окажется здесь, перед ним.
человеческий голос ведьмы. Одно только слово: "Брунир!" - и представилась
некая черная клыкастая стихия - стихия, против которой не защитят никакие
запоры, никакие стены - стихия которой дана воля поглотить его, Михаила. И
тогда он вскочил на ноги - хотел было бежать, но оказался еще слишком слаб -
болью резануло отбитое при столкновении с метлой плечо, закружилась голова,
подогнулись ноги. И он, пытаясь совладать со слабостью, схватился за голову,
простоял так некоторое время, прислушиваясь. Он ведь совсем сбился,
потерялся, и не знал в какую сторону бежать. Боялся ошибиться - и сейчас,
впервые понимал древних греков - жаждал оказаться в человеческом обществе, а
не наедине с враждебной стихией. Но теперь он не мог расслышать гула машин -
вообще ничего кроме звенящих, стремительных ударов сердца в голове он не мог
расслышать...
гораздо более темно, теперь уже и в нескольких шагах разглядеть что-либо
представлялось почти невозможным. Черные силуэты деревьев (или чудищ?) -
возвышались со всех сторон, покачивались, шевелились, словно бы грозились
бросится на него. И не смотря на то, что было весьма холодно, Михаил
почувствовал, как капли пота стекают по его лицу - он то подумал, что Брунир
уже достиг этого места, что это от его пришествия все так потемнело. И
только по скрежету стволов, только по завываниям обнаженных крон, понял он,
что это налетел ветер.
крон, а выше стремительно проплывала густая непроницаемо темная пелена...
Хотя - нет - все-таки были в это пелене некие разрывы - и там прорезались
кровавые точки. Звезды не могли иметь такой цвет, и Михаилу подумалось, что
это чьи-то глаза наблюдают за ним из той леденящей тучевой толщи. Он
вздрогнул, опустил голову, и тут же пал на колени, припал ухом к земле -
теперь топот доносился гораздо более отчетливо.
- того и гляди из груди вырвется - он метнул взгляд в одну сторону в другую,
пытался разглядеть хоть какой-то отблеск цивилизации, но ничего не было. Он
бы бросился, куда глаза глядят, и бежал бы из всех сил до тех пор, пока бы
не настиг его Брунир, однако тут разлилось зеленоватое свечение. Подобное
свечение можно увидеть в летнюю пору в лиственном лесу, где кусты и деревья
стоят близко-близко друг к другу, вздымаются ввысь живыми ярусами,
переплетаются частыми ветвями - сверху на них светит могучее Солнце, и лучи
его пройдя через многие слои листьев принимают как раз этот живой, зеленый
оттенок. Только теперь, в эту холодную осеннюю пору, в этом темном и все
больше чернеющем лесу, эта собранная в одном месте, теплая, живая колонна,
манила к себе как величайшее чудо; и, право, хотелось перед этой красой
пасть на колени и взмолиться, чтобы защитила она от всяких напастей.
самым уродливым, жутким что ему когда-либо доводилось видеть, так и это было
самым прекрасным. И он устремился к этому свету - нырнул в это сияние, и она
действительно оказалось летним, очень теплым, солнечным, благоуханным,
свежим. И тогда же он увидел, что в центре этого сияния находится дева - она
была такой же прекрасной и даже более прекрасной нежели свет ее окружающей.
На ней было длинное платье, но не летних, а осенних, печальных тонов - лик
ее и свет волос невозможно описать, так слова о совершенстве, гармонии линий
мало скажут сердцу против того, что почувствовало бы оно, увидь эту деву
перед собой и на самом деле. Можно лишь сказать, что она вдохновляла на
создание чего-то прекрасного, глядя на нее вспоминалось, что есть высшая,
творческая жизнь к которой и надо стремиться каждому человеку, что есть
вселенская любовь. И Михаил говорил по наитию - говорил то, что чувствовал
сердцем:
ручейка, и нежный шелест листьев над головою, и спокойное вечное сияние
звезд:
город. Теперь это парк, но я не хочу уходить в иные леса; здесь ходят, шумят
- это плохо, это мешает гармонии, но здесь мне знакомо каждое деревце,
каждое озерцо - все мне как братья и сестры, не оставлю я их... Но не о мне
сейчас разговор, Миша...
признания...
себя перед ней так же легко, так же открыто как и перед ручьем, перед
деревом, перед звездами. И хотя он чувствовал, какая мудрая она,
возвышенная, непостижимая, хотя и хотел приклонятся ей как богине - в то же
время чувствовал что она очень близкая, по человечески любящая его, и уже не
мог он ей говорить "Вы", как не стал бы он говорить своему лучшему другу или
сестре, он говорил "Ты", и все же в любое мгновенье готов был пасть перед
ней на колени, на любую жертву ради нее, такой прекрасной, готов он был
пойти. А она говорила:
отделились от нас. Вы живете своей жизнью, и все больше и больше
удаляетесь... Но с тобой столкнулась сила не из вашего - из нашего мира, вот
и решила тебе помочь.
Бруниром, не знал уж и куда бежать. Думал, что - это самый страшный день в
моей жизни, а оказалось, что наоборот - самый прекрасный! Тебя встретил!
девы никакая темная стихия ему уже не страшна. Однако, при имени пса ведьмы,
дева вздрогнула, и даже свет вокруг нее несколько померк. Тихим-тихим
голосом она молвила:
совладать с ним. Тем более, мне не совладать с его хозяйкой Бабой-Ягой...
настоящая. Это... ведьма...
разделила, но это было самое сильное, светлое, чистое чувство. Ну, ты
знаешь, я же шептал.
вместе побежим. Или, быть может, ты летать умеешь.
гораздо быстрее чем бегом города мы достигнем, но только вот не спасут ваши
стены от Брунира. Там он также как и здесь в тебя вцепится...
хоть и не навсегда - даже и не сомневайся, что он теперь будет продолжать
преследование до тех пор, пока не доберется до тебя...
их своими легкими, воздушными пальцами, и листья скреплялись между собою,
образовывали дивное полотно.
нести.
она, Таня оставила его теперь. Но она ответила:
единственное, что могу сделать, чтобы помочь тебе...
к тебе.
почти невозможно, но - это единственное, что я могу тебе посоветовать.
Единственное, чем могу тебе помочь...
крапинки солнечной весны, самого прекрасного весеннего дня. И от осознания,
что это прекрасное создание его любит, что это по нему льет она слезы - от
этого сразу стало ему легко, и то что страшное, что предстояло ему, что
окончательно должно было разрушить привычную ему жизнь - все это
представлялось уже совершенно не значимым, что должно было промелькнуть в
одно мгновенье - ну а после этого он непременно вернулся бы к Тане, в
блаженстве.
сфере зеленого света, и теперь они стояли на голой с выпирающими голыми
корнями земле. Ковер был соткан из нескольких слоев листьев, и сам напоминал
по форме огромный лист, с удобной выемкой посредине. Таня прошептала листу
несколько слов, после чего отпустила - он не упал, но повис в воздухе перед
нею.
заходящему солнцу пропела. - Теперь он уже совсем близко...
воздух - все часто-часто вздрагивает от все нарастающего топота. Ветер
грохотал в изгибающихся, выпускающие последние листья кронах; черное,
изгибающееся небо стремительно проносилось над их головами, и там в разрывах
по прежнему зияли внимательные красные глаза. Некие, едва уловимые, но
Каменистый Артем
Василенко Иван
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Жюль Верн