Чтение 2–й страницы книги ~Отпуск на тот свет~

академиком.

К академическому комплекту прибавлялось снабжение из распределителя -
мамане (доктору химических наук, между прочим) никогда не доводилось
всполахиваться на крик соседки: "Полукопченую выкинули!" К тому же
папаня постоянно ездил за кордон - на конгрессы, симпозиумы, семинары...
Вполне понятно, что Игорь в самом деле с младых ногтей ну ни в чем не
нуждался.

Папа отвечал на заботу партии и правительства остроумнейшими
подходами к расчету траекторий спутников и баллистических ракет. Игорь
же заботу, которой его окружала семья, в свою очередь оправдывал
блистательной, восхитительной учебой.

В восемь лет он в уме извлекал квадратные корни из четырехзначных
чисел. У него была феноменальная память. Любую книгу, будь то даже поэма
Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре" или таблицы Брадиса, он мог
цитировать наизусть, начиная с любой страницы. В десять лет прочитал
семь томов Большой Советской Энциклопедии и помнил из прочитанного все,
вплоть до американского биохимика Элкана Блоута и Велижа, города в
Смоленской области (9 тысяч жителей, пристань на реке Западная Двина).

Но дальше первых семи томов Игоряша не продвинулся. Читать
энциклопедию стало ему скучно. Как быстро наскучивало и все остальное.

Надо сказать, что, если бы академик-папа обладал хотя бы половиной
способностей своего сына, Нобелевская премия была бы у него в кармане.
Ее, эту премию из рук шведского короля, Игоряше кто в шутку, а кто и
всерьез в детстве прочил. И, наверно, не зря. Но...

Игорь был ленив. Ленив катастрофически, фантастически, феерически.
Ему, в сущности, при его способностях и окружении, даже и не требовалось
никогда ни к чему прилагать усилий. Хочешь икорочки черненькой? На тебе
икорочку. Джинсы "Ливайс"? Папа привезет три пары: одну парадную, другую
для школы, третью для двора. Машину? На 17-летие Игоряша получил
новенькую "восьмерку".

Естественно, Игорь с золотой медалью окончил среднюю школу и без
труда поступил в школу высшую. Выбрал Игоряша мехмат МГУ. И тут, в
сентябре 1985-го, буквально в один день произошли три события,
предопределившие его дальнейшую судьбу.

Сначала однокурсники затащили его в пивную - знаменитую в ту пору
"Яму" на углу Пушкинской и Столешникова. До того вкуса пива, как и
другого алкоголя, целомудренный Игорь не знал. Обстановка пивной со
сводчатыми потолками и неумолчным пьяным гулом, как и само пиво, Игорю
не понравилась. Не понравился и последовавший за пивом сладкий портвейн
"Кавказ". Категорически не понравилось ему также состояние опьянения. (И
впоследствии всю свою жизнь наш герой никогда - ни в день рождения, ни
на чьих-нибудь поминках, ни даже в Новый год - не притрагивался к
спиртному.) После портвейна однокурсники затащили ничего не
соображавшего Игоря в общагу. Смутно помнились такси, лифт, дымная
комната...

Очнулся он в полной темноте от громких и сиплых звуков. Раскалывалась
голова. Он разлепил глаза и обнаружил себя лежащим навзничь. Верхом на
нем сидела большая женщина и совершала возвратно-поступательные
движения. Ее огромные груди мотались перед Игорьковым носом. Кроме
напряжения внизу живота, Игорь, обесчувствленный алкоголем, не ощущал
ничего. Женщина трудилась вовсю и ритмично стонала. Ее огромный живот
хлопал по его животу. К Игорю постепенно возвращалось сознание, и он
понял, что происходит то, о чем он года четыре мечтал в тишине своей
комнаты на Соколе, - его лишают невинности. Ни радости, ни сладости он
от этого не испытывал.

Наконец женщина исторгла хриплый вопль победы и повалилась головой
Игорю на грудь. Он по-прежнему не чувствовал ничего. "Ах ты, мой
бедненький малышечка", - жарко прошептала она и стала лизать ему сосок.
И тут он наконец кончил. Это было похоже на какой-то пшик - просто
наступило облегчение, будто бы он помочился. Реальный опыт не шел ни в
какое сравнение с тем идеальным, который он приобретал в одиночку в
собственной комнате, сжимая свой член и вызывая в уме образы
полураздетых одноклассниц.

Женщина навалилась на него. Тело ее обмякло. Через минуту она уже
спала, чуть всхрапывая. Общежитская койка была узка даже ей одной,
поэтому Игорь выкарабкался из-под нее и стал разыскивать в темноте
разбросанную по всему полу одежду. Только сейчас он заметил, что на
соседней койке тоже кто-то возится и стонет. Он выскочил из комнаты, так
и не найдя носки и майку.

Феноменальная память в этот раз изменила ему, и он так и не мог
вспомнить впоследствии, ни как звали эту женщину, ни как она выглядела,
ни в какой комнате происходило сие действо.

