Чтение 2–й страницы книги ~Гибель гражданина~

довольствоваться молекулой, но молекула должна быть очень маленькой.

С невинным видом девушка спросила:

- А молекулы больше атомов, мистер Хелм?

- Молекулы состоят из атомов. Это полная и всеобъемлющая информация,
которой я располагаю по данному вопросу, мисс Эррера. За другими сведениями
обращайтесь, пожалуйста, к хозяину дома.

- О, я не осмелюсь!

Тина и ее спутник в кожаной куртке начали обход гостиной, обстреливаемые
со всех сторон приветствиями, ведомые неутомимой Фрэн Даррел, тонкой, как
фитиль, женщиной, одержимой стремлением коллекционировать интересных людей.
Жаль, подумал я, Фрэн так и не узнает, какой бриллиант она заполучила в лице
Тины...

Я снова повернулся к Барбаре. Она была очень хорошенькой и носила массу
серебряных побрякушек, развешанных по индейскому платью покроя "фиеста",
производством коих занимается местная промышленность. Белое платье с
обильной серебряной отделкой. Как и полагалось, оно заканчивалось пышным
подолом, с таким количеством не менее пышных нижних юбок, которое нарушало
безопасность движения в переполненной гостиной Даррелов.

- Вы живете здесь, мисс Эррера, в Санта-Фе?

- Нет, я приезжая. - У нее были красивые глаза - темно-карие, блестящие,
очень подходившие к ее испанскому имени. - Доктор Даррел говорит, вы
писатель. А под каким псевдонимом вы пишете, мистер Хелм?

Кажется, следовало привыкнуть, но я до сих пор удивляюсь, почему об этом
спрашивают и чего этим хотят достичь. Вероятно, означенный вопрос полагают
верхом вежливости, умелым признанием, что никогда не читали парня по имени
Хелм и не могут назвать ни одной его книги. Только вот беда, я ни разу не
пользовался псевдонимом, ни разу в жизни, - литературной, естественно. Было
время, приходилось отзываться на псевдоним "Эрик", но это совсем иное дело.

- Пишу под собственным именем, - ответил я немного натянуто. - Псевдонимы
в большом ходу, мисс Эррера, если писатели чертовски плодовиты или попадают
в издательские неприятности.

- Ух, - сказала она, - простите.

Я ухмыльнулся собственному назидательному тону.

- Сочиняю в основном вестерны. И, кстати, прямо завтра утром поеду
собирать материалы для новой книги. - Я взглянул на бокал с мартини. - Если,
конечно, буду в состоянии сесть за руль.

- А куда вы едете?

- До Сан-Антонио, по долине Пекоса через Техас, - сказал я. - Оттуда
двинусь на север старыми ковбойскими тропами, в Канзас, и по дороге примусь
фотографировать.

Эррера была умной девочкой, но явно переигрывала роль задыхающейся от
восторга Золушки. В конце концов, она разговаривала не с самим Эрнестом
Хемингуэем.

- ...Да, работал репортером, - сказал я. - В маленькой газете учишься
всему понемногу. Еще до войны. Романы пришли позже.

- Звучит потрясающе, - сказала девушка. - Но жаль, что вы уезжаете. Я так
надеялась... если у вас найдется время... хотела просить об одолжении.
Доктор Даррел сказал, вы настоящий, взаправдашний писатель... - Она
помялась, хихикнула, и я мгновенно понял, в чем дело. - Я пытаюсь немного
пописывать сама, и мне бы так хотелось поговорить с человеком, который...

По счастью, приблизилась Фрэн Даррел, а следом за ней - Тина и ее
приятель; пришлось обернуться и представиться. Фрэн была одета примерно так
же, как моя собеседница, только ее талия, руки и шея куда гуще были уснащены
индейским рукоделием, Фрэн могла себе это позволить. Помимо амосовского
жалованья, у нее были свои собственные средства. Фрэн представляла гостей,
настала и моя очередь.

- ...С кем особенно хотелось бы вас познакомить, дорогая, - сказала Фрэн,
обращаясь к Тине высоким, срывающимся голосом. - Одна из наших местных
знаменитостей, Мэтт Хелм. Мэтт, это Мадлен Лорис из Нью-Йорка и ее муж...
Боже, я забыла, как вас зовут!

- Фрэнк, - сказал блондин.

Тина уже протянула мне руку в длинной черной перчатке. Тонкая,
темноволосая, красивая женщина, истинное загляденье, в черном платье без
рукавов, маленькой черной шляпке с вуалью. Я не против местного колорита,
колорит - хорошая вещь, но, если женщина может выглядеть вот так, зачем
натягивать уборы краснокожей сквау?

Она подняла руку с изяществом, от которого захотелось щелкнуть каблуками,
почтительно склониться и поднести дамские пальцы к губам - когда-то мне,
правда, недолго, довелось играть роль прусского аристократа. В памяти
всплывали всевозможные картины, и я довольно ясно представлял - хоть сейчас
это казалось немыслимым - себя и эту изысканную, грациозную леди целующимися
под проливным дождем в канаве, в то время как люди в военной форме
прочесывали мокрые кусты вокруг. Вспоминал и проведенную вдвоем неделю в
Лондоне... Я глядел на лицо Тины и видел, что она тоже припоминает. Затем ее
мизинец легонько шевельнулся у меня в ладони - определенным образом.
Условный знак, сигнал командира подчиненному.

