манера говорить - слова вылетали из ее уст легко и непринужденно, но при
этом казалось, что каждая случайная реплика хорошо отрепетирована. Девушка
была в юбке и пушистом пуловере, пальто-накидка, по парижской моде, изящно
ниспадало с плеч, шарф обвивал шею в стиле Пикассо, а ручки прятались в
изящных рукавичках. Миниатюрные ножки были обуты в модные туфли без
каблуков, с пряжками в виде маленьких бабочек. Эллери готов был побиться об
заклад, что такие туфли она специально подобрала, чтобы подчеркнуть
пикантность родинки на щеке.
она владела искусством казаться безыскусной, так что Эллери вдруг усомнился
в своих первоначальных предположениях о театре. Он часто замечал, что если
юная дама выглядит так, словно только что сошла со страниц журнала мод, то
обычно она оказывается какой-нибудь секретаршей. Чтобы рассеять сомнения, он
спросил: - Вы работаете в театре?
вы догадались, мистер Куин?
представить - мистер Берк, мисс Вест.
из себя:
ретировался в кабинет Эллери и угрюмо буркнул оттуда: - Я пойду помоюсь,
Куин. Ну, и все остальное.
- заметил Эллери. - Мистер Берк - частный детектив, из Лондона, и здесь он
по делам.
смутилась. Что касается Берка, то он вошел, бросил в сторону Эллери свирепый
взгляд и проскользнул к одному из окон, в которое уставился, демонстративно
ото всех отвернувшись.
позавтракать (но она отказалась) и зажег для нее сигарету, - приступим к
делу, мисс Вест?
пепел. - Вы, наверное, помните Глори Гилд?
юности с безумным восторгом слушал ее голос, певица была предметом его самых
страстных мечтаний. В то время одной мысли о звуках этого голоса было
достаточно, чтобы у Эллери все замирало внутри.
числу которых он - увы! увы! - не принадлежал). И он все еще порой заводил
ее старую пластинку особенно в лунные ночи, когда так и тянуло вспомнить
прошлое. И вот имя Глори Гилд вновь столь внезапно вторглось в его жизнь,
что он даже слегка растерялся! Даже если бы вместо этой девушки с медными
волосами перед ним предстал призрак самой Хелен Морган или Айседоры Дункан,
Куин не был бы настолько потрясен.
что при упоминании этого имени Берк странно дернулся и напряженно застыл, из
чего Эллери заключил, что Берк тоже удивлен и даже более чем удивлен... О,
Эллери отдал бы многое, лишь бы узнать, что же в этот момент происходит в
душе Берка. Но он усилием воли вновь заставил себя сосредоточиться на своей
посетительнице.
- был им. - И она задрожала так, как обычно описывают в романах и как редко
дрожат люди в действительности. И продолжала: - Как могут женщины быть
такими дурами? Такими набитыми дурами? - Она буквально так и выразилась -
"набитыми дурами"".
Куина, а уж причина этих слез была и вовсе самая банальная, однако Эллери
был растроган и терпеливо ждал, когда гостья успокоится. Наконец мисс Вест
затихла, всхлипнула разок, как ребенок, полезла в сумочку за платочком и
прижала его к своему изящному носику.
Ну, в общем, все было кончено семь месяцев назад. Вернее, мне только
казалось, что кончено. И вот теперь это несчастье...
мозаика, которую еще нужно было собрать по кусочкам в единое целое.
Насколько Эллери сумел уяснить сказанное, оно сводилось к следующему. Для
начала необходимо кратко изложить судьбу Глори Гилд. Имя, данное ей при
рождении в 1914 году, - Глория Гилденстерн. В тридцатые годы она покинула
Средний Запад, страну Синклера Льюиса, где выросла, и с чисто лью-исовским
намерением с ходу покорить Нью-Йорк, а там, само собой разумеется, и весь
мир, приехала в сердце Америки.
пела, сочиняла музыку, играла на фортепиано - сама себе аккомпанировала.
на своем голосе. И действительно, манера ее пения была так же сложна и
неповторима, как и ее партитуры. Она умела придавать голосу невероятный
трепет страсти, почти скорби, и он завораживал публику подобно движениям
факира - постепенно, неизбежно и незаметно. В ночных клубах она заставляла
умолкнуть даже заядлых выпивох. Критики, правда, отзывались
пренебрежительно: "голос для спальни", допуская ее успех лишь в низкопробных
кабачках, но вопреки этим утверждениям магия ее пения была столь
беспредельной, что покоряла всех, всегда и везде. К концу тридцатых Глори
уже выступала каждую неделю в собственном радиошоу, и ее слушали десятки
миллионов американцев. Она стала национальным кумиром.
