Двести девяносто! - он глянул вниз и сказал. - Отрыв.
обычно шасси убирал второй пилот.
сиденьями: на приборной доске зажглось табло: "шасси убраны".
инспекциях не вмешивался в действия экипажа, но сейчас заметил как бы
невзначай:
был одиночным. Лукашин понял состояние майора: начать полет с замечания
считалось плохой приметой.
сам не любил зануд, ставящих каждое лыко в строку.
голосов, эфир казался перенаселенным; позже они набрали высоту, после
четырех тысяч метров надели кислородные маски, а когда ушли от аэродрома
на триста километров, майор доложил на землю:
пульте радиостанции: с первого канала они перешли на второй, общий.
глухая ночь окутывала небо. Только откуда-то издали тихо, но отчетливо
донесся разговор летчиков Аэрофлота:
сезон. Может, махнем?
который не знал, как держать себя с этим подполковником: инспекторы
попадались разные.
посвечивая топовыми огнями, танкеры и сухогрузы, но чем дальше, тем
безлюднее становился океан - ночная пустыня без единого огонька.
на островах, но там, внизу, позади - так далеко, что их как бы и не было,
лишь воспоминания нетвердо держались в памяти.
до которых, казалось, рукой подать. В полумраке слабо светились приборы,
свет навигационных огней с двух сторон проникал в кабину - справа зеленый,
слева красный, лица в их освещении выглядели прихотливо и странно.
мглистая пустота. Одинокий самолет в ночном небе был, словно островок
жизни, оторвавшийся от земли.
аэродрома, расположенного далеко в стороне, летел заправщик, в назначенном
месте они должны были встретиться.
времени вызывали друг друга на связь. За пять минут до встречи первый
штурман доложил майору:
тревогу, хотя им не раз уже приходилось заправляться в воздухе. Через две
минуты доложил второй штурман, следивший за бортовым радаром:
сорока километров, они быстро сближались. Не прошло и минуты, второй
штурман доложил снова:
десять.
установок:
глаз не понять было - далеко ли они, близко ли и стоят на месте или
движутся.
справа?
командир заправщика.
шестьсот метров и стали сближаться; сейчас их вела аппаратура
межсамолетной навигации. На самолетах, кроме проблесковых маяков и
навигационных огней, горели синие строевые огни, яркие белые фары освещали
пространство между плоскостями; штурман танкера включил дополнительную
ручную фару.
сторону, однако страхующий трос удерживал.
наблюдавший из прозрачного блистера, тотчас доложил:
попал в захват, и добавил. - Шланг в захвате.
трос.
по метрам шланга; он стал вслух отсчитывать длину. - Пять... три...
полтора... один... Контакт!
и на три метра ниже, по команде майора начали перекачивать горючее.
две гигантские машины на огромной скорости летели борт о борт, соединенные
шлангом.
постороннего в этом заключалось нечто странное и непостижимое: две машины
вылетали с отстоящих далеко друг от друга аэродромов, встречались через
несколько часов в назначенном месте, обозначенном лишь цифрой на карте,
соединялись на лету шлангом и летели рядом так, будто ими управлял один
человек.
обычно следил второй пилот.
на связь, чтобы доложить земле, что на борту порядок; шел четвертый час
полета.
мерный баюкающий гул, слабое фосфоресцирующее свечение приборов,
затененная подсветка штурманских столиков, полумрак кабины, отделенной
стеклом и металлом от холодной пустоты ночи - куда они летели, зачем?
светом, свет лежал на облаках, на фюзеляже и плоскостях, и машина несла
сияние Луны сквозь ночь.
машину и землю, и лишь крупные яркие звезды отчетливо висели во мраке над
головой.
на базе, и почувствовал сожаление: рано или поздно рапорт придется отдать
в штаб.
В те годы он успел пожить в разных местах между заливом Петра Великого и
Пенжинской губой.
над открытым океаном, где встречал американцев, барражирующих вдали от
своих баз; их операторы прослушивали все пространство и нередко выходили
на чужой частоте в эфир.
им отвечали - "еще не родила", а некоторые без затей посылали их подальше
- так далеко, куда даже на сверхзвуковом истребителе нельзя было долететь.
стерильной чистоте сияло солнце, под которым плоскости сверкали так, что
казалось, будто они горят.
глобусом, который медленно вращается, плавно уходили назад знакомые
очертания береговой линии, проплывали далеко внизу, и только быстрота, с