Чтение 2–й страницы книги ~Погружение~

перемена: после северных сумерек, унылого гарнизона и постылой службы, он
оказался среди белого очарования, блеска, чудесного солнечного сияния, да
еще на свободе и в праздности - любая женщина могла глянуться сказочной
принцессой, даже первая встречная; что, впрочем, и стряслось.

Как выяснилось позже, она спешила на свидание. В санатории на всех
углах буйно цвела любовь, ошалевшие от воздержания офицеры табунами
осаждали любую появившуюся в поле зрения юбку.

К слову сказать, в этом не было ничего необычного, в санаториях и
домах отдыха повсеместно крутят любовь, что как бы положено, предусмотрено
распорядком, вроде сна и еды, и как бы вменено в обязанность, наряду со
сном и едой. Но заключалась в этом одна странная особенность: события
проистекали в монастыре.

Двор окружали мощные стены, по углам высились могучие башни. В
замкнутом, отгороженном от прочего мира пространстве, воздух которого,
казалось, пропитан благолепием и молитвой, где веками среди настоянной на
божественной благодати тишины царили усмирение плоти и послушание, кипел
теперь оголтелый флирт. По дорожкам, где когда-то степенно шествовали
крестные ходы, нынче со смехом сновали веселые парочки, прогуливались
кокетливые стайки мужчин и женщин, у церковных папертей назначались
свидания, а в укромных углах, предназначенных для монашеского покаяния,
уединялись влюбленные.

Греховный угар, как облако, висел над старым монастырем, над кровлями
и шатрами, летом расползался окрест, заволакивая кусты, лужайки и соседние
рощи.

Капитан стоял, окаменев, и похоже, вовсе потерял самообладание,
вернее, способность двигаться и говорить. Словом, лишился дара речи. Позже
он не мог вспомнить себя в эти минуты - память отшибло. Поспешая, женщина
на ходу заметила торчащего, как столб на дороге, капитана, который
напряженно и молча смотрел на нее, не спуская глаз. Она удивилась и
глянула повнимательней - не знакомы ли, но нет, никогда прежде она не
встречала его, и потому необъясним и странен был ей застывший истуканом
моряк, его пристальный неотрывный взгляд.

При всем своем кокетстве она не знала за собой такой разящей силы, не
подозревала, что так сокрушительно неотразима - поверить не могла.

Время исчезло. Капитан стоял, забыв обо всем. Вытянув руки по швам,
он неподвижно смотрел на женщину. Могло сдаться, он выполняет команду
"равняйсь!" в строю почетного караула. Это и впрямь было похоже на
почетный караул по случаю прибытия высокого гостя: капитан замерев, держал
равнение, медленно поворачивая голову, провожая женщину взглядом.

Движением плеч она взбодрила лису, кокетливо подбросила ее вверх, как
это свойственно опытным женщинам, однако и она была смущена и даже
растеряна: нам редко уделяют столь пристальное внимание, неподдельный
интерес всем нам в диковину.

Миновав капитана и чувствуя на спине его твердый, как прикосновение,
взгляд, женщина обернулась, по губам ее скользнула лукавая усмешка, глаза
игриво блеснули, лиса на ее плечах задорно вскинулась, словно пружинисто
скакнула на упругих лапах.

И капитан не выдержал: четким строевым шагом он направился к женщине
и, козырнув, отдал рапорт - так, мол, и так, здравия, мол, желаю, капитан
первого ранга такой-то. Женщина, улыбаясь, смотрела на него, живо
поигрывала глазами, он заговорил с ней, не слыша себя, оглушенный встречей
и внезапным чувством.

Серьезно и даже хмуро, настойчиво, с легкой, но заметной досадой,
словно втолковывал что-то простое, понятное, что, однако, собеседник никак
не понимал, капитан твердил новой знакомой, как необходимо, как важно
сейчас выпить шампанского.

Женщина медлила с ответом, ее разбирали сомнения. С одной стороны,
прежний ее поклонник, на свидание к которому она спешила, был майор, а
новый ухажер имел на погонах на две звезды больше, что, конечно, сулило
ему преимущества. Не говоря уже о том, что моряков всегда предпочитают
сухопутным. Но с другой стороны, капитан так внезапно и невесть откуда
возник на ее пути, что и напрашивалось само собой, будто так же внезапно и
невесть куда он может сгинуть.

А он настойчиво твердил одно и то же, талдычил, токовал без умолку,
как тетерев, словно опасался, что стоит ему умолкнуть - и она откажет.

В то время выпить шампанского в Звенигороде можно было в трех местах:
во-первых, в тесной бревенчатой конуре в доме отдыха "Связист", где
спозаранку допоздна торговали вразлив, во-вторых, в похожем на барак,
захудалом звенигородском ресторане, в-третьих, в станционном буфете,
темном, заплеванном помещении о пяти столах, где у широкой стойки можно
было получить бокал шампанского, стакан водки, кружку пива и окаменелый
бутерброд с килькой или сыром. В этих местах вечно ошивались местные и
заезжие страдальцы, сбивчиво гомонили, устроясь уютно за столами в
кромешной духоте. О да, выпивка тогда стоила сущие гроши, и как подумаешь,
сколько упущено, поедом едят запоздалые сожаления: вспомнишь - душа болит!
Впрочем, это касается и всего прочего, что упущено за все годы и кануло
навсегда.

