молнии в вас? Что это невмещаемое духовное сотрясение, с которым не каждый
может освоится и часто сползает в безумие?
нас -- центр вселенной и мироздание раскалывается, когда вам шипят: ["Вы
арестованы!"]
землетрясении?
самые изощренные и самые простоватые из нас не находятся и в этот миг изо
всего опыта жизни выдавить что-нибудь иное, кроме как:
и никогда не получивший ответа.
одного состояния в другое.
брели мимо каких-то заборов, заборов, заборов -- гнилых деревянных,
глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались
-- что' за ними? Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть --
а там-то и начинается страна ГУЛаг, совсем рядом, в двух метрах от нас. И
еще мы не замечали в этих заборах несметного числа плотно подогнанных,
хорошо замаскированных двёрок, калиток. Все, все эти калитки были
приготовлены для нас! -- и вот распахнулась быстро роковая одна, и четыре
белых мужских руки, не привыкших к труду, но схватчивых, уцепляют нас за
ногу, за руку, за воротник, за шапку, за ухо -- вволакивают как куль, а
калитку за нами, калитку в нашу прошлую жизнь, захлопывают навсегда.
разом сдвигается в прошедшее, а невозможное становится полноправным
настоящим.
первые даже сутки.
Разберутся!"
представление об аресте, накопится и состроится уже не в вашей смятенной
памяти, а в памяти вашей семьи и соседей по квартире.
невытираемых сапог бодрствующих оперативников. Это -- за спинами их
напуганный прибитый понятой. (А зачем этот понятой? -- думать не смеют
жертвы, не помнят оперативники, но положено по инструкции, и надо ему всю
ночь просидеть, а к утру расписаться. И для выхваченного из постели понятого
это тоже мука: ночь за ночью ходить и помогать арестовывать своих соседей и
знакомых).
белья, куска мыла, какой-то еды, и никто не знает, что' надо, что' можно и
ка'к лучше одеть, а оперативники торопят и обрывают: "Ничего не надо. Там
накормят. Там тепло". (Всё лгут. А торопят -- для страху.)
многочасовое хозяйничанье в квартире жесткой чужой подавляющей силы. Это --
взламывание, вскрывание, сброс и срыв со стен, выброс на пол из шкафов и
столов, вытряхивание, рассыпание, разрывание -- и нахламление горами на
полу, и хруст под сапогами. И ничего святого нет во время обыска! При аресте
паровозного машиниста Иношина в комнате стоял гробик с его только что
умершим ребенком. [Юристы] выбросили ребенка из гробика, они искали и там. И
вытряхивают больных из постели, и разбинтовывают повязки. *(1) И ничто во
время обыска не может быть признано нелепым! У любителя старины Четвертухина
захватили "столько-то листов царских указов" -- именно, указ об окончании
войны с Наполеоном, об образовании Священного Союза, и молебствие против
холеры 1830-го года. У нашего лучшего знатока Тибета Вострикова изъяли
драгоценные тибетские древние рукописи (и ученики умершего еле вырвали их из
КГБ через 30 лет!). При аресте востоковеда Невского забрали тангутские
рукописи (а через 25 лет за расшифровку их покойному посмертно присуждена
ленинская премия). У Каргера замели архив енисейских остяков, запретили
изобретённую им письменность и букварь -- и остался народец без
письменности. Интеллигентным языком это долго всё описывать, а народ говорит
об обыске так: [ищут, чего не клали].
Нина Александровна Пальчинская потащила за плечом мешок с бумагами и
письмами своего вечно-деятельного покойного мужа, великого инженера России
-- в пасть к НИМ, навсегда, без возврата.
жизни. И попытка пойти с передачами. Но изо всех окошек лающими голосами:
"такой не числится", "такого нет!" Да к окошку этому в худые дни Ленинграда
еще надо пять суток толпиться в очереди. И только может быть через
полгода-год сам арестованный аукнется или выбросят: "Без права переписки". А
это уже значит -- навсегда. "Без права переписки" -- это почти наверняка:
расстрелян. *(2)
есть важные преимущества. Все живущие в квартире ущемлены ужасом от первого
же стука в дверь. Арестуемый вырван из тепла постели, он еще весь в
полусонной беспомощности, рассудок его мутен. При ночном аресте оперативники
имеют перевес в силах: их приезжает несколько вооруженных против одного, не
достегнувшего брюк; за время сборов и обыска наверняка не соберется у
подъезда толпа возможных сторонников жертвы. Неторопливая постепенность
прихода в одну квартиру, потом в другую, завтра в третью и в четвертую, даёт
возможность правильно использовать оперативные штаты и посадить в тюрьму
многократно больше жителей города, чем эти штаты составляют.
