проскальзывать вне очереди. Так или иначе, но выражение множества лиц
сливается в нечто общее, чему следует подобрать особый термин.
Ощетинившееся штыками каре - это уже не толпа, и очередь, стоголовой змеей
впившаяся в магазин - объект множественных вожделений, - тоже уже не
простое сборище людей. Это ожившее существо-великан, животное с
необузданными инстинктами.
обходит собравшихся. Ненавистно-тесное платье раздражает ее почти столь же
сильно, сколь и уличная слякоть. Добравшись до угла аптеки, она громко и
сердито фыркает, поворачивает назад и тут же откуда-то из-под ног
близстоящих людей выдергивает за курточку юркого карапуза с игрушечным
автоматиком. Наградив его основательным шлепком, тяжелым решительным шагом
движется к крылечку. По глазам ее видно, что она готова ругаться и
спорить. Однако мальчишке вовсе не улыбается торчать в душном помещении.
Усыпив бдительность матери притворной покорностью, он дожидается
кульминационной точки разыгрывающейся у крыльца перебранки и рывком
освобождает ладошку из мощной длани женщины. Отскочив в сторону,
присаживается на корточки и улыбается: воюющей мамаше не до него. Литым
корпусом, содрогаясь, словно ледокол во льдах, она раздвигает людей,
неукротимо приближаясь к дверям. Еще немного, и ее засасывает зев
магазина.
оглядываясь, ступает в нее. Снова с ожиданием смотрит вокруг, но никто не
обращает на него внимания. Зевая, он пересекает лужу из конца в конец и с
топотом начинает сбивать с сапожков липкую жижу.
невыразительным лицом молчком продирается все к той же заветной двери.
Люди позади него разъяренно ругаются, вытягивают шеи, чтобы получше
разглядеть наглеца. Но наглец на голову выше всех, и возмущенные голоса
так и остаются голосами. Мальчишка звонко смеется. Прицеливаясь в мужчину
из автомата, коротко стрекочет.
коляска. Приблизившись к ней, он не без любопытства заглядывает под полог.
Оттуда на него сонно таращатся выпученные глазенки младенца. Слюнявая
соска в припухших губах ритмично и чмокающе подергивается. Подумав,
мальчишка выдергивает соску изо рта ребенка и дует лежащему в лицо. Но
эффекта добивается обратного. Ласково жмурясь, малыш тянет к нему пухлые
ручонки и что-то лопочет. Вот дурак! Мальчишка дает ему щелбана и, чуть
помешкав, осторожно бьет пятерней по мягкой щечке. Личико в коляске
по-старушечьи морщится, и губы вот-вот опасно скривятся. Не дожидаясь
тревожной сирены, мальчишка пихает соску обратно и торопливо бежит от
коляски.
дыханием и теснотой людей. В душной жаре, проникаясь все большим взаимным
раздражением, собравшиеся утирают рукавами мокрые лица, ворочают головами
и перетаптываются. В центре современного города, посреди асфальтовой
слякотной осени - тусклые тропики. Единственное развлечение - пестрым
квадратом висит на стене. Это не картина Эль Греко и не охотничий трофей,
- это липкий пластырь, покрытый слоем мух и комаров. Глядя на него, люди
ощущают смутное удовлетворение, некое не вполне осознанное злорадство, как
компенсацию за переносимые муки.
все-таки удается затесаться в очередь, и, отдыхая, она шумно дышит,
стараясь не глядеть на соседей, всем своим видом демонстрируя решимость
возобновить бой в любую минуту. Со стороны окружающих - полная взаимность,
и все же чувствуется, что победа за вторгшейся женщиной. О недавней
перепалке не поминают, - последние нервы, как последние патроны, берегут
на будущее. Мужчина с плоским невыразительным лицом ведет себя спокойно и
местом в очереди не интересуется. Он пристроился в пустующем углу,
поглядывая на людей юрким цепляющим взором. Легкий дождевик он успел
скинуть, спрятав в спортивную сумку, и всем видно, что рубаха на его
большом мускулистом теле - в темных расплывающихся пятнах. Не снимая белой
кепки, прикрывающей, должно быть, лысину, он то и дело вынимает из кармана
широкий, словно полотенце, платок и вытирает лоб, подбородок, шею. В
промежутках между этими пассами, бесцветные глаза его продолжают изучать
сгрудившихся очередников, ощупывая их с бесцеремонностью забирающегося в
карман грабителя.