который в медленном темпе очень нежно исполнял оркестр. В те времена
господствовали простые нравы, и газетные обозреватели прозвали новую
"звезду" Глори-Глори3. Но Глори-Глори была одновременно крайне трезвой и
расчетливой женщиной. Поэтому она весьма умело распорядилась собственной
судьбой, отдав ее в ловкие руки Сельмы Пилтер, театрального агента, которая
вскоре стала вести все ее дела. Миссис Пилтер (был когда-то и мистер Пилтер,
но образ его растаял в чаду давнего бракоразводного процесса) справлялась со
своими обязанностями столь успешно, что к 1949 году (тому времени, когда
Глори стала терять голос и прекратила выступать) певица была почти
миллионершей.
артистической карьеры ее второй страстью (помимо музыки) стало все
загадочное и таинственное, всевозможные головоломки и шарады. И если с
музыкой все было ясно - певица стала фанатиком HiFi4 - звучания задолго до
того, как вся Америка помешалась на высококачественной радиоаппаратуре, а ее
музыкальной коллекции мог позавидовать любой меломан - то мотивы увлечения
различного рода загадками были не совсем ясны. Особенно для уроженки
сельских районов Миннесоты, где уровень развлечений не превышал невинной
игры в "угадай-ка" вечером у камина. Глори же часами просиживала над
кроссвордами. Анаграммы, ребусы и, разумеется, детективы неудержимо влекли
ее (что, кстати, в какой-то мере уберегло бывшую провинциалку от увлечения
другими жанрами "бульварной" литературы - натуралистическими историями,
исполненными секса и насилия, которые начали тогда заполнять книжные
прилавки). Вся нью-йоркская квартира и загородный особняк, уютно спрятанный
в густом сосновом лесу на побережье озера в Ньютауне, штат Коннектикут, были
завалены пластинками, магнитофонными записями, проигрывателями,
радиоприемниками и прочей звуковой аппаратурой. И эти сокровища были для нее
дороже, чем хлеб и воздух. Повсюду валялись разнообразные музыкальные
инструменты, а рядом - груды кроссвордов, ребусов и причудливых вещиц; на
открытой террасе особняка стояли плетеные кресла из особого камыша - после
каждого дождя они уплотнялись и твердели, и на них проступал замысловатый
рисунок.
пышная грудь и великолепные белокурые волосы влекли, мягко говоря, многих.
Когда в 35 лет ее голос начал сдавать, то по иронии судьбы она оказалась так
же одинока, как и Грета Гарбо, и так же как в случае с Гарбо, в определенных
кругах бытовало мнение, что ей уже никогда не выйти замуж. Девять лет это
мнение оправдывалось, но в 1958 году, в возрасте 44 лет, Глори встретила
33-летнего графа Карлоса Армандо. Через три месяца они стали мужем и женой.
принимал этого титула всерьез. Происхождение "графа" оказывалось весьма
туманным; даже подлинность его имени вызывала сомнения. И когда Армандо
начинал рассуждать о своих предках, то был просто неподражаем: в их числе
фигурировали и испанцы, и румыны, и португальцы, и греки. Подобные
генеалогические изыскания доставляли ему огромное удовольствие. Однажды
Карлос даже заявил, что его мать - египтянка. На что один из многочисленных
знакомых (которых у него было немало по всему свету), настоящий граф,
заметил: "Вне всякого сомнения, Карлос - прямой потомок Клеопатры!" - чем
вызвал бурю восторга у самого Армандо: "Конечно, амиго! От самого Ромео!"
на свет в таборе на обочине одной из жалких проезжих дорог Албании. И это
ровно с таким же успехом могло оказаться правдой.
Одна за другой, как послушные оловянные солдатики, они сгорали в пламени его
страсти. И при этом он очень заботился о своей и их репутации, никогда не
давая повода даже к малейшим сплетням. Женщины были его профессией. Он
больше ничем в жизни и не интересовался.
разработках в Оклахоме. Она была ровно втрое старше и очень любила
молоденьких особей мужского пола, что чрезвычайно забавляло Карлоса. Через