Но ночь продолжалась. Противоударные водонепроницаемые часы "Сейко"
на запястье (подарок папани) показывали половину третьего, ехать домой
на Сокол не было денег. Посему он зашел в комнату, где жили его
новоявленные друзья - тоже первокурсники, как и он.

В комнате было дымно. Сокурсники-собутыльники, почти протрезвевшие и
мрачные, играли в карты. Игоря поприветствовали вяло.

Он жадно выпил воды прямо из носика чайника и присел на ручку
единственного в комнате кресла наблюдать за игрой. До того девственник
Игорь ни в какие карточные игры, даже в "дурака", не играл: карты в
сознании родителей были таким же символом разврата, как папиросы и
дурные женщины.

Игра, в которую резались друзья, называлась преферансом. К концу
пульки Игорь, внимательно следивший за событиями, уже понимал ее
механизм. Когда подсчитали результат, он попросился играть в следующей
партии четвертым.

Стали играть - на интерес, ввиду присутствия новичка. Игорь выиграл,
причем двести вистов, - только везением такой результат объяснить было
нельзя.

Соперники этого не поняли и в следующей "пуле" объявили игру по
копейке за вист - стандартная студенческая ставка тех лет.

Игорь снова выиграл - триста пятьдесят вистов, или три рубля
пятьдесят копеек. Только везением объяснить это опять же было нельзя. А
Игорю и не сказать, чтоб особо везло. Просто он, с его фантастической
памятью, знал, какие карты на руках у противников, какие - лежат в
прикупе, какие - сносят его соперники. Рубашку заигранной колоды он
помнил так же, как если бы карты смотрели на него лицом.

До сих пор помнит Игорь, как он сгреб со стола те три мятых желтых
рубля и горсть медяков; помнит, как осенний рассвет освещал изумительно
красивую Москву, раскрашивая ее в мягкие пастельные тона - столица с
шестнадцатого этажа главного корпуса МГУ на Ленгорах была видна вся как
на ладони. Всю жизнь Игорь помнил первую изумительную, пронзительную, ни
с чем не сравнимую радость от игры и выигрыша. Все это - рассвет бабьего
лета, семнадцать лет, первая женщина, первая победа - сплелось в
какую-то удивительную симфонию. Чудилось, что вдруг грянула изумительная
музыка, а лица однокурсников-соперников казались лицами красивейших из
смертных.

Не единожды потом Игорь испытает упоение победой - но тот первый раз
запомнится навсегда.

И теперь, в пять часов вечера, выпив крепчайшего кофе и стоя под
ледяным душем в своей квартире в Строгино, Игорь думал только об игре.

Завтра предстояла партия, по сравнению с которой все прежние игры
покажутся ему пресными...

ДИМА

Сделать сенсацию - такая была у Димы мечта.

Дима начал мечтать об этом еще в пятнадцать лет, когда первую его
заметку опубликовала "Комсомолка".

Глупая мечта сопровождала его все годы обучения на факультете
журналистики. И все три года работы в штате большой газеты. Со временем
она не потускнела. Дима стал лишь отдавать себе отчет, как трудно будет
осуществить ее. Раньше, при социализме, годами ничего не происходило.
Василий Михайлович Песков находил затерявшихся в тайге староверов - и
это было бомбой. Готова даже не статья, а сериал. Вся страна читает.
Вырезают. Клеят в альбомы..

А начало гласности? Жаль, Дима тогда еще учился в школе. Все только и
говорили о том, что там еще новенького напечатали "Огонек" или "Смена".

Сталинизм! Эротика! Хиппи! Откровения анонимного бюрократа!

А сейчас - чем удивишь обывателя? Коррупцией? Проститутками?

"Голубыми"? Экстрасенсами? Да сейчас плюнь на улице - попадешь в
экстрасенса или проститутку. О коррупционере и говорить нечего.

Для себя Дима, впрочем, составил список тем, которые могут удивить
читателя. И тем самым прославить его самого.

Это были: во-первых, сексуальные откровения о жизни политиков. А
что?

Наша, родная, моника левински обвиняет президента в сексуальных
домогательствах. Да, это был бы гвоздь! Вот только захочет ли раскрывать
рот доморощенная моника левински? Все наши потенциальные левински -
официантки или поварихи на правительственных дачах - носят погоны не
менее лейтенантских и связаны подпиской о неразглашении.

Могли удивить читателей инопланетяне. Не какие-нибудь дурацкие
"загадочные круги на кукурузном поле", а живые, реальные инопланетяне, у
которых он, Дима, берет интервью. Нужны инопланетяне, которых можно
сфотографировать и пощупать... Вот это была бы мировая - в смысле
всемирная - сенсация.

Мог бы потрясти аудиторию человек, который читает мысли и двигает
предметы. Не какой-нибудь там Дэвид Копперфильд. Не фокусы-покусы с
многотонной аппаратурой. Нет - вот простой, допустим, рабочий из