Чтение 2–й страницы книги ~Несерьезные размышдения о жизни~

Если он не сумасшедший, то, скорее всего, актеришка, который репетирует
роль в экзотических условиях, на дому у зрителей, и тем самым оттачивает
свое мастерство до небывалой остроты восприятия. Поаплодировать, что ли?

- Эмма Францевна нижайше просит Вас принять ее предложение.
Естественно, не бесплатно, - и Лев Бенедиктович, вставая с колен, предложил
мне более чем щедрое вознаграждение.

Тут я совершенно сбилась с толку, тем более, что имя "Эмма Францевна"
рождало в голове какие-то смутные воспоминания.

- Неужто не припоминаете? Двоюродная бабушка Ваша по отцовской линии.

Теперь припоминаю. Когда я была маленькой девочкой, то видела строгую
даму с лорнетом у нас в доме. Потом произошла какая-то невнятная история, и
дама больше не появлялась. Мама, когда разговор заходил про нее, поджимала
губы и цедила: "Эта Эмма"... Уже тогда Эмма Францевна казалась мне
старушкой. Сколько же ей лет сейчас? Под восемьдесят?

- Простите, Лев Бенедиктович, Вы хотите предложить мне работу сиделки?
Нет, увольте. Это не мое призвание.

- Что Вы, что Вы! - замахал он руками. - Эмма Францевна не нуждается в
сиделках. Она очень энергичная женщина. Но поскольку она ведет уединенный
образ жизни, ей необходим кто-нибудь для компании. Не волнуйтесь, Ваша
работа не будет тяжелой, а не понравится, Вы всегда можете уволиться... Эмма
Франацевна очень просила, все-таки Вы не чужая. Голос крови и все такое...
Тем более что жить Вы будете за городом. Представьте: большой красивый дом,
чудесный сад, тишина, птички поют, воздух, как амброзия... И, конечно же,
Вашему милому песику там будет привольно.

Тут Гоша привстал, пошевелил своим хвостом-морковкой и просительно
заглянул мне в глаза из-под мохнатых бровей.

Сердце мое дрогнуло. Действительно, Гоше нужен свежий воздух, зеленая
травка, ему необходимо проявлять охотничьи инстинкты. Не дело держать собаку
все лето в душной Москве... И я согласилась.

Однако этот Лев Бенедиктович озадачил меня не на шутку. Несмотря на его
изысканную речь и великосветские ужимки, проскальзывало в нем что-то
такое... сермяжное. И едва заметные следы татуировок: кольцо на среднем
пальце и заходящее солнце на тыльной стороне ладони. Кажется, это что-то из
уголовного быта. Ну, что ж, может быть, человек решил покончить со своим
прошлым, а татуировку трудно вытравить. Как говорится, черного кобеля не
отмоешь до бела.

Да, я - черный! Да, я - кобель! И зовут меня - Гоша! Имя, как имя. Не
хуже и не лучше других. Набор гласных и согласных букв. Колебание воздуха,
звуковая волна, полет в эфире. Слова, как мотыльки, порхают в пространстве,
не отражая сути предмета. То ли дело - хвост, уши, поворот головы, угол
наклона холки! Все зримо, весомо, ощутимо... Как часто слова и жесты не
совпадают по смыслу! Говоришь одно, а глаза выражают совсем другое.
Двойственность натуры свойственна многим разумным существам. Глубокий смысл
заложен природой в такое поведение. Ибо это - ловкий ход, трюк, ловушка,
маневр в нападении или отступлении - составляющие сложного процесса борьбы
за выживание. Борьба всегда достойна уважения. Особенно, если борешься за
жизнь, за свободу, за счастье и волю... Тот смешной человечек, от которого
упоительно пахло копчеными сосисками и пронырливостью лисы, был прав -
здесь, за городом, приволье!

Глава 2

Лев Бенедиктович заехал за нами на следующий день после обеда. Я не
узнала его. Он был одет в малиновый пиджак, черные брюки, черную рубашку и
галстук с павлинами. На пальце сиял здоровенный перстень-печатка.

- Не обращайте внимания, - перехватил он мой изумленный взгляд. - Я
прямо со службы, не успел переодеться.

Мы с Гошей уже были готовы к переселению за город. Я собрала свои вещи
и собачьи принадлежности, проверила свет, газ и воду, а также позвонила
тетушкам и сообщила, что нашла работу под Москвой, но уточнять про Эмму
Францевну не стала. Дело в том, что все мои тетушки - родственницы по
материнской линии, и, наверняка, они разделяли ее негодование по адресу моей
двоюродной бабушки. Тетушки просили иногда звонить.

Лев Бенедиктович помог мне снести вниз спортивную сумку, Гошу, его
миски и спальную корзинку с матрасиком. Все это мы загрузили в громадный
"Джип-чироки" вишневого цвета.

Гоша сидел у меня на коленях и с любопытством глазел по сторонам,
иногда облаивал проносящиеся мимо грузовики.

Путь наш лежал к востоку от Москвы по каким-то сельским путям
российского бездорожья. Меня немного укачало, и я вполуха слушала
разглагольствования господина Галицкого по поводу народного разгильдяйства и
всеобщего оскудения нравов. Лев Бенедиктович высказал идею улучшения
народного благосостояния и выравнивания дорог в глубинке с помощью
закручивания гаек и смазывания шестеренок. Затем он прошелся по проблеме
народного образования и с легкостью разрешил ее путем введения телесного
наказания для особо нерадивых учеников. Покритиковал он и мягкотелость
нынешнего правительства в решении чеченского кризиса и посетовал на
предательство мирового пролетариата в деле освоения космоса. Потом Лев
Бенедиктович переметнулся на тему собачей верности и стал расхваливать Гошин
экстерьер.

