ~Зависть~

столовая, величайшая кухня. Обед из двух блюд будет стоить
четвертак.

Объявлена война кухням.

Тысячу кухонь можно считать покоренными.

Кустарничанию, восьмушкам, бутылочкам он положит конец. Он
объединит все мясорубки, примуса, сковороды, краны... Если
хотите, это будет индустриализация кухонь. Он организовал ряд
комиссий. Машины для очистки овощей, изготовленные на
советском заводе, оказались превосходными. Немецкий инженер
строит кухню. На многих предприятиях выполняются бабичевские
заказы.

Я узнал о нем такое.

Он, директор треста, однажды утром, имея под мышкой портфель,-
гражданин очень солидного, явно государственного облика,-
взошел по незнакомой лестнице среди прелестей черного хода и
постучал в первую попавшуюся дверь. Гарун-аль-Рашидом посетил
он одну из кухонь в окраинном, заселенном рабочими доме. Он
увидел копоть и грязь, бешеные фурии носились в дыму, плакали
дети. На него сразу набросились. Он мешал всем - громадный,
отнявший у них иного места, света, воздуха. Кроме того, он был
с портфелем, в пенсне, элегантный и чистый. И решили фурии:
это, конечно, член какой-то комиссии. Подбоченившись, задирали
его хозяйки. Он ушел. Из-за него (кричали ему вслед) потух
примус, лопнул стакан, пересолился суп. Он ушел, не сказав
того, что хотел сказать. У него нет воображения. Он должен
был сказать так:

"Женщины! Мы сдуем с вас копоть, очистим ваши ноздри от дыма,
уши - от галдежа, мы заставим картошку волшебно, в одно
мгновенье, сбрасывать с себя шкуру; мы вернем вам часы,
украденные у вас кухней,- половину жизни получите вы обратно.
Ты, молодая жена, варишь для мужа суп. И лужице супа отдаешь
ты половину своего дня! Мы превратим ваши лужицы в сверкающие
моря, щи разольем океаном, кашу насыплем курганами, глетчером
поползет кисель! Слушайте, хозяйки, ждите! Мы обещаем вам:
кафельный пол будет залит солнцем, будут гореть медные чаны,
лилейной чистоты будут тарелки, молоко будет тяжелое, как
ртуть, и такое поплывет благоухание от супа, что станет завидно
цветам на столах". Он, как факир, пребывает в десяти местах
одновременно.

В служебных записках он часто прибегает к скобкам,
подчеркиваниям,- боится, что не поймут и напутают.

Вот образцы его записок:

"Товарищу Прокудину! Обертки конфет (12 образцов) сделайте
соответственно покупателю (шоколад, начинка), но по-новому. Но
не "Роза Люксембург" (узнал, что такое имеется,- пастила!! ),-
лучше всего что-нибудь от науки (поэтическое - география?
астрономия?), с названием серьезным и по звуку заманчивым:
"Эскимо"? "Телескоп"? Сообщите по телефону завтра, в среду,
между часом и двумя, мне в правление. Обязательно".

"Товарищу Фоминскому! Прикажите, чтоб в каждую тарелку
первого (и 50-и и 75-копеечного обеда) клали кусок мяса
(аккуратно отрезанный, как у частника). Настойчиво следите за
этим. Правда ли, что: 1) пивную закуску подают без подносов?
2) горох мелкий и плохо вымоченный?"

