Затем он переработал их в роман, который хотел опубликовать. Но включился с
головой в очередное расследование, не имея времени ни на что больше. А когда
это последнее дело было завершено, отец Эллери, инспектор, исполнил,
наконец, мечту своей жизни: отправился на покой и переселился со всем своим
скарбом в Италию. Эллери, который в ходе расследования встретил женщину
своей мечты, испытывал мучительное желание создать что-то "великое" в
области литературы: "Италия" музыкой звучало в его ушах. С благословения
отца он женился, и все трое, сопровождаемые Джуной, направились в Европу, на
новое место жительства. Рукопись была совершенно позабыта - до того самого
момента, когда я смог ее спасти.
это затянувшееся предисловие.
принужден называть здесь Ричардом и Эллери Квином, существует столь прочная
связь, почему они так близки. Ко всему, прочему, нельзя сказать, что оба
просты характером. Ричард Квин, дослужившийся до почетных седин в полиции
Нью-Йорка, отдавший ей тридцать два года, получил свое звание не столько
благодаря рвению, сколько благодаря необычайному владению методом
расследования преступлений. По поводу его блестящих криминалистических
достижений, проявленных при расследовании ныне почти забытого дела об
убийстве Барнэби Росса, в прессе писали, что "Ричард Квин снискал лавры и
встал в один ряд с такими великими детективами, как Тамака Хиро, француз
Брильон, Крис Оливер, Рено и Джеймс Редикс-младший".
этим из ряда вон выходящим комментарием. Правда, Эллери уверяет, что его
отец тайно хранил эту газетную вырезку на протяжении многих лет. Как бы то
ни было, а несмотря на все попытки изобретательных журналистов сделать из
него легенду, Ричард Квин остался для меня человеком из плоти и крови.
Нельзя не подчеркнуть при этом со всей определенностью, что многие из его
служебных успехов в значительной степени зависели от мыслительных
способностей его сына.
в память о раскрытых ими делах;
полуофициальный музей, где бережно собраны всякие примечательные вещи,
связанные с их деятельностью. Здесь некогда висели действительно прекрасные
портреты отца и сына, принадлежащие кисти Тиро. Ныне они перекочевали в
картинную галерею, одного миллионера, пожелавшего сохранить инкогнито. Здесь
есть табакерка для нюхательного табака, принадлежавшая Ричарду, - старинная
драгоценная вещь из Флоренции, купленная им на аукционе и значившая для него
много больше, чем все драгоценные камни в мире, пока он в конце концов не
уступил искусству убеждения одной привлекательной дамы в возрасте, чье
доброе имя он защитил от клеветы. Здесь же обширнейшая библиотека о
связанных с насилием преступлениях, собранная Эллери, - может, одна из самых
полных в мире. Ему пришлось оставить эти книги, к своему глубочайшему
сожалению, когда его семья отправилась в Италию. Кроме того, существуют,
естественно, и многочисленные рукописи, не опубликованные до сей поры; в них
- записи о делах, расследованных Квинами. От глаз любопытствующих они
надежно скрыты в полицейском архиве Нью-Йорка.
между отцом и сыном - так и остались тайной для всех, кроме особенно близких
к нам людей, к которым я, по счастью, вправе себя причислить. Отец, который
был, возможно, самым известным из служащих криминальной полиции за последние
пятьдесят лет, который славой своей затмил даже тех, кто еще недавно сидел в
кресле шефа полиции - так вот, отец, простите за то, что повторяюсь,
значительной частью своего авторитета был обязав гению своего сына.
следу, то здесь Ричарду Квину не было равных. У него был острый взгляд,
умение замечать мельчайшие детали, хорошая память, позволявшая держать в
голове самые сложные планы. Если препятствие казалось непреодолимым, он умел
трезво оценить ситуацию. Вы могли предоставить ему сотню самых различных,
никак не связанных между собой сведений по какому-нибудь делу, и он за
короткое время мог составить общую картину. Он напоминал ищейку, которую
нельзя было сбить с толку путаницей следов.
долю Эллери Квина, писателя-романиста. Они идеально дополняли друг друга,
как гениальные близнецы, каждый из которых без другого был бы слаб и
беспомощен, но вместе они составляли великую силу. Ричард Квин был весьма
далек от того, чтобы тяготиться этими узами, которые превратились в залог
его столь выдающихся успехов - как, вероятно, ими тяготилась бы на его месте
натура менее благородная - и постоянно прилагал все старания, чтобы довести
это до сведения своих друзей. Стройный седовласый отец, имя которого было
ненавистно всем преступникам того времени, имел обыкновение совершать свои
"признания", как он сам называл их, с таким простодушием, что объяснить это
можно было только отцовской гордостью.
