Чтение 2–й страницы книги ~Невозвращенец~

бы помочь.

- Нет, ребята, - сказал я и закурил. - Не понимаю, чем я все-таки
могу вам помочь. Совершенно не понимаю. Мало того, что я чутья к слову не
имею, я совершенно не умею выдумывать. Я считаю фантазию для порядочного
экспериментатора абсолютно неприемлемым качеством и никогда ничего и ни о
ком выдумывать не буду...

- Вы нас обижаете, - сказал Сергей Иванович, - честное слово. Да
разве мы вас просим выдумывать? Нам и в голову бы не пришло вас об этом
просить...

- И в голову бы не пришло, - сказал Игорь Васильевич, - вы нас
обижаете просто. У нас совершенно и редакция другая, мы фантазиями или,
как вы говорите, выдумками вообще не занимаемся. Это у вас просто
представление такое: раз мы, значит, фантазия, беллетристика, романы,
ночные бдения, трагедии, как при Бальзаке...

- Или даже при Достоевском каком-нибудь, - добавил Сергей Иванович и
чуть улыбнулся. - Преступление и наказание прямо. Это все уже давно
прошло, Юрий Ильич, сейчас исключительно документальное всех интересует.

- Время другое, - серьезно закончил Игорь Васильевич.

- Но о чем же я могу написать?! - тут и я засмеялся. Со стороны мы
были, конечно, похожи на совершенно одинаковых людей, коллеги-литераторы
беседуют. "Я уже вполне усвоил их тон", - с ужасом подумал я. - Ну,
написать о нашей беседе, например? В лицах...

- Обязательно! - закричали они хором и, немедленно встав, кинулись
пожимать мне руки. - У вас прекрасно получится. А мы уж позвоним, вы
извините, как только напишете, так и позвоним... Счастливо вам! Прямо так
и давайте, странички четыре-пять, на машинке, через два интервала, поля
стандартные. Так и пишите: дескать они явились прямо в институт, и так
далее. А потом переходите сразу к главному: ночь, улица, фонарь, аптека,
ну, и так далее. Улицу-то знаете?

- Знаю, знаю, - отвечал я, пожимая руки.

- Ну, так и пишите: улица такая-то, почтовый индекс, если в центре,
не обязательно... еще раз пожелаем всего хорошего!

- Давайте я вам пропуск подпишу, - сказал Сергей Иванович строго.

Игорь Васильевич высоко, до хруста заломил мне руку за спину и
несильным пинком вытолкнул меня в институтский коридор. В коридоре было
пусто, и только в дальнем конце светилась одна - ночная, дежурная -
лампочка.

Ледяной ветер нес снег зигзагами, и белые струи, словно указывая мне
путь, поворачивали с Грузин на Тверскую. Где-то в стороне Масловки стучали
очереди - похоже, что бил крупнокалиберный с бэтээра. Я вытащил из-под
куртки транзистор и ненадолго - батарейки и так катастрофически сели -
включил его. "Вчера в Кремле, - сказал диктор, - начал работу Первый
Чрезвычайный Учредительный Съезд Российского Союза Демократических Партий.
В работе съезда принимают участие делегаты от всех политических партий
России. В качестве гостей на съезд прибыли зарубежные делегации -
Христианско-Демократической Партии Закавказья, Социал-Фундаменталистов
Туркестана, Конституционной Партии Объединенных Бухарских и Самаркандских
Эмиратов, католических радикалов Прибалтийской Федерации, а также Левых
коммунистов Сибири (Иркутск). В первый день работы съезда с докладом
выступил секретарь-президент Подготовительного Комитета генерал Виктор
Андреевич Панаев. Московское время - ноль часов три минуты. Продолжаем
передачу новостей. Вчера в Персидском заливе неопознанные самолеты
подвергли очередной ядерной бомбардировке караван мирных судов,
принадлежащих Соединенным Штатам. Корабли шли под нейтральным польским
флагом, но это не остановило клерикал-фашистов. Мировая общественность
горячо поддерживает миролюбивые усилия..."

Я выключил приемник и двинулся по Тверской. По обе стороны широкой,
ярко освещенной луной улицы брели люди. По одному, по двое они шли от
Брестского вокзала вниз, к центру. Все несли сумки, у многих за плечами
были маленькие тощие рюкзаки - последняя предвоенная мода. И полы многих
шуб, курток, пальто так же оттопыривались, как и у меня, а кое-кто нес
"калашников" и вовсе - по ночному времени - открыто. Светила луна, и под
ее светом ползли, извиваясь, серебряные нити снега, и время от времени
нарастал шум и проносился по самой середине мостовой легкий танк или,
грохоча проржавевшими дырявыми крыльями, полузадохшаяся "Волга", и шли по
тротуарам люди - и легкий гул разговоров шепотом, дыхания, шарканья шагов
стоял на улице.

