Чтение 2–й страницы книги ~Глория Скотт~

воскликнул мистер Тревор. -- Все так, как вы говорите. Ну,
довольно об этом. Худшие из всех призраков -- это призраки
наших былых привязанностей. Пойдемте покурим в бильярдной.

С этого дня к радушию, которое неизменно оказывал мне
мистер Тревор, примешалась подозрительность. Даже его сын
обратил на это внимание.

-- Задали вы моему отцу задачу, -- сказал мой друг. -- Он
все еще не в состоянии понять, что вам известно, а что
неизвестно.

Мистер Тревор не подавал вида, но это, должно быть, засело
у него в голове, и он часто поглядывал на меня украдкой.

Наконец я убедился, что нервирую его и что мне лучше
уехать.

Накануне моего отъезда произошел случай, доказавший всю
важность моих наблюдений.

Мы, все трое, разлеглись на шезлонгах, расставленных перед
домой на лужайке, грелись на солнышке и восхищались видом на
Бродз, как вдруг появилась служанка и сказала, что какой-то
мужчина хочет видеть мистера Тревора.

-- Кто он такой? -- спросил мистер Тревор.

-- Он не назвал себя.

-- Что ему нужно?

-- Он уверяет, что вы его знаете и что ему нужно с вами
поговорить.

-- Проведите его сюда.

Немного погодя мы увидели сморщенного человечка с
заискивающим видом и косолапой походкой. Рукав его распахнутой
куртки был выпачкан в смоле. На незнакомце была рубашка в
красную и черную клетку, брюки из грубой бумажной ткани и
стоптанные тяжелые башмаки. Лицо у него было худое, загорелое,
глазки хитренькие. Он все время улыбался; улыбка обнажала
желтые кривые зубы. Его морщинистые руки словно хотели что-то
зажать в горсти -- привычка, характерная для моряка. Когда он
своей развинченной походкой шел по лужайке, у мистера Тревора
вырвался какой-то сдавленный звук; он вскочил и побежал к дому.
Вернулся он очень скоро, и когда проходил мимо меня, я
почувствовал сильный запах бренди.

-- Ну, мой друг, чем я могу быть вам полезен? --
осведомился он.

Моряк смотрел на него, прищурившись и нагло улыбаясь.

-- Узнаете? -- спросил он.

-- Как же, как же, дорогой мой! Вне всякого сомнения, вы
-- Хадсон? -- не очень уверенно спросил Тревор.

-- Да, я -- Хадсон, -- ответил моряк. -- Тридцать с лишним
лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. И вот у
вас собственный дом, а я все еще питаюсь солониной из бочек.

-- Сейчас ты убедишься, что я старых друзей не забываю! --
воскликнул мистер Тревор и, подойдя к моряку, что-то сказал ему
на ухо. -- Поди на кухню, -- продолжал он уже громко, -- там
тебе дадут и выпить и закусить. И работа для тебя найдется.

-- Спасибо, -- теребя прядь волос, сказал моряк. -- Я
долго бродяжничал, пора и отдохнуть. Я надеялся, что найду
пристанище у мистера Бедоза или у вас.

-- А разве ты знаешь, где живет мистер Бедоз? -- с
удивлением спросил мистер Тревор.

-- Будьте спокойны, сэр: я знаю, где живут все мои старые
друзья, -- со зловещей улыбкой ответил моряк и вразвалку пошел
за служанкой в кухню.

Мистер Тревор пробормотал, что он сдружился с этим
человеком на корабле, когда они ехали на прииски, а затем пошел
к дому. Когда мы через час вошли в столовую, то увидели, что
он, мертвецки пьяный, валяется на диване.

Этот случай произвел на меня неприятное впечатление, и на
другой день я уже не жалел о том, что уезжаю из Донифорпа, я
чувствовал, что мое присутствие стесняет моего друга.

Все эти события произошли в первый месяц наших каникул. Я
вернулся в Лондон и там около двух месяцев делал опыты по
органической химии.

Осень уже вступила в свои права, и каникулы подходили к
концу, когда я неожиданно получил телеграмму от моего друга --
он вызывал меня в Донифорп, так как нуждался, по его словам, в
моей помощи и совете. Разумеется, я все бросил и поехал на
север.

Мой друг встретил меня в экипаже на станции, и я с первого
взгляда понял, что последние два месяца были для него очень
тяжелыми. Он похудел, у него был измученный вид, и он уже не
так громко и оживленно разговаривал.

