Чтение 2–й страницы книги ~Обретение Энкиду~

молока, портвейна или бабу. И бежал искать для меня молоко, портвейн или
бабу.

Матушке я сказал, что очень доволен Мурзиком. Матушка была довольна.

Мой раб наводит в доме порядок. То есть, он наводит беспорядок -
только не мой, а свой собственный. Это и называется - "хозяйская рука".

А я должен его кормить и терпеть.

- Мурзик, - молвил я обессиленно. - Мурзик...

Шли вторые сутки пребывания меня в статусе рабовладельца.

Я замолчал. Как объяснить рабу, что...

...Когда мне было пять лет, меня отдали в детское дошкольное
учреждение. В детском дошкольном учреждении меня кормили сарделькой с
макаронами. Сарделька была толстая, как гусеница. От сытости у нее
лопалась жесткая шкура.

Потом я томился в закрытом учебном заведении, ужасно дорогом и
престижном. Родители выложили немалые деньги за право заточить меня туда.
Считалось, что там, за четырьмя стенами, я получаю бесценное образование и
рациональное питание. Насчет образования - возможно. Что до питания, то
нас кормили все той же сиротской сарделькой с макаронами.

Обретя свободу в двадцать с небольшим лет, я думал, что с сарделькой
покончено навсегда.

Не поймите так, что я какой-нибудь растленный гурман. Но ведь не для
того же я терплю дома это нелепое животное (Мурзика), чтобы вернуться -
пусть только гастрономически - в те безотрадные годы!..

Мурзик растерянно смотрел, как я бушую над тарелкой. Бушевал я
бессловесно - мыча, будто умалишенный.

Мой раб вздохнул (сволочь!), уселся за стол против меня и уставился с
сочувствием.

- Мурзик, - проговорил я наконец, - ты знаешь ли, я ненавижу
сардельки с макаронами... - И вдруг заорал, срываясь на визг: - Ненавижу,
ненавижу, НЕНАВИЖУ, НЕНАВИИИЖУУУ...

- Да? - искренне поразился Мурзик. Его маслянисто-черные брови
поползли вверх, по мясистому лбу зазмеились морщинки.

- Да, - повторил я. - Твоим рабским умишком этого не охватить,
Мурзик, но, представь себе, свободный человек, гражданин Вавилона,
избиратель и налогоплательщик, может не любить сардельку с макаронами...
Кстати, эти сардельки делают из туалетной бумаги, а мясной запах
фальсифицируют, поливая туалетную бумагу кровью. А кровь берут со
скотобойни... И там, между прочим, повсюду ходят крысы. У моей матушки
одна знакомая нашла в сардельках крысиный хвост.

- Я не знал... - растерянно проговорил Мурзик. Совсем по-человечески.
- Ну, то есть, я не знал, что можно не любить сардельки... Меня никогда не
кормили сардельками...

- Ну так жри!.. - рявкнул я, отпихивая от себя тарелку. - Подавись!..

- Можно?

- Да!!! - заорал я страшным голосом.

Мурзик потрясенно взял с моей тарелки сардельку, повертел ее в
пальцах и, трепещущую, сунул в рот. Пососал.

Я отвернулся. Мурзик с сочным чавканьем прожевал сардельку. Когда я
снова повернулся, мой раб уже наматывал на свой толстый палец макароны,
вытягивая их из моей тарелки.

Я взял кетчуп и полил его палец.

- Спасибо, господин, - пробормотал Мурзик с набитым ртом. И сунул
палец в рот. Макароны повисли по углам его широких губ.

- Милосердный Мардук... - простонал я.

Раб шумно проглотил макароны. Я ждал - что еще отмочит Мурзик.

Мурзик взял мою тарелку и слизал масло, прилипшее к краю. Нос у него
залоснился.

- Я голоден, - напомнил я, нервно постукивая пальцами по столу.

Мурзик подавился. Он покраснел, глаза у него выпучились. Я испугался
- не блеванул бы.

- Может, пиццу? - прошептал Мурзик между приступами кашля.

- Да ты готовить-то умеешь, смерд? - заревел я. Я так ревел, что
люстра из фальшивого хрусталя тихонько задребезжала у меня над головой. -
Тебя, между прочим, как квалифицированную домашнюю прислугу продали! С
сертификатом! Для чего к тебе сертификат приложен? Любоваться на него?

Мурзик стал бледен, как молоко. Даже синевой пошел. Залепетал:

- В супермар...кете... От фирмы "Истарванни"... Пицца... По восемь
сиклей...

Вот тут-то первое подозрение относительно Мурзика превратилось в
железную уверенность. В стальную. В такую, что и в космос слетать не
стыдно - вот какую.

