АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Ага! Вы только слыхали, а мои батька с маткой да братишки изжари-
лись, костей не соберешь. Э-эх! - он грохнул папаху о пол, засопел, зас-
моркался и кривобоко, пошатываясь и скуля, пошел к двери.
А на дворе светло и весело: огни костров мазали желтым окна, с прис-
вистом и гиком ломилась в стекла песня, тихо падал снег.
В горнице молчали. Только слышались позевки и вздохи, да сердито
скреб жесткую, как проволока, давно небритую щетину на щеке городской
усач, - щетина звенела. Хозяйка перетирала посуду и, вскидывая носом
вверх, звонко икала, словно перепуганная курица.
- Зыков! Батюшка Зыков, отец родной... Защиты прошу. - Парень с на-
гайкой опять шагнул от двери и, раскорячившись, повалился в ноги Зыкову.
- Весь корень наш порешили... Сестренку четырех лет, младенчика...
- Ладно, - сказал хозяин. - Встань.
Парень вскочил и словно взбесился.
- У-ух! - он опять хватил папаху об пол и стал топтать ее каблуками,
как змею. - В куски буду резать. Кишки выматывать... Только бы встре-
тить... Кровь, как сусло, потекет... У-ух!.. Зыков, коня! Коня давай!! -
и с лицом, похожим на взорвавшуюся бомбу, он саданул каблуком в дверь и
выбежал.
Кто-то хихикнул и сразу смолк.
- Вот до чего довели народ, - тихо сказал Зыков. Он задвигал бровями,
густыми и черными, похожими на изогнутые крылья, и глаза его скосились к
переносице.
Изба замерла.
- Утром, по рожку, седлать коней. Четыре сотни, - как молот в железо,
бухали его слова. - Вьючный обоз. Два пулемета. До городу сто двадцать
верст. Через десять верст дозорных и пикеты связи. Пятая и шестая сотня
здесь, под седлом. Тринадцатой и одиннадцатой сотне, что на заслоне к
Бийску, отвезть приказ: до меня сидеть смирно, набегов ни-ни. А то ерун-
ды напорют.
- Кто отряд в город поведет? - поднялся и подбоченился Клычков.
- Сам, - резко ответил хозяин и покосился на жену.
- Сам, сам... - с сердцем сунула она пустую кринку. - Башку-то свер-
нут... Вояка. Сам! - и по ее сухому строгому лицу промелькнули тенью пе-
чаль и страх.
- Брось, не впервой, - ласково, жалеючи, сказал Зыков.
Он поднялся во весь свой саженный рост и накинул на одно плечо полу-
шубок:
- В моленную!.. Которые стариковцы - айда за мной.
Снег все еще падал, пушистый и пахучий. Похрюкивали свиньи, где-то
над головами прогорланил ночной петух, отфыркивались кони.
Приударь, приударь!
Еще разик приударь!..
Песня и хохот у костра возле ворот разрывали и толкли желто-белую
мглу ночи.
- Детки, потише вы. Шабаш! Эй, которые стариковцы... В моленну!
Моленная - в нижнем этаже. Там же, в каморке, в боковуше, живет отец
Зыкова, кержацкий кормчий, старец Варфоломей.
В моленной тьма. Пахло ладаном, ярым воском и неуловимой горечью слез
и вздохов. Вздохи и шопот молитв повисли, запутались в тайных углах и
ждали.
Зыков высек о кремень искру, затлелся трут, и во тьме, как светлячки,
заколыхались сонные огни свечей.
Стены были темные, прокоптелые, воздух темный. Серебряные венчики по-
темневших стародавних икон сонно заблестели, и Нерукотворный Спас, сдви-
нув брови, скорбно смотрел желтыми глазами Зыкову в лицо.
- Господи Исусе Христе, помилуй нас, - глубоко вздохнув, смущенно
прошептал Зыков; он на цыпочках пересек моленную и открыл дверь в боко-
вушу. - Родитель батюшка...
Старик спал на спине. Широкая, седая борода его покрывала грудь. Руки
сложены крестообразно, как у покойника. Большая свеча возле настенного
образа чадила, отблеск света елозил по оголенному черепу старца. На ана-
лое - толстая, с застежками книга. В углу стоит кедровая колода-гроб. На
крышке черный восьмиконечный крест.
Зыков снял со свечи нагар и внимательно всмотрелся в лицо отца.
- Спит.
Народ прибывал. В моленной полно. Запахло кислятиной промокших овчин,
луком и потом.
Шорохом ширился шопот, и повертывались кудластые головы к келье стар-
ца.
