настольной лампе.
вооружившись автоматической ручкой, сделал какие-то пометки в своем
маленьком блокноте.
человек в джемпере положил руку на его плечо.
стал смывать текст на коже. И когда текст перестал быть виден, человек в
джемпере, прижав одной рукой голову Шараборина, другой рукой стал писать
на его голом черепе.
убористых букв образовывались слова, фразы, строчки. Вначале они имели
ярко-фиолетовый цвет, потом бледнели, как бы растворялись и исчезали.
большие, мясистые и оттопыренные, как-то странно шевелились.
большой шершавой ладонью по бритой голове и недовольно спросил:
флаконы, кисточку.
в жилуху определить.
поджались.
тайге. Как ни петляй - дорога одна. Много людей в тайге. Кончать пора, - и
тяжелые глаза Шараборина, точно пауки, поползли по фигуре человека в
джемпере, задержались на его левой руке, где на среднем пальце разноцветно
играл в перстне дорогой камень.
спросил:
отсидеть оставшиеся по сроку девять лет.
большие, точно грабли, и неуклюжие, не находили себе места: они то
потирали толстые колени, то мяли одна другую, то появлялись на кончике
стола.
не улыбалось, не только не устраивало его и шло вразрез со всеми его
планами, оно пугало и страшило его. Как долго еще будет зависеть его жизнь
от воли и желаний Оросутцева и этого облысевшего господина, известного ему
под кличкой "Гарри"? Когда же настанет конец его хождениям по
негостеприимной, нелюдимой тайге? Когда он, наконец, обретет покой, отыщет
темную щелку, упрячется в нее и заживет, как живут другие, тихо, мирно, не
думая с тревогой о завтрашнем дне, не опасаясь со дня на день и с часу на
час попасть в руки органов правосудия? Почему Гарри и Оросутцев не жалеют
и обманывают его? Обещают, но ничего не делают? Где и как без их помощи
отыскать эту темную щелку?
Шараборин мысленно производит какие-то подсчеты.
коне худо, лодки нет. Опять дождь.
глазами и неуверенно, как человек, не имеющий собственной воли, произнес:
толстую пачку сторублевок и бросил ее Шараборину.
пересчитывать их, обильно слюнявя пальцы. Он пересчитал раз, другой и лишь
потом сунул пачку в карман своих брюк. Чтобы убедиться в том, что деньги
попали именно туда, куда следует, он похлопал рукой по карману, и подобие
улыбки искривило его толстые губы.
куда и как надо пристроить полученное вознаграждение и какую сумму
составят все его сбережения.
разгадав его мысли. - Вы стали богатым человеком, а со временем будете еще
богаче. Сможете жить там, где захотите.
узких щелей.
классов, завернул их и подал Шараборину.
учителем. Учителей здесь любят. Дадут и ночлег, и транспорт. И паспорт
сможете получить, имея диплом. Ну, вот и все, кажется. А теперь
собирайтесь, скоро Большой Невер.
волосами, затем, брезгливо морщась, тщательно вымыл руки и протер их
одеколоном.
спала тайга. От нее веяло суровой строгостью и безмерным спокойствием. Она
напоминала огромный сказочный таинственный мир. Белокорые березы касались
земли своими тонкими струйчатыми ветвями. Обнявшись мохнатыми лапами,
теснились молодые, с игольчатыми верхушками ели, а над ними высились
могучие и гордые медноствольные сосны.
опрокинутую чашу. От поздней луны, источавшей бледный свет, ложились
причудливые тени.
заиндевевших ветвей.
вызывающие дрожь крики голодной совы.
уловимый, далекий, невнятный, а потом все более отчетливый, скрипящий.
Скользили лыжи по снегу.
стойбища охотников и жилые места, вновь залезал в самую глухомань и вот,
наконец, дошел до места, когда тайга раздвинулась, расступилась и открыла
перед ним небольшую поляну.
труден и отобрал у него остаток сил. Каждый новый шаг, каждое движение
уставших рук, каждый глоток морозного воздуха давались Шараборину все с
большим трудом, причиняли все новые и новые страдания.
и не сразу заметил, как сквозь молочно-белую морозную дымку, висевшую над
поляной, выступила срубленная из вековых бревен глухая одинокая избенка.
Из трубы ее, полузанесенной снегом, тонкой струйкой вился дымок,
выпрыгивали и плясали в воздухе, точно светлячки, частые искорки.
высвечивал слабенький, желтоватый огонек.
чрезмерного нервного напряжения его начало знобить. Он хорошо знал
якутскую тайгу, исхоженную им вдоль и поперек, ее реки и их притоки,
редкие селения и одинокие станки и сейчас призывал на помощь свою память,
которая должна была подсказать ему, кому принадлежит эта манящая к себе
избенка, где, конечно, есть и тепло, и мясо, и крепкий чай. Он ясно
понимал, что никто не должен его видеть, знал, что ему следует опасаться
не только человека, но даже звезд и луны, свет которых может его выдать,
поможет навести людей на след. Он долго стоял, но вспомнить, чья это изба,
не мог.