Гоша делал вид, что увлечен пейзажем за окном, но я видела, как он
навострил уши в сторону Галицкого, и одобрительно сопел. Что поделаешь, даже
собаки падки на лесть.

Несмотря на болтливость, Лев Бенедиктович не забывал поглядывать в
зеркало заднего обзора и петлять по проулкам провинциальных городишек.

Уже сгустились сумерки, когда мы нырнули под шлагбаум и угрожающего
вида знак: "Въезд запрещен. Могильник радиоактивных отходов".

- Куда это мы едем? - заволновалась я.

- Не бойтесь. Это я прибил такой знак, чтобы любопытный народ не совал
сюда носа. А едем мы в Трофимовку. Два года назад Эмма Францевна выкупила
здесь участочек земли и домик-развалюху... Иногда Дума принимает неплохие
законы. Вот, например, такой, согласно которому Вы можете вернуть земли,
принадлежавшие Вашим предкам до 1861 года. Да... места здесь красивейшие, а
рыбалка какая!.. Я здесь душой отдыхаю от житейских мерзостей.

Лес расступился перед нами, и дорога вывела нас на луг, который полого
поднимался вверх. На вершине холма стоял барский дом в два этажа с
колоннами. Солидный каменный особняк совершенно не напоминал "развалюху", а
скорее "дворянское гнездо" в имении Шереметьевых или Волконских. Инородным
предметом выглядела спутниковая антенна на крыше среди печных труб. Липы в
три обхвата окружали дом. Возле парадного входа топталась привязанная к
столбику лошадка, запряженная в двуколку. Пейзаж напоминал тургеневские
рассказы.

- О, доктор пожаловал, - констатировал Лев Бенедиктович, плавно
подруливая к дому.

Свет горел в окнах верхнего этажа.

Лев Бенедиктович заглушил мотор, и на нас обрушилась тишина. Гоша
ошалел от приволья и новых запахов и метался вокруг нас, то и дело,
наскакивая на лошадку. Та косила глазом и всхрапывала, мотала головой и
бренчала сбруей. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Чтобы
отогнать наваждение, я дотронулась до пыльного бока "Джипа" и немного пришла
в себя. Слава Богу, я здесь, в своем времени! Просто совсем забыла в
городской суете, что еще остались места без запаха бензина, рева двигателей
и душной скученности населения.

Я подхватила на руки упиравшегося Гошу и поспешила вслед за Галицким в
дом. По деревянной лестнице с резными балясинами мы поднялись на второй
этаж. Лев Бенедиктович уверенно провел меня к одной из дверей и постучал.
Дождавшись ответа, он распахнул дверь и пропустил меня вперед.

Просторная комната была заставлена столиками, креслами,
диванчиками-рекамье и стеклянными горками в стиле неоклассицизма. В нише
одной из стен стоял большой пяти-створчатый шкаф орехового дерева с
виртуозной резьбой на дверцах.

За круглым столом под лампой с шелковым желтым абажуром сидела пожилая
женщина и раскладывала пасьянс. Мне прекрасно был виден ее чеканный профиль,
прямая спина, зачесанные наверх волосы. Темное платье под горло и кружевной
белый воротничок, сколотый большой камеей, придавали ей сходство со строгой
классной дамой.

- Нет... не сходится, - проговорила дама. - "Демона" надо раскладывать
на свежую голову.

Она смешала карты и поднесла к глазам лорнет.

- Здравствуй, Поленька! Ты уже превратилась в настоящую барышню.
Сколько ж тебе годков? Двадцать уже исполнилось?

- Двадцать пять, - обиделась я.

- А выглядишь совсем молоденькой. Это из-за стрижки, наверное, - и
обратилась к моему провожатому. - Ступай, Левушка, в людскую, посумерничай.

Гоша соскочил с моих рук и изучал комнату. Он деликатно обнюхал углы и
мебельные ножки. Особенно его заинтересовал ореховый шкаф. Он принюхивался к
правой дверце и топорщил загривок. Скорее всего, мышку обнаружил. Гоша
вопросительно посмотрел на меня, но я нахмурилась, и он не стал
разрабатывать эту тему дальше, а застучал лапами в противоположный угол, где
на изящном столике стоял граммофон с гигантским раструбом.

- Я рада, что ты приехала. Поживешь со мной, отдохнешь от московских
забот, душой отмякнешь. На приволье жизнь по-другому течет. Будем с тобой
разговоры вести, а чтобы не чувствовала себя неприкаянно, попрошу тебя
разобрать библиотеку... И вот еще что. Женщина я уже старая, с памятью у
меня плоховато. Мою предыдущую компаньонку звали Лизой. Позволь уж, матушка,
и тебя буду Лизонькой называть, мне так удобнее.

Я хотела возразить, но Эмма Францевна перебила меня.

- Вижу Завьяловскую породу, вся - в отца. Не возражай, уважь мои годы.
Да и сама мне потом "спасибо" скажешь, - и улыбнулась мне, как добрая фея -