улицы не видят, скольких увезли за ночь. Напугав самых ближних соседей, они
для дальних не событие. Их как бы и не было. По той самой асфальтной ленте,
по которой ночью сновали воронки, -- днем шагает молодое племя со знаменами
и цветами и поет неомраченные песни.
ужасы арестованных повторительны и докучны, у них понимание арестной
операции гораздо шире. У них -- большая теория, не надо думать в простоте,
что её нет. Арестознание -- это важный раздел курса общего тюрьмоведения, и
под него подведена основательная общественная теория. Аресты имеют
классификацию по разным признакам: ночные и дневные; домашние, служебные,
путевые; первичные и повторные; расчелененные и групповые. Аресты
различаются по степени требуемой неожиданности, по степени ожидаемого
сопротивления (но в десятках миллионов случаев сопротивления никакого не
ожидалось, как и не было его). Аресты различаются по серьезности заданного
обыска; *(3) по необходимости делать или не делать опись для конфискации,
опечатку комнат или квартиры; по необходимости арестовывать вслед за мужем
также и жену, а детей отправлять в детдом, либо весь остаток семьи в ссылку,
либо еще и стариков в лагерь.
достала как-то в Коминтерне (1926 год) два билета в Большой Театр, в первые
ряды. Следователь Клегель ухаживал за ней, и она его пригласила. Очень нежно
они провели весь спектакль, а после этого он повез её... прямо на Лубянку. И
если в цветущий июньский день 1927 года на Кузнецком мосту полнолицую
русокосую красавицу Анну Скрипникову, только что купившую себе синей ткани
на платье, какой-то молодой франт подсаживает на извозчика (а извозчик уже
понимает и хмурится: [Органы] не заплатят ему) -- то знайте, что это не
любовное свидание, а тоже арест: они завернут сейчас на Лубянку и въедут в
черную пасть ворот. И если (двадцать две весны спустя) кавторанг Борис
Бурковский в белом кителе, с запахом дорогого одеколона, покупает торт для
девушки -- не клянитесь, что этот торт достанется девушке, а не будет
иссечен ножами обыскивающих и внесён кавторангом в его первую камеру. Нет,
никогда у нас не был в небрежении и арест дневной, и арест в пути, и арест в
кипящем многолюдьи. Однако, он исполняется чисто и -- вот удивительно! --
сами жертвы в согласии с оперативниками ведут себя как можно благороднее,
чтобы не дать живущим заметить гибель обречённого.
если уж стучит, то "управдом, почтальон"), не всякого следует арестовывать и
на работе. Если арестуемый злоумен, его удобно брать [в отрыве] от привычной
обстановки -- от своих семейных, от сослуживцев, от единомышленников, от
тайников: он не должен успеть ничего уничтожить, спрятать, передать. Крупным
чинам, военным или партийным, порой давали сперва новое назначение, подавали
салон-вагон, а в пути арестовывали. Какой же нибудь безвестный смертный,
замерший от повальных арестов и уже неделю угнетенный исподлобными взглядами
начальства, -- вдруг вызван в местком, где ему, сияя, преподносят путевку в
сочинский санаторий. Кролик прочувствовался -- значит, его страхи были
напрасны. Он благодарит, он, ликуя, спешит домой собирать чемодан. До поезда
два часа, он ругает неповортливую жену. Вот и вокзал! Еще есть время. В
пассажирском зале или у стойки с пивом его окликает симпатичнейший молодой
человек: "Вы не узнаете меня, Петр Иванович?" Петр Иванович в затруднении:
"Как будто нет, хотя..." Молодой человек изливается таким дружелюбным
расположением: "Ну, как же, как же, я вам напомню..." и почтительно
кланяется жене Петра Ивановича: "Вы простите, Ваш супруг через [одну
минутку]..." Супруга разрешает, незнакомец уводит Петра Ивановича
доверительно под руку -- навсегда или на десять лет!
путешествовать! Не забывайте, что на каждом вокзале есть отделение ГПУ и
несколько тюремных камер.
волчьей подготовки от неё как-то и не отвязаться. Не думайте, что если вы --