образе. Тем более, что вы назвали меня именно "русским" Рембрандтом." "А
каким же еще, не еврейским же. Сто лет тщетных усилий после наивного демарша
венского мечтателя Герцля должны были убедить вас, что никогда мир не
позволит воссоздать империю Соломона в Палестине. Ни одна политическая сила
в мире так и не поддержала усилия сионистов - ни юдофилы, ни юдофобы. Как бы
вы все нам всем за эти сто лет ни надоели, в своей стране вы принесете всем
народам мира еще больше вреда! Но берегитесь, если вы этим портретом
задумали что-то против меня или моей партии. Мы не коммунисты - в порошок
сотру..." "Сенатор, я не служу ни нацистам, ни коммунистам. Я служу одному
богу - русскому искусству. Давайте на время сеансов не будем говорить о
политике. Оставайтесь, как мой натурщик, самим собой. А я - собой. Я нена
то, что останется русскому народу и будет останавливать толпы в Русском
музее. Сегодня, на грани веков и тысячелетий, поверьте, трудно поразить
воображение пресыщенных поклонников живописи. А мы поразим." "И портрет
останется русской нации!" "Русскому народу. Для нации, в вашем понимании, я
бы палец о палец не ударил..." ***
исследовательского центра, не спеша поднялся в свою ложу. Назаров
стремительно и бесшумно причалил, поблескивая значком со свастикой на
лакейском фраке, принял заказ и словно растворился на фоне бархатной
бордовой портьеры. Фиолетовый табачный дым причудливо плыл в пустоте
огромного зала. Слабая алая подсветка эстрады словно держала на весу
оркестр, исполняющий модное в этом сезоне "танго начала века". Затянутая в
пурпурное блестящее платье гибкая певица дарила лучистой улыбкой каждого
посетителя ресторана. Мухин осторожно ослабил голубой шейный бант, откинулся
на спинку кресла и прикрыл глаза. Как раз к 2000 году от Рождества Христова
граф Василий Путилов подписал к исполнению очередной его, Мухина, проект
века. Три предыдущих принесли князю огромное даже по путиловским понятиям
состояние. Мухин был достаточно известен в России и в мире, молод, красив
столь восхваляемой русскими националистами славянской красотой. Он мог
позволить себе расслабляться в своем ресторане, привычно наблюдая публику
из-под полуопущенных век.
кудрявую шевелюру бывшего однокурсника. Тот тоже заметил князя.
Несимметричное тяжелое лицо великого художника современности Лейканда
исказилось всё той же искательной нагловатой улыбкой, что удивляла и
раздражала Мухина в друге студенческой юности. Андрей Владимирович
приподнялся и слегка поклонился "русскому Рембрандту", тем самым как бы
приглашая его в свою ложу. Лейканд засуетился и почти потащил к нему свою
спутницу - высокую стройную темноволосую девушку с большими серыми глазами
под удивительным разлетом бровей. Мухин встал, коснулся губами её узкой
холодноватой руки, встретился с её изумлённым взглядом и уже не мог ни на
чём сосредоточиться.
знакомому ему Лейканду, сколько по девушке за их столиком, на вскидку
оценивая ее происхождение с точки зрения члена "Союза русского народа".
Глаза его сузились, что, впрочем, не мешало профессиональной преданности.
Лейканд привередничал, делая заказ, намеренно ронял рюмки, называя Назарова
"братец", отменял только что одобренные блюда, не спрашивая при этом мнения
своей подруги. Натурщица, понял князь. У нас не Монмартр, с партнёршами по
искусству не церемонятся... Черносотенец привычно терпел, повторяя:
"слушаю-с, барин" и "будет исполнено, как же-с..." Девушка, заметно избегая
смотреть на князя, молча следила за танцующими словно светящимися изнутри
глазами. Чуть приподнятые уголки ее нервного рта мило и беззащитно
вздрагивали невпопад разговору друзей, к которому она, по-видимому, даже не
прислушивалась. Наивное обаяние ее молодости стирала едва заметная странная
черточка у переносицы, след недавнего глубокого страдания. При всей своей
красоте и аристократичности, она была явно не из света.
замахал кому-то, небрежно извинился и выпорхнул в зал, неся над столами свою
гриву на откинутой назад голове. Навстречу ему шумно ринулись поклонники и
поклонницы. "Вы давно знакомы с Вячеславом Абрамовичем?" - осторожно спросил
Мухин, наклоняясь к розовой щеке своей соседки. "Знакома? Что вы! Я просто
его натурщица. Он неплохо платит." "Это честь, - мягко сказал князь. -
Лейканд - великий художник." "О да, и великая шельма к тому же. Один портрет
Матвеева чего стоит!" Нежное лицо его собеседницы вдруг побледнело и пошло
пятнами, возникшими даже на шее и плечах. Видя его удивление, она пыталась
справиться с настроением, не меняя позы и выражения лица. "Вы...
коммунистка?" "Уже нет." "Вас шокирует деятельность Матвеева?" "А вас нет?"
