минут назад мы перебросились с Добротвором последними словами, я пожелал
ему успеха, он дернулся было послать меня к черту, да прикусил язык - он
был достаточно воспитанным человеком, чтобы сохранять необходимую
дистанцию между мной и собой. Хотя Виктор и видел во мне - я в этом не
сомневался - такого же профессионального спортсмена, как и он сам, но
нынешнее мое положение, а главное - полтора десятка лет, разделявшие нас,
удержали его в рамках приличий.
приглашению Федерации бокса Канады на крупный международный турнир, а я с
фигуристами - на юношеское первенство мира в Лейк-Плэсид, и здесь, в
Монреале, наши дороги расходились. Добротвор, как обычно, выглядел
веселым, уверенным в себе, и, кажется, перспектива вновь встретиться с
Гонзалесом, экс-чемпионом мира и, пожалуй, самым известным после Теофило
Стивенсона боксером на Кубе, дважды выигравшим у Добротвора в уходящем
году, мало беспокоила его.
мой давний друг Анатолий Владимирович Власенко, Влас, с которым мы столько
наплавали в свое время в разных бассейнах мира, отяжелевший с тех пор, как
мы виделись в Штатах четыре года назад, на зимних Играх в том самом
Лейк-Плэсиде, куда я направлялся теперь, - ситуация прояснилась. Он был
непривычно мрачен и неразговорчив.
вопрос.
лицо, честное слово, - это не потрясло бы меня сильнее! Виктор...
Добротвор... этот честный и красивый человек... и наркотики?
меня злым взглядом. - С тобой прилетел, в одном самолете... Извини, я
хотел сказать... И вещдоки налицо... Этого только нам здесь не хватало!
Виктор Добротвор, выступление которого в монреальском "Форуме" широко
разрекламировано (в самолете я читал местную "Глоб" - Виктору газета
посвятила чуть не целую полосу с множеством фото, схвачен в таможне с
грузом наркотиков. Было от чего впасть в мрачное расположение духа...
остановился у окна - высокого, широкого, веницианского, впрочем, скорее
викторианского, в стране, где по-прежнему чтут за первопрестольную Лондон,
а портреты английской королевы увидишь едва ль не в каждой второй витрине
независимо от того, чем торгуют, - фруктами или новыми американскими
автомобилями. - Да, время банальных провокаций минуло. Теперь и пресса
насобачилась - ей мякину не предлагай, дай факт крепкий, да еще с
внутренним содержанием, чтоб достать местного аборигена до самых
селезенок. Матрос, сбежавший с торгового судна, какой-нибудь обломок
вокального трио, закричавший что-то на манер ("хочу свободы", заслужит
разве что пятистрочную информацию. Здесь же случай особый, из ряда вон, и
потому особенно сенсационный. Да что там! Я за столько лет зарубежных
скитаний не припоминаю ничего, даже приблизительно напоминавшего эту
историю...
пали жертвой собственной подозрительности, эгоизма и обособленности...
обособленности, рожденной в обстановке всеобщего сумасшедшего поклонения.
Ваш брат журналист к той истории приложил - и еще как приложил - руку. Ах,
неповторимые, ах, идеал советского спорта!
сумерки, в дождь, барабанивший в стекла. С грустью заметил я, что у него
появилась ранняя седина на висках, хотя Анатолий, считай, года на два
младше меня. Мы редко виделись с тех пор, как он уехал из Киева в Москву,
тем более что вскоре он вообще бросил выступать даже на чемпионатах
столицы. Из виду, правда, друг друга не теряли, а если выпадала удача
встретиться на далеких меридианах, как вот нынче, - радовались искренне и
проводили вместе максимум возможного времени. Власенко по-прежнему любил
хлебосольство, был насмешливо улыбчивым, едким шутником, с ним не
заскучаешь. Не скрою, ребята поговаривали, что он часто заглядывал в
рюмку. Я не слишком-то доверял подобным разговорам - Власу завидовали:
как-никак жизнь за границей, это тебе не прозябание на службе в
каком-нибудь НИИ или конторе. Ведь рассуждали как: ну, неплохой пловец,
даже приглашали в сборную, но каких-либо заметных успехов за ним не
числилось, и вдруг - такая блестящая дипломатическая карьера...