- А теперь, - объявил я, доставая кофеварку, - ты расскажешь мне
правду.

- Ка...кую правду?

Он действительно испугался. Я был доволен.

- Кто ты такой?

- Ваш раб, господин.

Мурзик чуть не плакал.

Я был очень доволен.

- Я могу подвергнуть тебя пыткам, - сообщил я и включил кофеварку.
Она зашипела, исходя паром.

- Можете, господин, - с надеждой сказал Мурзик.

- Но я не стану этого делать, - продолжил я.

- Спасибо, господин.

Мурзик снова запустил палец в тарелку. Макароны уже остыли.

- Сними рубашку, - велел я.

- Что?

- Рубашку сними! - заорал я.

Люстра опять дрогнула. Кофеварка зашипела и начала плеваться в
хрустальный бокал в виде отрубленной головы сарацина. Сарацин постепенно
чернел.

Мурзик встал. Медленно расстегнул верхнюю пуговицу. Посмотрел на
меня. Я ждал. У меня было каменное лицо. Мурзик расстегнул вторую
пуговицу. Третью. Снял рубашку. Под рубашкой оказалась голубенькая
застиранная майка, из-под которой во все стороны торчали буйные кудри
темных волос.

- Майку... тоже? - шепнул Мурзик.

- Не надо, - позволил я. Меня тошнило от его волосатости.

Все левое плечо Мурзика было в синих клеймах. И на правом тоже
обнаружилось две штуки. Мурзик представлял собою живой монумент
государственному строительству в нашем богамиспасаемом отечестве. Чего
только не отпечаталось на его шкуре! Гербы строек эпохи Восстановления,
нефтяных вышек Андаррана, портового комплекса на границе с Ашшуром, медных
рудников, хуррумских угольных шахт и даже железной дороги "Ниневия-Евфрат,
Трансмеждуречье".

Под всем этим великолепием моргала подслеповатым глазом полустершаяся
русалка похабного вида, а на правом предплечье имелось изображение
скованных наручниками кайла и лопаты с надписью "Не забуду восьмой забой!"

- Все, - сказал я. - Можешь одеваться.

Трясущимися лапами Мурзик натянул на себя рубаху. Забыв заправить ее
в штаны, сел. Машинально доел макароны. Вид у него был убитый.

- Мурзик, - сказал я. - Сукин ты сын. Где тебя добыла моя матушка, а?

- На бирже, - сказал Мурзик и рыгнул. - Простите.

Я растерялся. То есть, я по-настоящему растерялся. Матушка всегда
покупала товары с гарантией. Даже из комиссионных магазинов неизменно
выцеживала какую-нибудь филькину грамоту, по которой потом имела право на
бесплатный или льготный ремонт. По части филькиных грамот моя матушка -
великая искусница. Как же ее угораздило вместо добропорядочной и
квалифицированной домашней прислуги приобрести беглого каторжника?..

У Мурзика подрагивали толстые губы.

- Ну, ну, - сказал я наконец. - Рассказывай уж все, без утайки. Как
ты надул их?

- Не надувал я никого, - пробубнил скисший Мурзик. - Знаете такую
лавочку - "Набу энд Син работорговая компани лимитед"? Слыхали?

- Ну, - буркнул я. Я не знал такой компании. Я противник рабства.

- Они скупили у нас, на железке - ну, "Трансмеждуречье", шпалоукладка
- большую партию отбракованных рабов, - продолжал Мурзик.

- Так ты еще и отбракованный?

Мурзик кивнул.

- Так вышло, - пояснил он. - Да я-то уж точно ничего не делал, ну -
ничего такого... Он случайно упал.

- Кто?

- Прораб. Он в котел упал. - Добавил тише: - Ну, со смолой - котел,
то есть. А спичку уронил вообще не я... Ну, нас и отбраковали. Всю
смену...

Я налил себе кофе в чашку из широко раздутых ноздрей хрустального
сарацина. Сел с чашкой.

Мой раб уныло и многословно бубнил, что не ронял он спички и что
прораб упал в котел случайно, а всю смену отбраковали и хотели
общественно-показательно повесить, но тут как раз кстати нагрянули ушлые
ребята из этой "энд Син работорговой" и вошли в сложные переговоры с
руководством строительной компании. Вернее, с подрядчиком. Вернее, с одним
мудаком, который всей этой богадельней заведовал.

Вследствие чего всю отбракованную смену "энд Син работорговая"
скупила по баснословной дешевке. А на биржу сдала, понятное дело, уже
втридорога, снабдив каждого сертификатом квалифицированной домашней
прислуги и липовой справкой об отличном состоянии здоровья.

- У нас двое чахоточных были, - сообщил Мурзик. - Я с ними еще с