Я ждал этого. И уставился прямо ей в глаза, и не сделал ответного знака,
хоть и помнил его отлично. Глаза Тины едва заметно сузились, она отняла
пальцы. Я повернулся пожать руку Франку Лорису, ежели, конечно, так его
звали, что было очень маловероятно.

Любителей дробить кости видно сразу. Так и вышло. По крайней мере, он
пытался. Когда ничто не хрустнуло, Фрэнк тоже испробовал трюк с шевелящимся
мизинцем. Он оказался дьявольски большим мужчиной - не совсем моего роста,
этого трудно достичь, - но гораздо шире и тяжелее, с каменной физиономией
профессионального атлета. Нос ему перебили много лет назад, и, следовало
полагать, не на футбольном матче в колледже.

Их просто-напросто распознаешь. Нечто во взгляде, в очертаниях губ;
мягкие, настороженные движения, неуловимое презрительное высокомерие выдают
их посвященному. Это исходило даже от Тины, прелестной, надушенной,
безукоризненно светской. Проглядывало. Некогда я и сам был таким. Думал, все
выветрилось. А так ли?

Я посмотрел на великана, и мы странным образом возненавидели друг друга с
первого взгляда. Я был счастливым мужем, для которого не существовало
женщин, кроме собственной жены; он - профессионалом, выполнявшим работу -
Бог весть какую - с напарницей. Но, разумеется, его проинформировали перед
приездом сюда, и он знал: Мэтту Хелму довелось работать с этой же
напарницей. Какой бы характер ни носили внеслужебные деяния Лориса, - а
субъект выглядел чрезвычайно энергичным, - он не мог не задуматься о деяниях
вашего покорного слуги при подобных же обстоятельствах пятнадцать лет назад.

И, конечно же, пускай Тина давно стала для меня ничем, я не мог не
размышлять о ее обязанностях в качестве миссис Лорис.

Мы сердечно возненавидели друг друга, еще крепче стиснули руки,
произнесли обычные пустые слова, и я позволил ему сокрушать мои суставы,
бешено орудовать мизинцем и не дал почувствовать в ответ ничего, - покуда
рукопожатие не продлилось до пределов разумного и не прервалось. К черту
Лориса. К черту Тину. И к черту Мака, если присылает эту парочку через
полтора десятка лет выкапывать останки надежно погребенных воспоминаний. Я
не сомневался, что Мак и по сей день командует парадом. Организацию
невозможно было представить себе в иных руках, да и кто бы еще взялся за
такое?

Глава 3

Последний раз я видел Мака за столом в маленьком невзрачном кабинете в
Вашингтоне.

- Ваш послужной список в этой папке, - сказал он, когда я приблизился. -
Тщательно изучите. Здесь подробные сведения о людях, которых вы якобы знали,
и местах, где якобы находились. Запомнить и уничтожить. А вот - орденские
ленточки, если придется снова надеть мундир.

Я взглянул и ухмыльнулся. "Как, "Пурпурного Сердца" нет?" Я только что
пролежал три месяца в разных госпиталях.

Мак не улыбнулся.

- Не принимайте увольнение слишком всерьез, Эрик. Вы больше не в армии,
это правда, но ничего не берите в голову.

- То есть, сэр?

- То есть появится множество джентльменов, - как и все мы, он усвоил
выспренние английские обороты речи, пребывая по ту сторону Атлантики, -
появится множество джентльменов, стремящихся сразить наивных девиц
рассказами о том, какими непризнанными героями они прошли войну, как
соображения секретности не позволяют поведать миру об их эпических подвигах.
Еще появится множество потрясающих, разоблачающих и прибыльных мемуаров. -
Мак поднял на меня глаза.

Он сидел спиной к окну, и лицо его было плохо различимо, но глаза, и я их
видел, были серыми и холодными. - Говорю об этом потому, что ваше личное
дело содержит данные об имеющихся известных литературных способностях. О
нашей службе никаких мемуаров не будет. Мы никогда ничего не делали. Нас
вообще не существовало. Помните об этом, капитан Хелм.

Воинский чин и подлинное имя, произнесенные вслух, означали, что кусок
жизни остался позади. Я становился посторонним.

- Не собираюсь писать ничего подобного, сэр.

- Возможно. Однако насколько я разумею, вы намерены вскоре жениться на
привлекательной молодой леди, с которой познакомились в местном госпитале.
Поздравляю. Но помните, чему вас учили, капитан Хелм. Вы не доверитесь
никому, даже самым близким людям. И даже не намекнете, когда зайдет разговор
о войне, что могли бы немало порассказать - если бы могли. Ни при каких
обстоятельствах, капитан Хелм, каким бы ущербом ни грозило молчание вашей
гордости, репутации, семейной жизни, сколь достойным доверия ни был бы
собеседник, вы не станете говорить ни о чем - даже о невозможности говорить.
- Он указал на мой послужной список. - Легенда, конечно же, несовершенна.
Совершенных не бывает. Вас могут поймать на противоречии. Вы даже можете