Он мелочен, недоверчив и кропотлив, как ключица. В десять
часов утра он приехал с картонажной фабрики. Приема ждало
восемь человек. Он принял: 1) заведующего коптильней, 2)
уполномоченного дальневосточного консервного треста (схватил
жестянку крабов и выбежал из кабинета кому-то показывать;
вернувшись, поставил ее рядом, возле локтя, и долго не мог
успокоиться, все время поглядывал на голубую жестянку, смеялся,
почесывал нос), 3) инженера с постройки склада, 4) немца -
относительно грузовых автомобилей (говорили по-немецки; он
окончил разговор, должно быть, пословицей, потому что вышло в
рифму и оба рассмеялись), 5) художника, принесшего проект
рекламного плаката (не понравилось; сказал, что должен быть
глухой синий цвет химический, а не романтический), 6) какого-то
контрагента-ресторатора, с запонками в виде молочно-белых
бубенчиков, 7) жиденького человека с витой бородой, который
говорил о головах скота, и, наконец, 8) некоего восхитительного
сельского жителя. Эта последняя встреча носила особый
характер. Бабичев встал и двинулся вперед, почти раскрывая
объятия. Тот заполнил весь кабинет - этакий
пленительно-неуклюжий, застенчивый,улыбающийся, загорелый,
ясноглазый, этакий Левин из Толстого. Пахло от него полевыми
цветами и молочными блюдами. Шел разговор о совхозе. На лицах
присутствующих появилось меч питательное выражение.

В четыре двадцать он уехал на заседание в Высший, Совет
Народного Хозяйства.

III

Вечером, дома, он сидит, осененный пальмовой зеленью абажура.
Перед ним листы бумаги, записные книжки, маленькие листочки с
колонками цифр. Он перебрасывает странички настольного
календаря, вскакивает, ищет в этажерке, вынимает пачки,
становится коленями на стул и - животом на столе, подперши
толстое лицо руками,- читает. Зеленая площадка стола прикрыта
стеклянной пластиной. В конце концов что же особенного?
Человек работает, человек дома, вечером, работает. Человек,
уставившись в лист, ковыряет в ухе карандашом. Ничего
особенного. Но все его поведение говорит: ты - обыватель,
Кавалеров. Конечно, он не заявляет этого. Должно быть, и в
мыслях его ничего похожего нет. Но это понятно без слов.
Кто-то третий заявляет мне об этом. Кто-то третий заставляет
меня беситься в то время, когда я слежу за ним.

- Четвертак! Четвертак-с! - кричит он.- Четвертак-с! Он
внезапно начинает хохотать. Он что-то уморительное прочел в
бумагах или увидел в колонке цифр. Он подзывает меня, давясь
от хохота. Он ржет, тычет пальцем в лист. Я смотрю и ничего
не вижу. Что рассмешило его? Там, где я не мог различить даже
начал, от которых можно вести сравнение, он видит нечто
настолько отступающее от этих начал, что разражается хохотом.
Я с ужасом внимаю ему. Это хохот жреца. Я слушаю его, как
слепой слушает разрыв ракеты.

"Ты - обыватель, Кавалеров. Ты ничего не понимаешь". Он
этого не говорит, но это понятно без слов.

Иногда он не возвращается до поздней ночи. Тогда по телефону
я получаю распоряжение:

- Это Кавалеров? Слушайте, Кавалеров! Мне будут звонить из
Хлебопродукта. Пусть позвонят два-семьдесят три-ноль пять,
добавочный шестьдесят два, запишите. Записались Добавочный
шестьдесят два, Главконцесском. Привет.

Действительно, ему звонят из Хлебопродукта.

Я переспрашиваю:

- Хлебопродукт? Товарищ Бабичев в Главконцесскоме... Чтоб В
Главконцесском, два-семьдесят три-ноль пять. Добавочный
шестьдесят два, Главконцесском. Привет.

Хлебопродукт вызывает директора треста Бабичева. Бабичев в
Главконцесскоме. Какое мне дело до этого? Но я ощущаю
приятность от того, что принимаю косвенное участие в судьбе
Хлебопродукта и Бабичева. Я испытываю административный
восторг. Но ведь роль моя ничтожна. Холуйская роль. В чем же
дело? Я уважаю его?

Боюсь его? Hет. Я считаю, что я не хуже, чем он. Я не
обыватель. Я докажу это.

Мне хочется поймать его на чем-то, обнаружить слабую сторону,
незащищенный пункт, Когда мне в первый раз случилось увидеть