Я вспомнил, как когда-то, давным-давно, а если точнее - ровно десять
лет назад - я уже шел по ночной Тверской, тогда еще Горького, и цель моего
путешествия была почти такая же, что и сейчас. Мне должно было исполниться
сорок лет, было позвано огромное количество гостей, была уже куплена
водка, еще продавалась она совершенно свободно, и никто не опасался
попасть в очереди у винного в облаву истребительного отряда угловцев, но
вот не хватало нам с женой, видите ли, деликатесов к юбилейному столу. Нам
казалось, что с продуктами в магазинах плохо, что на стол нечего
поставить, что для того, чтобы достать еду, надо слишком много
хлопотать... И мы решили сделать ресторанный заказ. И, проклиная наш
постоянный дефицит всего, я шел по ночной улице в кулинарию этот самый
заказ делать. У той знаменитой кулинарии с аналогичной целью собиралась
большая очередь задолго до открытия. И как же я тогда возмущался! "Ночью!
Очередь! За продуктами!" А в заказе чего только не было - кажется, даже
мясо... Или масло... уже не помню. Может, этого не было ничего. Может, мне
приснилось это такой же лунной ледяной ночью, когда так же змеился по
мертвому городу снег и так же трещали пулеметные очереди - мне приснились
эти судки, и блюда, и что-то жареное, горячее, и обжигающий глоток водки,
и запах кофе, и гости, входящие без оружия, нарядные гости в целой
одежде...

Впереди, где-то у Страстной, грохнул взрыв. И улица мгновенно
опустела - только последние тени задрожали у стен и исчезли, влившись в
подъезды и подворотни. Я вильнул за угол, кинулся к знакомой двери - это
был старинный дом, где прошло мое детство, - снова одно из тех многих
совпадений, которым мы уже перестали удивляться в эти ночи. Дверь была,
конечно, заколочена. Я рванул с шеи автомат, повернул и примкнул штык,
подковырнул им доску...

В подъезде я был не один.

- Только стрелять не вздумай, - сказал хриплый голос, по которому не
сразу угадалась женщина. - Ты на площадь?

- Ну, допустим, - ответил я осторожно. - Вы... вы где? Я не вижу
здесь...

- Москвич, - вздохнула женщина, и мои глаза, притерпевшись, нащупали
ее силуэт. Она стояла на площадке между первым и вторым этажами и
выделялась на фоне сизого прямоугольника окна. - По выговору слышно -
москвич. А я с Днепропетровска, как он теперь?.. С Катеринослава, ага. Вот
приехала. А ты не знаешь, шо у вас тут, в этой Москве, можно достать
какой-нибудь обуви или нема? Одна суета...

- Не знаю, - ответил я гораздо суше, чем даже я хотел. - Я не
интересуюсь обувью.

- А шо ж вас интересует? - перешла "на вы" женщина. Она спустилась по
лестнице, подошла поближе. - Прикурить у вас будет?

Я прислонил автомат к стене, достал зажигалку, чиркнул. Огонек
осветил склоненное женское лицо, сигарету, пальцы...

- Ой, спасибо, - сказала женщина, выпустив дым первой затяжки. Огонек
зажигалки еще дрожал. Снизу, от моих ладоней, женщина подняла на меня
подсвеченные им глаза. Именно такое лицо я и ожидал увидеть - сколько уже
видел я их, этих южных красавиц, налетавших в столицу еще в те полузабытые
времена, когда стояли они в очередях за сапогами, не рискуя налететь на
выстрелы веером из подворотни напротив, на жестокую проверку Комиссии, на
толпу одурелых двенадцатилетних бензинщиков... Сколько раз обманывался
этими сухими, точно и тонко прорисованными лицами, сколько раз попадался
на эту комбинацию панночки и модели из хорошего журнала!..

И снова во тьме после сникшего огонька зажигалки, поплыло передо мной
это вечное лицо захватчицы - прямой короткий нос, обтянутые скулы, широко
раскрытые, серьезные и ласковые глаза.

- И шо ж сегодня на той площади будет? - задумчиво, как бы сама у
себя, спросила приезжая. - Надо сходить...

- Сегодня понедельник, - сказал я. Магия уже действовала, и вся моя
доброжелательность вместе с так и не пропавшим бахвальством осведомленного
московита пришли в движение, ринулись навстречу этому невидимому лику
обмана. - По понедельникам там многое бывает. Можем пойти вместе...

- А можно и вместе... - с легким и так складно ложащимся на
комический напев ее фраз смешком начала женщина, но договорить не смогла.
За дверью, прямо в переулке, прошумел автомобильный мотор, грохнуло и
зазвенело, и тут же - топот многих бегущих, крики: "Куда?! Стой, стой,
сука!.. Ворюга! Торгаш!.. Стой!" Мгновенно схватив автомат, я поймал в
темноте женщину за рукав - рукав был скользкий, кожаный - и взлетел вместе
с нею на этаж.

- Вот, дверь вы открыли, теперь до нас кинуться, задыхаясь,
прошептала женщина. Здесь, на площадке, окно выходило прямо в переулок. В
его синем свечении лицо женщины потеряло почти все от фотомодели и стало
совсем ведьмачьим. Я отодвинул ее в простенок, перехватил автомат
поудобнее и осторожно придвинулся к стеклу.

В переулке я увидел человек восемь. Насколько можно было разобрать,
все они были в военном, в десантных бушлатах, в беретах, стоявших лихо
торчком, но по разномастной обуви и брюкам было ясно, что это не
регулярные части.

- Афган... - севшим от увиденного голосом шепнул я женщине и не
расслышал ее ответа - то, что происходило в переулке, оглушило меня, и
смотреть я не хотел, и смотрел, не отрываясь.