когда вдруг оказывается, что рубиться более не с кем, когда опустелый
взгляд натыкается на такую же мутную пустоту в глазах приходящих в себя
соратников, когда сердце заходится глухой изводящей болью при нечаянном
воспоминании о том, что на небесах существует бог, перед которым рано или
поздно придется держать ответ.
взять проклятого боярина, что не было его здесь - слишком малочисленны
были обороняющиеся. И дрались они зло, но бестолково, каждый сам по себе,
а, значит, не чувствовали над собой твердую начальную руку.
нее пластинами искристой слюды, высунулся остудить ночной сыростью пышущее
жаром лицо.
невнятные разговоры, железное лязганье. Оружие собирают. Видать, челядинцы
боярские пытались спасаться, выпрыгивая из окон. Зря пытались, конечно.
Никто из них уйти не сумел, и это хорошо. Но что же делать теперь?
десятка мужичьих глоток. Чекан дернулся, от неожиданности вцепился было в
заткнутый за пояс пистоль. Потом, опомнившись, сплюнул в сердцах,
выругался. Выискали уже себе забаву какую-то, дурни. У них-то голова ни о
чем не болит, знают, что Васька сам позаботится обо всем. И ответ перед
Малютой, в случае чего, тоже не им держать...
находит, Чекан разъярился хуже, чем во время резни. Он вскочил и, пнув
ногой полуприкрытую дверь, с грохотом ввалился в соседнюю горницу, готовый
размозжить забавляющихся о стены. Ввалился и замер вдруг, до крови кусая
губы.
угодил Чекан из боярских хором), посредине - смятое ложе, а в углу, под
образами, - она. Босая, в полотняной простой сорочке, словно и не
княжеского рода, а так, девка сенная. Стоит спокойно, в лица толпящихся
перед ней не смотрит, смотрит поверх голов, и глаза ее - будто темный
осенний лед.
Верно, и в аду не выдумали для грешной души муки злее, чем равнодушная
холодность серых прозрачных глаз. Не думал Чекан, что еще живо в нем то,
минувшее. Казалось, перегорело все до горькой золы, одна лишь злоба
осталась. Сколько раз, грызя кулаки, тешил он себя видениями, как ворвется
к ней, стискивая в руке свирепую сабельную тяжесть, как потешится,
сочтется за все. И вот - сбылось. Так что же ты не рад, Васька Чекан?
и не смертной девушке принадлежащий, а ожившей иконе, из тех, что писали в
древности истовые византийские мастера. Нету в нем страха перед
ввалившимися среди ночи заляпанными кровью бородачами, в нем спокойствие и
отрешенность, да еле заметный презрительный изгиб плотно стиснутых губ. А
тонкие розоватые ноздри трепещут-подрагивают еле уловимо для глаз, а два
невысоких холмика под тонким полотном вздымаются и опадают в мерном
неторопливом дыхании...
от сраму упрятал..." Эх ты, мужик-деревенщина, обо всем-то ты в меру
куцего разума своего судишь! Да и где тебе правду выведать? Где тебе
знать, что худородный человечишко, вчерашний холоп рад был бы жизни себя
лишить за одно только ласковое словечко из уст этой вот сероглазой
боярышни? Что он, ополоумевший от любви, в ничтожестве своем осмелился
владетельному князю в ноги упасть, прося за себя его дочь? Где тебе знать,
как улюлюкала-потешалась дворня, когда боярин, даже имени не спрося, велел
дерзкого собаками со двора проводить? И она, наверное, тоже смотрела на
его позор откуда-нибудь из окна нарядных палат, кривя губы презрительной
холодной улыбкой...
набивавшийся, то Малюты Скуратова стольник; что его сам Государь и Великий
Князь московский и всея Руси за молодечество прилюдно в лоб целовал, не
брезгуя худородством. Вот тогда-то и призадумался боярин-князь. А
призадумавшись, заопасался: как бы не вздумалось опричнику разбоем добыть
желаемое. Такому ведь все с рук сойдет... Вот и появился терем-острог в
болотной глуши.