проведенных обоими Квинами, стало - по причинам, которые весьма скоро станут
ясны читателю, - именно описанное Эллери под названием "Таинственный
цилиндр". Любители-криминологи, внимательные читатели детективных романов в
процессе чтения доймут, почему Эллери счел необходимым столь подробно
описать убийство Монти Фильда. Мотивы, которые движут заурядным убийцей,
равно как и его поведение, не укроются от знатоков. Не так с убийством Монти
Фильда. Здесь Квинам довелось столкнуться с личностью, которой не чужд
точный расчет и незаурядная хитрость. Как подчеркнул Ричард уже вскоре по
завершении расследования, это преступление и в самом деле было спланировано
со всем совершенством, на какое только способен человеческий разум. Но, как
оно бывает и при многих других "идеальных" преступлениях, случайный охотный
промах в сочетании с блестящими умозаключениями Эллери предоставили в
распоряжение Квинам ту зацепку, которая в конце концов и погубила
преступника.
уподобиться этим птицам, знающим, что их уже дожидают на берегу вооруженные
дубинками браконьера, но, глядя смерти в глаза, они все же идут вперед,
чтобы отложить в песке свои яйца. Точно так же я вся Япония не должна смочь
удержать полицейского, если он полон решимости высидеть яйцо
основательности".
труп
О'Нил не позаботился своевременно о том, чтобы написать новую пьесу и
обеспечить, таким образом, финансовую поддержку со стороны интеллектуалов.
Заурядная же публика, которая без особого интереса смотрела все подряд, уже
давно предпочитала настоящему театру более утонченные наслаждения,
предлагавшиеся роскошными кинозалами.
в театральном квартале на Бродвее казалось не таким ярким из-за моросящего
дождя, все продюсеры и директора театров от 37-й улицы до Колумбова кольца
хмуро взирали на жизнь. На взгляд этих властителей театрального мира,
призывавших в свидетели своего неуспеха Господа и метеорологическую службу,
весь репертуар надо было менять к чертям! Промозглая сырость приковала
потенциальных зрителей к их радиоприемникам и столам для бриджа. Бродвейский
театральный квартал являл собой поистине жалкое зрелище тем немногим
прохожим, которые отваживались бродить по его пустынным улицам.
запрудила толпа, как будто был самый разгар сезона и прекрасная погода. Над
входом яркими неоновыми буквами было начертано название пьесы - "Игры с
оружием". Кассирам было некогда перевести дух, за билетами на вечерний
спектакль выстроилась очередь. Портье, одетый в униформу желто-голубых
тонов, производил впечатление своим невозмутимым видом и степенностью, с
поклонами приглашая в зал зрителей во фраках и в мехах. Казалось, ему
доставляло удовольствие сознавать, что разгул непогоды так и не смог
повредить тем, кто создавал "Игры с оружием".
занять свои места, поскольку все уже были наслышаны о бурном начале пьесы.
Вот уже последний любопытный отшуршал своей программкой, последний
опоздавший споткнулся о ноги соседей, пробираясь к своему креслу, свет в
зале погас, и занавес поднялся. Тишину разорвал выстрел, раздался мужской
крик... Пьеса началась.
использовался тот набор звуков, что связывается во всеобщем представлении с
преступным миром. Налеты на ночные клубы, автоматные очереди, смертельная
схватка между бандами - весь репертуар романтизированного уголовного мира
был втиснут в три коротких акта. Пьеса была несколько утрированным
изображением времени - чуть грубоватым, чуть безобразным, но по всем
параметрам удовлетворяющим потребностям публики. Что в дождь, что в
солнечную погоду, в театре царил аншлаг. И сегодняшний вечер доказывал
популярность пьесы.
впечатлением шумной кульминации первого акта. Дождь перестал, и во время
первого десятиминутного антракта люди вышли из театра подышать воздухом.
Когда поднялся занавес и начался второй акт, шум и грохот на сцене
усилились. У самой рампы затеялась перестрелка - пик второго акта. А потому
небольшая суета в задних рядах осталась незамеченной - что неудивительно при
таком шуме, да еще в темноте. Казалось, никто не замечает, что происходит
нечто странное, и пьесу продолжали играть дальше. Однако волнение в зале все
более возрастало. Некоторые зрители в последних рядах левой стороны партера
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Быков Василий
Шилова Юлия