Чтение 2–й страницы книги ~Он убил меня под Луанг-Прабангом~

и он то и дело оборачивался, и в нем все пело, и идти ему тогда было
невозможно легко - как после хороших трех раундов. Только после хороших
трех раундов с товарищем, после горячего душа и жесткого полотенца в нем
появлялось раньше такое ощущение.

Счастливая горечь первой недолгой разлуки с ней потом прошла, разлуки
стали их бытом, а вот горький запах жженых листьев остался в нем, как
символ недолгого счастья, и тишины, и любви.

- Очень скользкая дорога, - сказала Надя. - Будь осторожен.

- Да ладно, - сказал он, - ты смотри, какое море!

Он резко перевел рычаг переключения скоростей, и рычаг остался у него
в руке - хороший, видно, металл поставили на заводе, черт их дери! Машина
заскользила вниз по горной дороге. Она была сейчас неуправляемой и
скользила быстро.

- Правь, родной, правь! - прошептала Надя и стала бледной и пальцы
поднесла к щекам. Она всегда подносила свои длинные пальцы к щекам, когда
пугалась, или когда он обижал ее, или если она смущалась чего-то. Руки ее
не потянулись к дверце, нет. Она сидела возле, повторяя все время как
заклинание:

- Правь, Димочка, правь...

А он тихо матерился и не знал, что делать, потому что машину тащило
вниз, а метрах в двадцати начинался крутой обрыв. Тогда Степанов зажал в
ладони острый огрызок рычага передачи, перевел его на первую скорость, и
машина, дрогнув, остановилась.

- Правь, Димочка, правь, - продолжала повторять Надя.

- Чем мне править?! - закричал он тогда. - Что ты болтаешь?!

А она ведь ни разу не потянулась рукой к ручке дверцы...

Все вокруг нас хрупко и непрочно. Зачем мы забываем и об этом? Стекло
хрупко? Чушь. Что есть на свете более ломкое, чем человеческие
чувствования?

Мы начинаем предавать себя в дни счастья, не замечая этого. Во всяком
горе жди радости. Значит, и в счастье должно ждать горя?

- Надо покрутить ручкой, - сказал шофер и засмеялся.

"Веселый парень, - подумал Степанов, - с таким не соскучишься. Тхань
был настоящим водителем, а этот еще совсем мальчик".

- Давай ручку, - сказал Ситонг, вылезая из машины.

Шофер долго копался у себя под сиденьем, а потом сказал:

- Нет ручки.

- Чем же я тебе буду крутить? - рассердился Ситонг. - Пальцем, что
ли?

Шофер рассмеялся, и Степанов тоже.

- Ничего, - сказал Степанов. - Сейчас мы развернем машину на месте и
пустим ее вниз. Она пойдет под гору и заведется со скорости.

Они взмокли, разворачивая машину. Им приходилось удерживать ее над
пропастью, но они все-таки ее развернули.

- Садитесь, - сказал шофер, - сейчас заведется. А внизу есть
площадка, там можно развернуться. Там большая площадка...

Но они не сели в машину, потому что снова услыхали самолет.

22.13

- Ты заметил, что обостренное чувство совестливой стыдливости у
женщины унижает мужчину? - спросил Эд. - Длительно стыдливая женщина может
сделать мужчину импотентом.

Билл смущенно хмыкнул.

- Ты что, девственник?

- Нет, командир. Только меня развратные женщины без стыда совершенно
не волнуют. Мне самому стыдно за них. Я люблю нежность.

- Это потому, что вы теперь все слишком рано начинаете.

- Нет, командир. Про это больше болтают.

- Посмотрите-ка, а они все еще стоят. Они не могли нас слышать, мы
подлетали из-за хребта.

- Обезьяны, - сказал Билл, - чарли проклятые.

- Они люди, а не обезьяны. Зачем ты так? Надо уважать врагов. Если мы
воюем против обезьян уже пять лет и по-прежнему сидим по горло в дерьме,
то кто же тогда мы сами-то?