стольник по прозванию Чекан, крещенный Василием, скорей удавится, чем
допустит в голову шалую мысль для собственной утехи воспользоваться
выгодами государевой службы. Много есть таких, которые служат корысти ради
и Чеканову преданность мнят юродством, он же радеет лишь о царевой пользе
и этим горд. И нынче не своей волей, а Малюты Скуратова повелением да
глупостью (а вернее, что изменой) дворового боярского мужика привелось
вновь заглянуть в серые глаза той, что стала причиной страшного его
унижения. Но уж коли привелось, так он вправе взыскать с нее полною мерой.
Вот только хочется ли ему этого? Нет. Хочется другого. Хочется снова
сказать ей то, что шептал он, за день до позора своего прокравшись в
княжеские владения. Тогда она ответила: "Уходи, или крикну людей. Лучше уж
я пса подзаборного решусь полюбить, чем тебя. Чтоб ты захлебнулся в той
невинной крови, что тобою пролита, душегуб!". Это после таких ее слов он
настолько помутился в рассудке, что решился свататься, хотя мог бы не
князю, а Григорию Лукьянычу в ноги упасть, и все бы сложилось иначе...
ли скулить о привередливой девке, когда не выполнена государева воля?!
кое-кто бочком убрался за дверь: дурит Васька чего-то, серчает, ему такому
на глаза лучше не попадать...
пытающегося укрыться за чужими спинами Хоря, процедил злобно:
Как принялись холопы князевы с крыши палить, так первая же пуля лапотнику
этому аккурат в лоб угодила.
сам порешил проводника, торопясь дорваться до настоящего дела. Это ему
припомнится, и припомнится скоро. Хорь и сам понял, что вранью его никто
не поверил, а потому поторопился перевести разговор на другое:
прислонившуюся к стене девушку, подмигнул. - Хороша?
ступней растрепанную толстую книгу, бесформенную груду черного тряпья у
стены, а Хорь торопливо пояснял, что книгу эту боярышня читала при свете
плошки, да выронила, увидев вооруженных, а та, в черном, видать, нянька,
боярином к дочке приставленная. Едва под саблю не подвернулась, старая
дура, чуть в грех не ввела. Да ничего, Бог к скудоумным милостив, жива
осталась, только проку от нее никакого - то ли с перепугу язык у нее
отнялся, то ли так она и уродилась немой...
знамением Хорь. - Все, кто здесь был, здесь и остались. А его среди них
нету. Видать, обманул нас лапотник. Эх, кабы знал, еще бы и не так его...
- Он спохватился, зажал ладонями рот.
же хмуро глядя в пол:
схоронился боярин?
эта, да вот она... - его грязный корявый палец ткнулся едва ли не в лицо
боярышни.
деревянный переплет заключенную книгу. Девушка при его приближении плотнее
притиснулась к стене, черты ее исказились - не от страха, от омерзения,
будто бы к лицу ей гада болотного поднесли. С негромким вздохом Василий
перелистнул желтые, трепаные по краям страницы, запинаясь взглядом о
тщательно выписанные киноварью и золотом заглавные буквы. Он немного знал
грамоту и сумел (с трудом, напряженно шевеля губами) разобрать по складам:
"Житие и деяния великомучеников святых".
рубиновые лампады перед забранными в прихотливое серебро лицами
бессмертных постников и аскетов, где-то постанывала на сквозняке неплотно
прикрытая дверь...
ночь, а Чекан все не мог решиться на то неизбежное, которого властно
требовал долг.
челядь, стряхивая на пол красные капли, и Василий рванул себя за бороду,
прогоняя оцепенение безнадежности. Хватит. Тянуть - оно только хуже. Все
равно ведь придется, так что уж сожалениями душу мытарить?
словно ненароком притронулся к содрогнувшемуся девичьему колену. И сразу
понял, что сделал это зря. Скользким червячишкой закопошилась дурная
мысль: приказать всем спать до утра, а самому тайно посадить ее на коня,
да увезти далеко-далеко, где не достанут их ни князь-боярин, ни царский
гнев, ни длинные Малютины руки. Можно бежать к казакам, на Волгу или в
Приднепровье, а можно и в Литву, к Курбскому. Тот примет, поди не забыл
еще, как отличал Ваську Чекана за удаль под казанскими стенами...
Доставалов Александр
Афанасьев Роман
Гуревич Георгий
Прозоров Александр
Курылев Олег
Корнев Павел