узлов.
прибором дяди оказалось письмо с иностранной маркой. Дядя почти
никогда не получал писем, потому что покупки он всегда
оплачивал наличными, а друзей у него не было.
Пондишерри! Что это может быть?"
зернышек апельсина, которые выкатились на его тарелку. Я было
рассмеялся, но улыбка застыла у меня на губах, когда я взглянул
на дядю. Его нижняя губа отвисла, глаза выкатились из орбит,
лицо стало серым; он смотрел на конверт, который продолжал
держать в дрожащей руке.
расплата за мои грехи!"
комнату, оставив меня в недоумении и ужасе.
красными чернилами была три раза написана буква "К". В конверте
не было ничего, кроме пяти сухих зернышек апельсина. Почему
дядю охватил такой ужас?
Навстречу мне спускался дядя. В одной руке у него был старый,
заржавевший ключ, по-видимому, от чердачного помещения, а в
другой -- небольшая шкатулка из латуни.
проговорил он с проклятием. -- Скажи Мэри, чтобы затопила камин
в моей комнате и пошла за Фордхэмом, хоршемским юристом".
позвали в комнату дяди. Пламя ярко пылало, а на решетке камина
толстым слоем лежал пепел, по-видимому, от сожженной бумаги.
Рядом стояла открытая пустая шкатулка. Взглянув на нее, я
невольно вздрогнул, так как заметил на внутренней стороне
крышки тройное "К" -- точно такое же, какое я сегодня утром
видел на конверте.
составлении завещания. Я оставляю свое поместье моему брату,
твоему отцу, от которого оно, несомненно, перейдет к тебе. Если
ты сможешь мирно пользоваться им, тем лучше. Если же ты
убедишься, что это невозможно, то последуй моему совету, мой
мальчик, и отдай поместье своему злейшему врагу. Мне очень
грустно, что приходится оставлять тебе такое наследство, но я
не знаю, какой оборот примут дела. Будь любезен, подпиши бумагу
в том месте, какое тебе укажет мистер Фордхэм".
собой.
очень глубокое впечатление, и я все время думал о нем, не
находи объяснений. Я не мог отделаться от смутного чувства
страха, хотя оно притуплялось по мере того, как шли недели и
ничто не нарушало привычного течения жизни. Правда, я заметил
перемену в моем дяде. Он пил больше прежнего и стал еще более
нелюдимым. Большую часть времени он проводил, запершись в своей
комнате. Но иногда в каком-то пьяном бреду он выбегал из дому,
слонялся по саду с револьвером в руке и кричал, что никого не
боится, и не даст ни человеку, ни дьяволу зарезать себя, как
овцу. Однако когда эти горячечные припадки проходили, он сразу
бежал домой и запирался в комнате на ключ и на засовы, как
человек, охваченный непреодолимым страхом. Во время таких
припадков его лицо даже в холодные дни блестело от пота, как
будто он только что вышел из бани.
вашим терпением, скажу только, что однажды настала ночь, когда
он совершил одну из своих пьяных вылазок, после которой уже не
вернулся. Мы отправились на розыски. Он лежал ничком в
маленьком, заросшем тиной пруду, расположенном в глубине нашего
сада. На теле не было никаких признаков насилия, а воды в пруду
было не больше двух футов. Поэтому суд присяжных, принимая во
внимание чудачества дяди, признал причиной смерти самоубийство.
Но я, знавший, как его пугала самая мысль о смерти, не мог
убедить себя, что он добровольно расстался с жизнью. Как бы то
ни было, дело на этом и кончилось, и мой отец вступил во
владение поместьем и четырнадцатью тысячами фунтов, которые
лежат на его текущем счете в банке...
я вижу, одно из самых интересных, какие я когда-либо слышал.
Укажите мне дату получения вашим дядей письма и дату его
предполагаемого самоубийства.
семь недель, в ночь на второе мая.
по моему настоянию произвел тщательный осмотр чердачного
помещения, которое всегда было заперто. Мы нашли там латунную
шкатулку. Все ее содержимое было уничтожено. Ко внутренней
стороне крышки была приклеена бумажная этикетка с тремя буквами
"К" и подписью внизу; "Письма, записи, расписки и реестр". Как
мы полагаем, эти слова указывали на характер бумаг,
уничтоженных полковником Опеншоу. Кроме этого, на чердаке не
было ничего существенного, если не считать огромного количества
разбросанных бумаг и записных книжек, касавшихся жизни дяди в
Америке. Некоторые из них относились ко времени войны и
свидетельствовали о том, что дядя хорошо выполнял свой долг и
заслужил репутацию храброго солдата. Другие бумаги относились к
эпохе преобразования Южных штатов и по большей части касались
политических вопросов, так как дядя, очевидно, играл большую
роль в оппозиции.
шло у нас как нельзя лучше до 85 года. Четвертого января, когда
мы все сидели за завтраком, отец внезапно вскрикнул от
изумления. В одной руке он держал только что вскрытый конверт,
а на протянутой ладони другой руки -- пять сухих зернышек
апельсина. Он всегда смеялся над тем, что он называл
"небылицами насчет полковника", а теперь и сам испугался, когда
получил такое же послание.
взглянув ему через плечо.
должно быть, те, которые уничтожены".
стране и не можем принимать всерьез такую чушь. Откуда это
письмо?"
до солнечных часов и бумаг? Нечего и обращать внимания на
этакий вздор!"
пустяков".
был очень упрям. А меня охватили тяжелые предчувствия.
навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который
командует одним из фортов Портсдаун-Хилла. Я был рад, что он
уехал, так как мне казалось, что вне дома он дальше от
опасности. Однако я ошибся. На второй день после его отъезда я
получил от майора телеграмму, в которой он умолял меня
немедленно приехать. Отец упал в один из глубоких меловых
карьеров, которыми изобилует местность, и лежал без чувств, с
раздробленным черепом. Я поспешил к нему, но он умер, не
приходя в сознание. По-видимому, он возвращался из Фэрхема в
сумерки. А так как местность ему незнакома и меловые шахты не
огорожены, суд присяжных, не колеблясь, вынес решение: "Смерть
от несчастного случая".
не мог обнаружить ничего, что наводило бы на мысль об убийстве.
Не было признаков насилия, не было никаких следов на земле, не
было ограбления, не было посторонних лиц на дорогах. И все же
излишне говорить вам, что я не находил покоя и был почти
уверен, что отец мой попал в расставленные кем-то сети.