волшебством околдовал души европейцев.
они были дороги и непрерывно дорожали. В наши дни почти невозможно точно
проследить лихорадочный рост цен на эти товары, ибо все исторические таблицы
денежной ценности, как мы знаем по опыту, достаточно абстрактны. Наглядное
представление о бешено взвинченных ценах на пряности лучше всего можно
получить, вспомнив, что в начале второго тысячелетия нашей эры тот самый
перец, что теперь стоит на столиках любого ресторана, перец, который сыплют
небрежно, как песок, сосчитывался по зернышкам и расценивался едва ли не на
вес серебра. Ценность его была столь постоянна, что многие города и
государства расплачивались им, как благородным металлом; на перец можно было
приобретать земельные участки, перцем выплачивать приданое, покупать за
перец права гражданства. Многие государи и города исчисляли взимаемые ими
пошлины на вес перца, а если в средние века хотели сказать, что кто-либо
неимоверно богат, его в насмешку обзывали <мешком перца>. Имбирь, корицу,
хинную корку и камфору взвешивали на ювелирных и аптекарских весах, наглухо
закрывая при этом двери и окна, чтобы сквозняком не сдуло драгоценную
пылинку. Как ни абсурдна на наш современный взгляд подобная расценка
пряностей, она становится понятной, когда вспомнишь о трудности их доставки
и сопряженном с нею риске. Бесконечно велико было в те времена расстояние
между Востоком и Западом, и каких только опасностей и препятствий не
приходилось преодолевать в пути кораблям, караванам и обозам, какая Одиссея
выпадала на долю каждому зернышку, каждому лепестку, прежде чем они с
зеленого куста Малайского архипелага попадали на свой последний причал -
прилавок европейского торговца! Разумеется, само по себе ни одно из этих
растений не являлось редкостью. По ту сторону земного шара все они -
коричные деревья на Тидоре, гвоздичные на Амбоине, мускатный орех на Банде,
кустики перца на Малабарском побережье - растут в таком же изобилии и так же
привольно, как у нас чертополох, и центнер пряностей на Малайских островах
ценится не дороже, чем щепотка пряностей на Западе. Но в скольких руках
должен перебывать товар, прежде чем он через моря и пустыни попадет к
последнему покупателю - к потребителю! Первая пара рук, как обычно,
оплачивается всех хуже: раб малаец, который собирает только что созревшие
плоды и в плетеной, навьюченной на смуглую спину корзине тащит их на рынок,
не наживает ничего, кроме ссадин и пота. Но уже его хозяин получает
известный барыш; купец-мусульманин покупает у него товар и на крохотном
челноке, в палящий зной везет его с Молуккских островов восемь, десять, а то
и больше дней до Малакки (близ нынешнего Сингапура). Здесь в сотканной им
сети уже сидит первый паук-кровосос; хозяин гавани - могущественный султан -
взимает с купца пошлину за перегрузку товара. Лишь после внесения пошлины
купец получает право перегрузить душистую кладь на джонку покрупнее, и снова
широкое весло или четырехугольный парус медленно движет суденышко вперед,
вдоль берегов Индии. Так проходят месяцы: однообразное плаванье, а в штиль -
бесконечное ожидание под знойным, безоблачным небом. И затем снова
стремительное бегство от тайфунов и корсаров. Бесконечно трудна и несказанно
опасна эта перевозка товара по двум, даже по трем тропическим морям. В
дороге из пяти судов одно почти всегда становится добычей бурь или пиратов,
и купец возносит благодарственные молитвы, когда, благополучно миновав
Камбай, наконец достигает Ормуза или Адена, где ему открывается доступ к
Arabia felix3
менее труден, не менее опасен. Длинными покорными вереницами стоят в этих
перевалочных гаванях тысячи верблюдов, послушно опускаются они на колени по
первому знаку хозяина; один за другим на них навьючивают крепко увязанные,
набитые перцем и мускатным цветом тюки, и, мерно покачиваясь, <четвероногие
корабли> начинают свой путь по песчаному морю. Долгие месяцы тянутся по
пустыне арабские караваны с индийскими товарами - <тысяча и одна ночь>
воскресает в этих названиях - через Бассору, и Багдад, и Дамаск в Бейрут и
Трапезунд или через Джидду в Каир. Идут они через пустыню дальними, древними
путями, хорошо известными купцам еще со времен фараонов и селевкидов. Но на
беду, не хуже известны они и бедуинам - этим пиратам песчаных пустынь;
дерзкий набег зачастую одним ударом уничтожает плоды трудов и усилий многих
месяцев. То, чему посчастливилось спастись от песчаных смерчей н бедуинов,
становится добычей других разбойников: с каждого верблюда, с каждого тюка
геджасские эмиры, египетские и сирийские султаны взимают пошлину, и притом
немалую. Сотнями тысяч дукатов исчисляется ежегодный доход с пошлин за
провоз пряностей одного только египетского грабителя. А когда, наконец,
караван доходит до устья Нила, близ Александрии, там его уже поджидает
последний, но отнюдь не самый скромный взиматель податей - венецианский
флот. Со времени вероломного уничтожения торговой соперницы - Византии - эта
маленькая республика целиком присвоила себе монополию торговли пряностями на
Западе; вместо того чтобы прямо отправляться к месту назначения, товар
следует на Риальто, где его с аукциона приобретают немецкие, фламандские и
английские маклеры. И лишь тогда, в повозках на широких колесах, по снегам и
льдам альпийских ущелий, катят эти плоды, два года назад рожденные и
взращенные тропическим солнцем, к европейскому торговцу и тем самым - к
потребителю.