зимнего унылого дождя, резко повернувшись, спросил Власенко. - Ты ведь его
должен хорошо знать!
Виктором довольно часто, это правда.
отхватить сразу десять тысяч долларов? Так ведь он, как я разумею, человек
не бедный, от зарплаты до зарплаты рубли не считает.
о рублях... - Я все еще ощущал внутреннюю несобранность, даже
растерянность; ненавидя такое состояние, только больше волновался и не
находил разумных слов, чтоб попытаться объяснить Власенко, а скорее самому
себе, что же стряслось с Виктором Добротвором. Если же честно, то до той
минуты в аэропорту "Мирабель" не слышал о лекарстве под названием эфедрин,
числившегося здесь, в Канаде, опасным наркотическим средством, а у нас
продававшимся в любой аптеке, кажется, даже вообще без рецепта.
злорадство - злорадство обывателя, узревшего вдруг, что всеобщий кумир на
поверку оказался самым обычным мелким и дешевым хапугой. - Ты брось, -
словно прочитав мои мысли, рубанул он, - меня причислять к злопыхателям,
что пишут письма в редакции и вопрошают, что это за привилегия разным там
чемпионам и рекордсменам. Я, мол, гегемон, у станка вкалываю, а в очереди
на квартиру годами торчу, а тут сопливому мальчишке, научившемуся крутить
сальто-мортале лучше других, - слава, деньги, ордена и, естественно,
квартиры...
я, услышав слова и поняв тон Анатолия: от сердца отлегло - не испортился
парень.
реакцию, ему нужно было - кровь из носу! - раскачать меня, выудить
внутреннюю информацию, потаенные мысли, чтоб установить логическую связь
между моими знаниями о Добротворе и тем, что приключилось в аэропорту
"Мирабель"). Но я не был готов к взрыву - вулкан еще лишь клокотал где-то
глубоко-глубоко, ничем не выдавая своей дьявольской работы. Но я был бы
подлецом, если б не помог Анатолию - да и себе! - разобраться в фактах,
какими бы трудными они не были.
привести к подобному поступку, - начал я осторожно, словно нащупывая в
полной темноте тропку. - Ничего...
Власенко был нетерпелив, и это задело меня за живое.
научила не доверять людям, а у меня другие взгляды на жизнь.
красной коробочки "Мальборо". Но не закурил, а примирительно произнес: - Я
привык верить фактам, этому меня учили... учат и теперь.
лет, спортом занимается лет 15-16, то есть, считай, большую часть
сознательной жизни. Родители живы, не разводились, но практически
воспитывала Виктора тетка - писательница, старая большевичка, отсидевшая
срок при Сталине. Я ее знал преотлично - жили-то на одной лестничной
клетке. Там, у нее, и познакомился с Виктором. Много лет назад. Она имела
безраздельное влияние на Добротвора, а родителям, кажется, это мало
докучало.
не человек. Веришь, я искренне завидовал ее цельности, полнейшему
отсутствию саморедактирования, качества, столь присущего многим нынешним
литераторам. Я имею в виду ее честность в оценках даже самых больших
людей.
друзья, как живет, есть ли машина?
Виктор души не чает. Отличный парнишка, а характером - в тетку. Правда,
стихов не пишет.
много тренировок, мизер свободного времени, жизнь, подчиненная раз и
навсегда заведенному ритму, где нет места другим ритмам. Нужно или
подчиниться ему, или уходить. Она ушла. - Я говорил уверенно, потому что
такая же ситуация однажды создалась у меня самого и закончилась та история
так же печально, как у Добротвора. Нет, для меня она обернулась лучшим
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Сертаков Виталий
Гуревич Георгий
Беляев Александр