-- Отец умирает. -- Это было первое, что я от него
услышал.

-- Не может быть! -- воскликнул я. -- Что с ним?

-- Удар. Нервное потрясение. Он на волоске от смерти. Не
знаю, застанем ли мы его в живых.

Можете себе представить, Уотсон, как я был ошеломлен этой
новостью.

-- Что случилось? -- спросил я.

-- В том-то все и дело... Садитесь, дорогой поговорим...
Помните того субъекта, который явился к нам накануне вашего
отъезда?

-- Отлично помню.

-- Знаете, кого мы впустили в дом?

-- Понятия не имею.

-- Это был сущий дьявол, Холмс! -- воскликнул мой друг.

Я с удивлением посмотрел на него.

-- Да, это был сам дьявол. С тех пор у нас не было ни
одного спокойного часа -- ни одного! С того вечера отец не
поднимал головы, жизнь его была разбита, в конце концов сердце
не выдержало -- и все из-за этого проклятого Хадсона!

-- Как же Хадсон этого добился?

-- Ах, я бы много дал, чтобы это выяснить! Мой отец --
добрый, сердечный, отзывчивый старик! Как он мог попасть в лапы
к этому головорезу? Я так рад, что вы приехали. Холмс! Я верю в
вашу рассудительность и осторожность, я знаю, что вы мне дадите
самый разумный совет.

Мы мчались по гладкой, белой деревенской дороге. Перед
нами открывался вид на Бродэ, освещенный красными лучами
заходящего солнца. Дом стоял на открытом месте; слева от рощи
еще издали можно было разглядеть высокие трубы и флагшток.

-- Отец взял к себе этого человека в качестве садовника,
-- продолжал мой друг, -- но Хадсону этого было мало, и отец
присвоил ему чин дворецкого. Можно было подумать, что это его
собственный дом, -- он слонялся по всем комнатам и делал, что
хотел. Служанки пожаловались на его грубые выходки и мерзкий
язык. Отец, чтобы вознаградить их, увеличил им жалованье. Этот
тип брал лучшее ружье отца, брал лодку и уезжал на охоту. С
лица его не сходила насмешливая, злобная и наглая улыбка, так
что, будь мы с ним однолетки, я бы уже раз двадцать сшиб его с
ног. Скажу, положа руку на сердце. Холмс: все это время я
должен был держать себя в руках, а теперь я говорю себе: я
дурак, дурак, зачем только я сдерживался?.. Ну, а дела шли все
хуже и хуже. Эта скотина Хадсон становился все нахальнее, и
наконец за один его наглый ответ отцу я схватил его за плечи и
выпроводил из комнаты. Он удалился медленно, с мертвенно-
бледным лицом; его злые глаза выражали угрозу явственнее, чем
ее мог бы выразить его язык. Я не знаю, что произошло между
моим бедным отцом и этим человеком, но на следующий день отец
пришел ко мне и попросил меня извиниться перед Хадсоном. Вы,
конечно, догадываетесь, что я отказался и спросил отца, как он
мог дать этому негодяю такую волю, как смеет Хадсон всеми
командовать в доме.

-- Ах, мой мальчик! -- воскликнул отец. -- Тебе хорошо
говорить, ты не знаешь, в каком я положении. Но ты узнаешь все.
Я чувствую, что ты узнаешь, а там будь что будет! Ты не
поверишь, если тебе скажут дурное о твоем бедном старом отце,
ведь правда, мой мальчик?..

Отец был очень расстроен. На целый день он заперся у себя
в кабинете. В окно мне было видно, что он писал. Вечер,
казалось, принес нам большое облегчение, так как Хадсон сказал,
что намерен покинуть нас. Он вошел в столовую, где мы с отцом
сидели после обеда, и объявил о своем решении тем развязным
тоном, каким говорят в подпитии.

-- Хватит с меня Норфолка, -- сказал он, -- я отправляюсь
к мистеру Бедозу в Хампшир. Наверно, он будет так же рад меня
видеть, как и вы.

-- Надеюсь, вы не будете поминать нас лихом? -- сказал мой
отец с кротостью, от которой у меня кровь закипела в жилах.

-- Со мной здесь дурно обошлись, -- сказал он и мрачно
поглядел в мою сторону.

-- Виктор! Ты не считаешь, что обошелся с этим достойным
человеком довольно грубо? -- обернувшись ко мне, спросил отец.

-- Напротив! Я полагаю, что по отношению к нему мы оба