Он пожал плечами: "В академии мы вместе с Лейкандом читали Ленина и много
спорили о том, что произошло в 1917. Можно только гадать, что было бы
сегодня, к концу века, если бы коммунисты тогда пришли к власти, оправившись
после разгрома их штаба и убийства Ленина. В конце концов та роковая казачья
сотня оказалось на июльском митинге совершенно случайно, чуть ли не из-за
черной кошки поперёк проспекта..." "В последнее время я только об этом и
думаю, - неожиданно оживилась девушка. - Легенда о черной кошке поперёк
проспекта всегда казалась мне выдумкой. А теперь меня без конца тянет к
этому памятнику кошке на Петроградской стороне. Если бы не она и не казацкое
суеверие, они бы не оказались у особняка балерины Ксешинской. Ведь они и не
подозревали о штабе большевиков вблизи их пути. И вот судьба страны
поворачивает политически нейтральную сотню к митингу. И надо же, что её
останавливает именно тот самый матрос, что накануне убил их любимого
есаула!.. Вроде бы обычная в тогдашнем революционном Петрограде потасовка, а
ведь изменила весь ход истории страны. Современные аналитики-коммунисты на
компьютере вычислили, что вероятность подобного развития событий вообще была
почти нулевой." "Ну, не совсем нулевой, - удивляясь са
Солдаты-резервисты и вся эта застоявшаяся в кубриках шпана годами запертого
в заливе Балтийского флота к тому времени всем давно надоели. А как раз тут
столкновение именно с казаками-фронтовиками. Да ещё профессионалы побили
наглых дилетантов! Казакам простили даже ту привычную степную жестокость, с
которой они перебили весь большевистский штаб." "Вот-вот, сейчас нам с вами
самое время посмеяться над неким большевиком-грузином со звучной фамилией
Сталин, которого зашибла насмерть копытом ошалевшая от грохота стрельбы в
салоне казацкая лошадь прямо в клозете, когда он пытался приоткрыть дверь на
шум... И над кумиром рабочего Петрограда, "оратором и философом, не то
журналистом, не то несостоявшимся присяжным поверенным" Владимиром Лениным,
которого некий станичник насадил на пику прямо на балконе. Между прочим как
раз в тот момент, когда Ленин произносил речь." "Это была не просто речь, -
засмеялся Мухин, - а убедительный призыв к насильственному свержению
законного правительства России." "Вы даже не представляете, насколько всё
это НЕ СМЕШНО..." - мило сузив глаза, нахмурилась девушка.
телевидению давали хронику тех дней. Несколько июльских часов, когда слух о
победе над наглыми, вечно пьяными балтийцами молнией разнесся по Петрограду
и повсюду начались бои, изменили весь казалось бы необратимый ход истории.
Неожиданная передышка позволила либеральной части общества, деморализованной
было стремительно набирающими мощь экстремистами, вернуть себе волю к
сопротивлению казалось бы неизбежному и зловещему року. Подняли голову
остатки императорской гвардии. Газеты умело представили противостояние
фронтовиков-героев с дизертирами-резервистами, как битву России с
анти-Россией. И катастрофическое развитие событий было остановлено, бесы
были сметены подоспевшими с фронта частями. Арестованный царь был отправлен
с семьей в ссылку и вернулся только после потрясшего весь мир тяжелейшего
экономического кризиса тридцатых годов, присмиревший и без тени претензий на
трон Соединенных Штатов России. Именно тогда неизменно правящая в СШР
православно-демократическая коалиция и позволила себе выпустить из тюрем
большевиков. Их легализовали, как единственный противовес русским нацистам.
Незадолго до этого их германские единомышленники-антисемиты вдруг вполне
законно пришли к власти в соседней стране и за короткое время успели
провозгласить такие опасные и неприглядные намерения, что победившая десять
лет назад Антанта направила в Германию экспедиционные корпуса. Фашистское
правительство было свергнуто, нацистское движение запрещено. В стране
реанимировали демократическую республику. Но зажигательные идеи
"национальной революции" оказались не менее живучими, чем идеи революции
социальной. Фашисты во всех странах, как и коммунисты, пережили лихие
времена и возродились в виде легальных партий, которые все правительства
цивилизованного мира, успешно стравливали между собой... После неслыханного
промышленного бума в СШР, названного "русским чудом" сороковых годов
демократы позволили себе терпеть обе эти партии. Пообтесавшись, они легально
вошли
полузабытую давнюю историю с юной натурщицей только потому, что её почему-то
так волнует именно этот чисто хрестоматийный миф о чёрной кошке? Почему
она-то так оскорблена ренегатством бывшего активного коммуниста, а теперь не
менее ярого сиониста Лейканда? Классовая ненависть? Но даже среди старых
коммунистов, давно ставших довольно рутинной безыдейной партией, ничего
подобного не наблюдается. Что могло ее так сильно взволновать? В России
давно конфронтация стала цивилизованной. Лидеры разных партий, дружат
семьями. Сплошные условности, а обострение отношений происходит только раз в
пять лет - на очередных выборах. И опять же не на этом уровне. Классовый и
социальный мир - реальность российского общества уже лет пятьдесят. И какая
нам-то сегодня разница между красным флагом с серпом и молотом над штабом
коммунистов в Смольном и красным же флагом с белым кругом, в котором
двуглавый орёл держит в когтях свастику, над штабом фашистов в Кукиных
палатах? Ни там, ни тут давно не строят никаких планов реставрации
потерянного в июле 1917 года рая для трудящихся всех стран или освобождения
Володихин Дмитрий
Якубенко Николай
Юрьев Сергей
Лукин Евгений
Лукьяненко Сергей
Березин Федор