Мартин Бехайм в 1492 году в свой глобус, в знаменитое свое <Яблоко земное>,
должны пройти индийские пряности, прежде чем попасть в последние руки - к
потребителю: <А также ведать надлежит, что специи, кои растут на островах
индийских, на Востоке во множестве рук перебывают, прежде чем доходят до
наших краев>. Но хоть и двенадцать рук делят наживу, каждая из них все же
выжимает из индийских пряностей довольно золотого сока; несмотря на весь
риск и опасности, торговля пряностями слывет в средние века самой выгодной,
ибо наименьший объем товара сочетается здесь с наивысшей прибылью. Пусть из
пяти кораблей - экспедиция Магеллана доказывает правильность этого расчета -
человек двести не возвратятся домой - это только значит, что капитаны и
матросы расстались с жизнью, купец же и здесь не остается в накладе. Если по
прошествии трех лет из пяти кораблей вернется лишь самый малый, но груженный
одними пряностями, этот груз с лихвой возместит все убытки, ибо мешок перца
в пятнадцатом веке ценится дороже человеческой жизни. Не удивительно, что
при большом предложении не имевших никакой ценности жизней и бешеном спросе
на высокоценные пряности расчет купцов всегда оказывается верным.
Венецианские палаццо, дворцы Фуггеров и Вельзеров едва ли не целиком
сооружены на прибыли от индийских пряностей.
неизменно сопутствует едкая зависть. Любая привилегия всегда воспринимается
другими как несправедливость, и там, где отдельная группа людей безмерно
обогащается, сама собой возникает коалиция обделенных. Давно уже косятся
генуэзцы, французы, испанцы на оборотистую Венецию, сумевшую отвести золотой
Гольфстрим к Канале Гранде, и еще более злобно взирают они на Египет и
Сирию, где ислам неодолимой цепью отгородил Индию от Европы: ни одному
христианскому судну не разрешается плавание в Красном море, ни один
купец-христианин не вправе пересечь его. Вся торговля с Индией неумолимо
осуществляется через турецких и арабских купцов и посредников. Такое
положение вещей не только бессмысленно удорожает товар для европейского
потребителя, не только заведомо урезывает прибыль христианских купцов -
возникает новая опасность: весь избыток драгоценных металлов может отхлынуть
на Восток, ибо меновая ценность европейских товаров значительно уступает
ценности индийских. Уже из-за одного этого весьма ощутительного убытка
нетерпеливое желание западных стран освободиться от разорительного и
унижающего их контроля становилось все более настойчивым, и силы, наконец,
объединились. Крестовые походы отнюдь не были (как это часто изображается
романтизирующими историками) только мистически-религиозной попыткой
отвоевать у неверных <гроб господень>; эта первая европейско-христианская
коалиция являлась в то же время и первым продуманным и целеустремленным
усилием разомкнуть цепь, преграждавшую доступ к Красному морю, снять для
Европы, для христианского мира запрет торговли с восточными странами. Но так
как эта попытка не удалась, так как Египет остался во власти мусульман и
ислам по-прежнему преграждал дорогу в Индию, то, естественно, возникло
желание сыскать другой свободный, независимый путь в эту страну. Отвага,
побудившая Колумба двинуться на запад, Бартоломеу Диаша и Васко да Гаму - на
юг, Кабота - на север, к Лабрадору, рождалась прежде всего из
целенаправленного стремления наконец-то открыть для западного мира вольный,
беспошлинный, беспрепятственный путь в Индию и тем самым сломить позорное
превосходство ислама. В истории важнейших изобретений и открытий окрыляющим
началом всегда является духовное, нравственное побуждение, но толкают на
претворение этих открытий в жизнь чаще всего мотивы материального порядка.
Разумеется, уже одной своей дерзновенностью замыслы Колумба и Магеллана
должны были воодушевить королей и их советников; но никогда эти проекты не
были бы поддержаны деньгами, нужными для их осуществления, никогда монархи и
спекулянты не снарядили бы флот для отважных конквистадоров, если бы эти
экспедиции в неведомые страны не сулили в то же время тысячекратного
возмещения затраченных средств. За героями этого века открытий в качестве
движущей силы стояли купцы, и этот первый героический порыв завоевать мир
был вызван весьма земными побуждениями. Вначале были пряности.
вступает в союз с гением эпохи, когда один человек проникается творческим
устремлением своего времени. Среди стран Европы была одна, которой еще не
удалось выполнить свою часть общеевропейской задачи - Португалия, в долгой
героической борьбе освободившаяся от владычества мавров. Но теперь, когда
добытые оружием победа и самостоятельность закреплены, молодой, полный сил
народ пребывает в вынужденном бездействии. Естественное стремление к
экспансии, присущее каждому успешно развивающемуся народу, пока еще не
находит выхода. Все сухопутные границы Португалии соприкасаются с Испанией,
дружественным, братским королевством, следовательно для маленькой бедной
страны возможна только экспансия на море, посредством торговли и
колонизации. На беду, географическое положение Португалии по сравнению со