- Отцы и братия, - появился Зыков с зажженной свечей в руке. - Роди-
телю недужится, почивает. Совершим чин без него, соборне, еже есть напи-
сано.
И ответил мрак:
- Клади начал. Приступим с верою и радением. Аминь.
Натыкаясь вслепую друг на друга, - только маленькие оконца багровели,
- кержаки сняли с гвоздей лестовки, разобрали коврики-подручники - с ла-
донь величиной, что подстилают под лоб при земных поклонах, и чинно
встали на места.
Возгласы чередовались с пением хором, вздохи - с откашливаньем и сте-
наньем. Сложенные двуперстно руки с азартом колотились в грудь и плечи,
удары лбами в пол были усердно-гулки.
Зыков кадил иконам, кадил молящимся, внятно читал с завойкою по кни-
ге. Чмыкали носы, по бородам катились слезы. У Зыкова тоже зарябило в
глазах: Нерукотворный Спас взирал на него уныло.
- Трижды сорок коленопреклоненно, Господи помилуй рцем...
И мололи тьму и сотрясали кедровый пол бухавшие земно великаны.
Благочестивое пыхтенье, вздохи, стоны прервал громкий голос Зыкова:
- Помолимся, отцы и братия, от всея души и сердца, по-своему, как
Господь в уста вложил.
- Аминь.
Он уставился взором в строгий Спасов лик, воздел руки, запрокинул го-
лову, - черные волосы взметнулись:
- О, пречестный Спасе, заступниче бедных и убогих. Разожги огонь
ярости в сердцах наших, да падут попы-никонианцы-табашники и все власти
сатанинские от меча карающего. Да соберем мы веру свою правую, и сохра-
ним, и нерушимо укрепим. Как ты, Спасе и Господи, гнал вервием торгующих
из храма, так и меч наш карающий с дымом, с кровью пронесется над зем-
лей. Верное воинство твое - дружину нашу - спаси и сохрани во веки ве-
ков...
- Аминь... Во веки веком... Спаси сохрани... - засекло набухший вздо-
хами воздух.
Зыков земно поклонился Спасу, встал боком за подсвечник и, подняв ру-
ку, бросил в гущу склонившихся голов:
- И опять, вдругерядь, требую клятвы от вас. Зачинаем большое дело,
дружина наша множится, как песок, и работы впереди - конца-краю не ви-
дать. Клянитесь всечестному образу: слушаться меня во всем - все грехи
ваши я на себя беру - я ответчик! Клянись - не пьянствовать... Клянись -
бедных, особливо женщин, не обижать. Клянись...
И враз загудела тьма, как девятый вал:
- Клянемся...
И никло пламя у свечей:
- Клянемся.
- Клянись стоять друг за друга, стоять за правду, как один, даже до
смерти. Клянись... Все клянись!..
- Клянемся... Все!..
- Теперича подходи смиренно с лобызанием.
А когда моленная опустела, Зыков притушил до единой все свечи и заша-
гал чрез тьму, суеверно озираясь. Кто-то хватал его за полы полушубка,
кто-то дышал в затылок холодом, по спине бегали мурашки.
В лице быстро сменилась кровь, и сердце окунулось в тревожное раз-
думье:
"Так ли? Верен ли путь мой? Не сын ли погибели расставляет сети для
меня?" - шептал он малодушно.
И, опрокидывая все в своей душе, Зыков кричал, кричал без слов, но
громко, повелительно:
- Нет! Христос зовет меня... Народ зовет...
Костры во дворе померкли. У глубоких нор, у землянок и зимников, где
коротали морозное время партизаны, в лесном раскидистом кольце за заим-
кой, пересвистывались дозорные, сипло взлаивали сторожевые псы.
Зыков вскочил на коня - ему надо крепко обо всем подумать, побыть на-
едине с собой, среди сонного леса, среди омертвевших гор, - ударил коня
нагайкой и поехал в бездорожную глухую мглу.
А в бездорожной безглазой мгле, выбравшись на знакомый большак, ехали
обратные путники - усач и парнишка. Ехали в радости: сам Зыков идет им
на подмогу.
Старец Варфоломей пробудился от сна и творил предутреннюю молитву,
истово крестясь.
Анна Иннокентьевна, укрывшись заячьим пятиаршинным одеялом, одиноко
глотала слезы.
После третьих петухов заскрипела дверь, и Зыков встал против стари-
ка-отца.
- Батюшка-родитель, благослови в поход, утречком.
Старец Варфоломей в белых портах и в белой, по колено рубахе, весь
белый, угловатый, сухой, сел на кровать и, обхватив грудь, засунул ладо-
Страницы: 1 [ 2 ] 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
|
|