невидимую угрозу. Смерть... Она была повсюду. Она сидела в засаде и
поджидала...
приходил ко мне встретиться со шлюхой из Вандома. Я давала им комнату для
друзей и жарила цыпленка по-охотничьи. В тот раз они остались здесь на
ночь... И в это время она отравилась. Утром Бланшен пошел к себе, а через
полчаса вернулся бледный, как...
прибыли вместе с врачом. Они нашли клочок бумаги на столе... Она написала:
"Прощай! Жермена".
об этом самоубийстве, показался мне неприличным. Я пожал ей руку.
Толстуха-кабатчица смотрелась на нем как китайская тень. Я был уже на
повороте, когда она крикнула:
***
хотелось поддаваться впечатлениям. Какая разница, что кто-то лишил себя
жизни в стенах моего жилища. Разве мы не ходим по мертвым? Все более-менее
старые дома, перекрестки, улицы, пшеничные поля имеют свои трупы. Разве
перегной, образованный гнилыми листьями, не питает новые ростки? Так того
требует циклическое движение жизни. Смерть Жермены Бланшен привела к тому,
что дом попал в мое распоряжение. Моя смерть, вероятно, освободит его для
других и так далее, пока эти каменные стены не зарастут крапивой.
каждом доме есть легкие шумы, он населен скрипами, потрескиванием. Этот же
был совершенно немой. Я включил свет и улыбнулся знакомой мебели, картинам в
стиле рококо, уродство которых меня уже не раздражало.
комнате она умерла? В той, где я сплю? Этот вопрос превратился для меня в
идею-фикс.
смерти. Но наше обоняние атрофировано, и мой нос почувствовал лишь сильный
запах свежего дерева.
маленькие черные буквы начнут кишеть перед глазами как муравьи. Я стал
думать о мадам Бланшен, пытаясь воссоздать в своем воображении ее лицо. Но
мне это не удалось. Когда я сделал подбородок и рот и уже примеривал глаза,
нижняя часть ее лица расползлась, как рисунок на запотевшем стекле. Она
ускользала от меня, как очень сложная головоломка, которую невозможно
разгадать. В конце концов я заснул тяжелым сном.
что небольшой огонек оздоровит помещение, и спустился в подвал, чтобы зажечь
котел центрального отопления.
углу большой ящик, полный старых бумаг. Я взял несколько газет, смял их,
перед тем как сунуть в черную пасть котла. Когда я занимался этой работой, к
моим ногам упал комок сиреневой бумаги. Я увидел, что это письмо. Оно было
написано высокими острыми буквами. Это был, без сомнения, почерк женщины. Я
расправил его, чтобы прочесть, и сразу же понял, что это послание,
адресованное мадам Бланшен своему мужу. Она писала:
хочу, чтобы ты знал: такая жизнь не может больше продолжаться. Ты не только
изменяешь мне и превращаешь в посмешище, но теперь еще и бьешь. Я пишу тебе
это письмо, чтобы выразить свое возмущение, чтобы крикнуть:
было. Я подумал, что бедная женщина, видимо, продолжила на другом листке,
но, приглядевшись, заметил, что низ страницы отрезан.
Жермена Бланшен написала:
спасли его от жандармов.
ли быстро пришел к такому заключению? Еще накануне мне ничего не было
известно о самоубийстве, и вот я уже превратил его в убийство, которое, не
сомневаясь, приписал мужу.
и стал слушать, как они, разгораясь, весело потрескивают. Огонь наконец-то
привнес жизнь в этот мертвый дом. Перед тем как перемешать лопатой уголь, я
подождал, чтобы огонь хорошо взялся. Чем больше я думал о письме, тем больше
приходил к выводу, что Бланшен убил свою жену.
известном прощальном послании, а затем..." А что затем? В конце концов, меня
не касалось, что мой предшественник оказался убийцей. Мораль - расплывчатое
понятие. В любом случае мадам Бланшен была мертва. Если ее убил муж (а он ее
убил, так как письмо, которое я только что прочитал, принадлежало не
неврастеничке, а, скорее, женщине, решившей действовать), - если он ее убил,
то должен был мучиться угрызениями совести. Суд людей, обвинив его в
преступлении, лишь облегчит эти муки.
Убийство, если оно не раскрыто, действительно пустяк. Если все проходит
удачно, то это не влечет за собой никаких последствий. Хрупкость,
непрочность нашего тела таковы, что смерть в той или иной форме кажется
обыкновенной, почти невинной... Мадам Бланшен потеряла жизнь, потому что
последняя фраза ее письма не уместилась на одной строке. Случай в виде ее
почерка захотел, чтобы она отделила слово "прощай!" и чтобы это слово
оказалось прямо над подписью.
Глава 2
серьезно затосковал и у меня появилось желание все продать и переселиться в
другое место. Если ты крепкий парень тридцати шести лет, хоть и с
гипертрофией печени, но с солидным доход ом, то такую одинокую жизнь вести
долго трудно.
себя в зеркало в ванной. Я начинал походить на отшельника. На моем лице
появились признаки одинокого мужчины. Они угадывались во взгляде и в уголках
губ. Жесткий и эгоистический отблеск в моих глазах не говорил ни о чем
хорошем, а мой рот сжимался в горькую складку.
уносимое водой. Старик, тебе нужно жениться.
бывать с женщинами, но не жить с ними. Мысль, что одна из них может
принадлежать только мне, ужасала меня с тех пор, как я понял, что такое
семейная пара. Не объяснялось ли этим женоненавистничеством мое снисхождение
к Бланшену убийце с отвислыми щеками?
всегда был неплохим исполнителем, нов молодости мне случалось сочинять
небольшие романтические вещи. Почти час я терзал клавиатуру, закрыв крышку
инструмента, поднялся, щелкнув пальцами.
хватает женских рук. Я присел на корточки в холле, - чтобы посоветоваться со
своей обителью.
истосковалась без женского рукоделия, женского белья. Кухня требовала
кухарку. И вялая, застоявшаяся тишина надеялась услышать легкий голос,
песни.
У меня были привычки холостяка, к которым беспардонно отнесется молодая
женщина. Кроме того, она может захотеть иметь детей. Но самое худшее, если я
в нее влюблюсь. Мне же была нужна скорее спутница, чем супруга, женщина
среднего возраста, спокойная, рассудительная, с которой можно было бы спать
раздельно.
очень обходительной, не слишком умной, бесконечно терпеливой и оказывала мне
некоторые ласки, желательнее опытные.
реализовывать планы. Садясь за стол у Валентины, я вполголоса напевал.
довольным жизнью.
что я женюсь.
можно посудачить, и в то же время немного огорченная, поскольку теряла
такого выгодного постояльца.
Акунин Борис
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Емилина Ника