- На них надо бросить пять водородных штучек, и все кончится.

- Кто их будет кидать? Ты?

- Ну и что? Я кину.

"А ведь этот действительно кинет, - подумал Эд, - и с ума потом не
сойдет".

- А дети?

- Какие дети?

- Их дети. Маленькие дети. Они ведь тоже сгорят...

- Что - дети? "А ля гер, ком а ля гер"...

- К тому же ты знаешь французский?

- Я беру уроки.

Эд почувствовал затылком, как осклабился его второй пилот. Достав
расческу, Эд уложил растрепавшиеся волосы. В расческе тихо потрескивали
молнии.

- Ты спишь с мадам Тань?

- О чем вы, командир? - скрывая улыбку, ответил Билл. - Я не понимаю,
о чем вы говорите...

- Ну-ка, внимательно посмотри: они на том же месте или сдвинулись?

- Чуть сдвинулись.

- К Лаосу.

- Странно, вначале они ехали во Вьетнам. Хватит горючего еще на один
круг?

- Хватит. Не возвращаться же с бомбами...

- Можно отбомбиться здесь.

- По пустой машине?

- Ну и что? Все равно - урон для техники.

- Им русские пригонят взамен этой еще десять штук.

- Почему русские? А может, китайцы?

- Китайцы сами нищие.

- Ты стратег, а?

- Нет, командир. Просто я так думаю.

- Опять ты думаешь, черт возьми! Хватит тебе думать, - я завидую тем,
кто не думает...

- Мадам Тань купила вашу книжку.

- Ну?! Она умеет читать? Я думал, что она только умеет... Это
прекрасно, когда туземная красавица умеет не только... но к тому же читает
книжки.

- Она метиска. Ее отец был французом. А мать - камбоджийка.

- О, это прекрасно, когда отец француз...

- Она говорит, что вы пошли в авиацию из-за неудачной любви.

- Скажи на милость: она и про неудачную любовь знает?

- Зачем вы так? Она очень хорошая...

- Сколько ей?

- Тридцать.

- Молодец. Всегда надо учиться на женщинах, которые старше. Я начал с
одногодок и только сейчас понял, какую сотворил глупость. Женщина, которая
старше, понимает, что измена это глупость и мелочь... Переспал с кем-то -
ну и переспал... Вообще-то мужчины совестливее женщин. Разница в возрасте,
Билл, - единственная гарантия прочной любви. Запиши это, старина, запиши.
Это купят даже в "Крисчен сайенс монитор" для раздела "Мысли бывалого
идиота".

22.24

- Вот сволочь, - сказал Ситонг, - что это он к нам прицепился? Может,
диверсанты передали им по рации, что я везу европейца? Они решили, что ты
- какой-нибудь важный начальник, а не писатель, какой-нибудь Че Геварра,
вот и охотятся. За простым Патет Лао они бы так не охотились...

- Зачем я им нужен? - усмехнулся Степанов. - Лишние дипломатические
осложнения.

- Никаких осложнений. Бомбой разнесет в клочья, а они скажут, что это
мы тебя... - и он присвистнул, изображая, что "они" сделали бы со
Степановым.

- Да?

- Конечно.

И они оба рассмеялись.

- Ты отчего не женишься, Ситонг?

- Нельзя.

- Почему?

- Война идет.

- Тебе не страшно воевать, у тебя нет детей.

- Наоборот, - возразил Ситонг. - Когда есть дети - погибнуть не так
страшно: после тебя останется на земле твое семя...

- А если ты останешься жив, а они погибнут? Тогда как?

Шофер осторожно кашлянул и быстро взглянул на Ситонга. Тот ничего не
ответил, но Степанов заметил, как у него замерло лицо и вспухли желваки.
Ситонг достал флягу и молча протянул ее Степанову.

- Не хочу. Спасибо.

Ситонг отвернул крышку и сделал несколько глотков.