Нинке так и сказал в глаза:
окопе.
тоже сказала ему по-нашему, ясно и убидительно:
он же был пассажиром не чета другим, а пассажиром по происхождению и
призванию, так что мог возразить любому. И возразил:
пассажиров с девяностого года, - но зима находится за окнами, а не здесь.
проводнику без страха и упрека Нине Чучуевой подобные возражения были - что
снежная пыль в лицо. Она только прищурила один глаз и оглядела пассажиришку
другим, неприщуренным. И еще сказала, вежливо перейдя с мата на "вы":
Фомича безжалостно, опять прищурив один глаз и опять не прищурив другой, и
смотрела до тех пор, пока не удостоверилась, что Евсей Фомич от ее взгляда
съежился и ослабел душой. А может, он ослабел не от взгляда, а от холода, но
что ослабел - факт. Потому что он говорить продолжал, а его и слышно-то
почти не было. Да и говорил он ерунду - бредил, скорее всего:
что ж боролись все время, жизни клали куды зря и деньги за билеты платили,
если оно холодно и чаю не наливают?
этим псевдопассажирским бредням:
многолетним разрушительным действиям со стороны, проржавел до осей, чем льет
воду на рельсы. Менять его надо к едреней бабушке, на свалку истории!
шепот все еще пассажир Евсей Фомич, и пар из его рта стал совсем невидим. -
Или весь поезд - к бабушке на свалку.
движения к светлому будущему Нина Власовна Чучуева поняла, что с ее так
называемым оппонентом говорить бессмысленно и спросила сама у себя:
железная.
выкрикнул окоченевший некто и, подозрительно дернувшись, замолчал.
железнодорожного значения, проводник соцтруда Нинель Власьевна Чуева сказала
ни к кому не обращаясь:
каком-то царе Горохе - то ли Васильевиче, то ли Петровиче, не помню - на
века строили. Ее, когда весь мир насильем рушили, и то разрушить не смогли.
А вот расписание, дорогой наш любимый пассажир - не знаю твоего
имени-отчества - мы заменим, и светлая память о тебе навсегда останется в
наших сердцах.
встряхнулась решительно и решительно же произнесла:
не за горами. 1989
ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОБЫТИЯ
сходить, укол против бешенства сделать - сразу после того, как собака его за
ягодицу укусила, надо было сходить. Но он не ходил. Потому что убийцы же они
там все в белых халатах, да еще СПИД свирепствует. Газеты пишут, что года
через два начнут завод строить, чтоб одноразовые презервативы и шприцы
выпускать: так это когда будет! А рисковать Сидорову не очень хотелось.
Впрочем, на прошлой неделе он собрался уже было сходить, но тут красные Крым
взяли. И он не пошел. А то вон Петр Сергеевич выполз погулять после обеда -
он после обеда гулять привык, - а его арестовали. И не его одного. Человек
сто арестовали. Потом их, правда, выпустили, дней через пять. Сказали:
шлепнули б всех. А теперь, раз такое дело, можете радоваться, гниды.
пальто от Кардена, чтоб не привлекать, и пошел. Экипаж-то его еще раньше то
ли украли, то ли реквизировали в пользу советского цирка, вот он пешком и
пошел по стороне, наименее опасной при артобстрелах. Только успел немного
отойти, воздушная тревога началась, метроном застучал как сумасшедший, и
юнкерсы на город с юго-запада заходить стали черной сетью. Зашли, отбомбили
- и назад. И опять накатываются. Сидоров, к домам прижимаясь, в районное
бомбоубежище побежал, прибежал мокрый, но живой. А там уже битком. Слава
Богу, приглашение на посещение убежища с собой оказалось. Пустили его,
несмотря на перезаполнение. А в бомбоубежище духота, сырость, дым
сигаретный. В углу телевизор жужжит, диктор в нем о недавнем якобы
изобретении буржуазных братьев Люмьер рассказывает и все на его
антикоммунистическую сущность напирает.
Очнулся - снова в телевизор поглядел. Там тоже кто-то дремал. На трибуне. И
в зале дремали. И Сидоров снова задремывать начал. Но ему помешали - в бок
его кто-то толкнул. Он подвинулся, а его еще раз толкнули. Повернул Сидоров
голову - рядом бродяжка какой-то мостится. Оборванный такой, немытый, на
носатом лице мятая щетина топорщится, пейсы во все стороны торчат, БОМЖ
одним словом. И ерзает этот БОМЖ, и кряхтит, никак места себе не нагреет. Он
же худющий, а пол бетонный, твердый - ему кости собственные и колят. Сидоров
еще отодвинулся, чтоб не нюхать, как БОМЖ пахнет и думает:
взвыла, девица вертлявая в черном мини появилась. Папку к остреньким грудкам
прижала и пропищала, что суд идет. Поглядел Сидоров - так и есть. Спускаются
в подвал три мужика в мантиях, двенадцать без мантий и два вохра скамью
подсудимых тащат. Спустились, расположились посредине подвала и заседание
продолжают. Прокурор требует обвиняемого покарать так, чтоб другим неповадно
было.
быть. Как в общей бане. Пусть даже обвиняемый этот - министр МВД. И в
качестве смягчающего обстоятельства, - говорит, - требую не принимать во
внимание тот факт, что подсудимый в свое время застрелился и на данный
момент является мертвым, так как в правовом государстве все должны быть
равны перед Законом.
записывает, а все убежище присутствует в качестве публики. И БОМЖ
присутствует. И слушает, как суд идет. А потом говорит Сидорову:
заключения? Или, может, воскресли?
Сидоров хотел все же уточнить, как этот БОМЖ оказался в бомбоубежище, в
котором и для приличных людей мест не хватает, но тут бомбежка кончилась.
Хотя отбоя еще не давали. Наверху тихо, а отбоя не дают. Выжидают. И здесь,
внизу, выжидают. Шевелятся, но не выходят. Сидят. Человек какой-то тем
временем мыло и сахар предлагает по договорным ценам. И соль со спичками.
Сидорову всего этого не надо, у него запас, а люди стали строиться, очередь
занимать. В основном женщины, но подошли и трое мужчин хлипковатых, похожих
друг на друга, как родные братья. И это интереснее всего - у одного бородища
от самых глаз растет, другой интеллигентскую бородку носит - клинышком, у
третьего вообще одни усы, а все равно похожи. Выяснили они, кто последний в
очереди и пристроились в хвост. Первый бородатый постоял и говорит:
возражает:
правильно говорю?
глаза к свету привыкнут и к трамвайной остановке пошел. А трамвай приехал
забитый под самую завязку. Сидоров тогда на колбасе уселся и талон на
компостер передал.
сильно интересуется.
Зеленоватая. Он глаза поднял, а с крыши гражданин свисает маленький, в форме
не то водолаза, не то железнодорожника. И тоже зеленоватый. Сидоров прикинул
в уме остановки и говорит:
остановился, а он все равно свисает. Видно, знает, что еще не доехали. Или,
может, увидел сверху, что из-за угла отряд революционных матросов выдвинулся
и путь трамваю перегородил.
вагон и стали билеты проверять у пассажиров. А безбилетников выводили,
ставили к стенке и фотографировали аппаратом "Кодак". Зеленоватого тоже с
крыши сняли и вывели. Наверное, он без билета ехал. А когда оба вагона
насквозь проверили, хмурые серьезные люди трамвай покинули, командир с