Едва капитан перевел дух, женщина, помешкав, согласилась. И уже не
заходя никуда, с места в карьер, как был с банными принадлежностями в
прозрачном пакете - мыло, мочалка, полотенце - капитан повел свою спутницу
со двора. Вернее, вела она его по той причине, что он только прибыл и не
знал дороги, а она знала здесь все тропки, все стежки-дорожки к
животворным источникам: свидания и прогулки способствуют познанию
местности.

Они стремглав нырнули под арку Троицкой надвратной церкви и по
широкой крутой лестнице, которая прорезала высокий подклет, мимо резных
белокаменных розеток торопливо сбежали в маленький внутренний дворик. Над
ними высилась могучая Красная башня, где когда-то в нишах и на галереях
стояла в карауле стража. Дозорные озирали тогда окрестности с высокой
кирпичной колокольни, где висел знаменитый колокол с малиновым звоном,
давший городу имя.

Стоит забраться на колокольню, как раздвигается окоем и открывается
широкая долина, по которой плавно кружит среди холмов и косогоров
неторопливая Москва-река. Взгляд скользит по застенчивому пейзажу, и
возникает в душе тихая печаль сродни той, какая открывается нам в поисках
смысла жизни.

Забравшись на колокольню, я не раз жадно вбирал открывшийся вид,
мусолил взглядом каждую подробность в шкурном стремлении запомнить,
удержать, присвоить и сохранить. И потом, позже, спустя годы, когда я
узнал славу и суету чужих столиц, стоило мне на короткое время вернуться
сюда, как разом опадала шелуха обыденности, таяли заботы и забывались,
забывались повседневная житейская толчея, несуразица и хлопоты, на которые
все мы обречены - все, кого одолевают непомерные желания и гордыня.

Капитан и только-только обретенная подруга кинулись второпях под
своды сумрачного церковного подклета и вынырнули из-под арки в нижнем
дворике, сдавленном могучей Красной башней и Троицкой церковью.

Красная башня имела двое ворот: большие, главные - для царя,
патриарха и знати, и другие, поменьше - для простолюдинов.

Теперь пользовались лишь главными воротами, днем створки разводили,
на ночь закладывались тяжелым поперечным брусом. Был день, капитан и его
подруга в мгновение ока оказались на воле за стеной.

Вокруг в беззвучии стоял по склонам неподвижный, пронизанный
январским солнцем заиндевелый лес. Частый скрип снега сопровождал на
морозе торопливую пару, они спешили так, словно хотели поспеть к
назначенному часу.

В спешке и нетерпении нагрянули они в соседний дом отдыха.
Шампанского в буфете не оказалось, однако в наличии имелся портвейн, что,
конечно, не одно и то же. И чтобы не считалось, что они зря бьют ноги и
тратят попусту время, они распили бутылку портвейна, но мимоходом, на лету
и как бы по суровой необходимости, а не затеи ради. Словом, отметились.

Разумеется, портвейн не в состоянии заменить шампанское, и неудачники
обрушились на единственный в городе ресторан, больше напоминающий тифозный
барак, где кутнули напропалую, заказав все меню подряд.

Когда принесли заказ, выяснилось, что шампанского нет - то ли выпили,
то ли не привезли. Неудача с шампанским ввергла пару в разочарование. Они
огорченно выпили все, что нашлось, однако без шампанского это было слабое
утешение и как бы не в счет; несмотря на обилие стола, в душе у капитана
скреблись кошки.

Да, съедено и выпито было изрядно, но капитан остался безутешным - не
мог смириться с неудачей: капитан пообещал женщине шампанское, а он был не
из тех, кто бросает слова на ветер.

Опустошив стол, горемыки отправились на станцию: они все еще
надеялись. Так бывает иной раз, когда сразу не заладится, и бьешься,
бьешься, хлопочешь, но не везет, не везет - машешь крыльями, и ни с места,
ни с места - никак не взлетишь. Бывалые люди знают, что если пошла полоса,
смирись. И большинство в подобных случаях отступит, лишь немногие
употребят все силы, чтобы переломить судьбу.

Вероятно, улыбнись им сразу счастье, все обошлось бы. Спокойно и
трезво они выпили бы по бокалу шампанского, благоразумно вернулись бы под
монастырский кров и мирно, пристойно отбыли бы положенный срок. Стойкое
невезение задело капитана за живое, он не привык терпеть поражения.

В станционный буфет они попали к закрытию, дверь была заперта, но
капитан посулил вышибале стакан водки, и тот их пустил. Но, видно, им
фатально не везло в тот день: в зловонном станционном буфете оказалось
все, что душе угодно, даже ром и ликер, которых там сроду не бывало,
однако шампанского, которое не переводилось в буфете никогда, по
непонятной причине не нашлось.

Испытав на станции новое разочарование, капитан и его подруга, чтобы
не скучать в дороге, прихватили первую попавшую под руку выпивку, прыгнули
в отходящую электричку и стремглав умчались в Москву: где-где, а в столице