коробами на колесиках и обыкновенными сумочками. Мужской состав -
немногочислен: четверо, не считая гостя с невыразительным лицом. Кроме
него здесь ветхий старичок с седенькой бородкой, нервный худой тип в плаще
и двое ребят с чем-то совсем не смешным вместо причесок - излишне
кучерявые, чересчур громкоголосые, в ярких курточках и импортной обуви.
Этими последними жара переносится легче всего. За азартной игрой, в
которой попеременно мелькают измятые карты и желтенькие рублевки, места
для скуки нет. Оба расположились на низеньком подоконнике, пристроив
вместо стола пластиковый, украшенный наклейками дипломат. Вполне уютно...
платок. Он обильно потеет, но это не отвлекает его от главного. С
удивительным упорством он разглядывает людей, давая мысленную оценку
каждому. Нет, тип в плаще его тоже не беспокоит. Интеллигентишка!.. Смешон
и нелеп. Очки на болезненно-бледном лице подрагивают, руки нервно шелестят
в глубоких карманах. Впечатление такое, что там у него песок с галькой...
На миг увеличенные линзами глаза сталкиваются с глазами высокого и тут же
убегают в сторону. Нет, он совершенно неинтересен. Как неинтересен и
старик-ветеран, стоящий в начале очереди. Очень уж
рассудительно-несуразный вид. Да и годиков ему раза в два поболе, чем
любому из присутствующих. Не совсем ясно - ему-то на кой хрен этот
альмонис? Или для внучки с жучкой?.. Высокий мужчина вяло улыбается
собственным мыслям.
странного облика человек. Впрочем, странность его условна. Магазинных
грузчиков и гастрономных бродяг узнают за километр. По отдувающимся на
коленях штанам, по блеклому мешковатому виду, по одному запаху. Запах их в
состоянии перешибить любую парижскую парфюмерию. Это нечто среднее между
селедкой, кислой капустой и застарелой махрой. Кроме того узнают их по
говору и акценту. У этого племени своеобразный язык, своеобразный тембр. В
данном случае это и есть тот самый Степа, которого уговорили подежурить и
проследить за порядком.
куда-то в сторону:
назвать полным отсутствием голоса, но сиплый клекот - громок и доходит до
каждого. Что порождает это извержение шепелявых звуков - абсолютно
непонятно, и даже не верится в полусожженные алкоголем связки. Высокий не
смотрит на грузчика. Только уголки губ на лоснящемся от пота лице
презрительно кривятся. Он в каком-то метре от неожиданного правдоискателя,
и тот, помешкав, делает попытку схватить мужчину за локоть. В горле у
магазинного стража сипит, а на сморщенной синюшней маске, давно ставшей
его настоящим лицом, - необъяснимая гримаса. Он не то пытается напугать,
не то напуган сам.
высокий отбрасывает грузчика к дверям и крепче расставляет ноги.
тут без очереди, не давай товар!
услышали и поняли. Удаляясь, он поводит костлявыми плечами, пытаясь
внушить окружающим, что справедливость так или иначе восторжествовала.
Яркие курточки в кроссовках и с дипломатами, на время забыв о картах, с
любопытством следят за происходящим. Но сиплоголосый Степа уходит, а
высокий продолжает оставаться в своем углу, и курточки возвращаются к
прерванной игре. Кто-то из женщин туманно бросает:
множественным дыханием тишину нарушает только смешки картежников. Между
ними вовсю шуршат желтенькие бумажки.
потягивается длинным молодым телом. - Ну и вонища же тут! - он с вызовом
поглядывает в сторону высокого. Но тот безучастен. Кудрявый приятель
остается на подоконнике и, держа дипломат на коленях, аккуратно
пересчитывает выигранные деньги. В это время потягивающийся замечает
привлекательную особу. Что-то между вторым и третьи десятком, блондинка с
яркими губами, одета броско и очень даже вполне... А главное, дамочка и
сама интересуется молодыми людьми. В воздухе выстраивается беззвучный мост
из подмигиваний и улыбок. Без особых усилий створки моста смыкаются.
Взаимопонимание достигнуто, и стороны сближаются для более тесного
знакомства.
часы. Потом косится на окошечко и, сняв очки, с ожесточением скрипит
руками в плаще, доставая протирку. В этот момент в магазин вбегает
неизвестно как пропущенная внешним заслоном девчушка лет восьми-девяти с
сеткой, наполненной пустыми бутылками. Зигзагом обойдя людей, она семенит
к окошечку. Наивная, она помнит, что еще неделю назад где-то здесь
принимали посуду. Застывшим извилистым изваянием очередь следит за ней,