Кузница моя, подумал Пачкун о своем магазине и припомнил, как по пьянке
его дружбан по школе, липовый, а может и подлинный, изобретатель Генка
Маслов кручинился: "Понимаешь, Пачкуновский, им, - тычок указательным
пальцем вверх, - ничего не нужно. Притащи я завтра машину и скажи, вот она
из воздуха делает золото, усмехнутся и пошлют на хрен, мол, не мешай
дремать, дядя! Производительность растет, благосостояние аж удержу не
знает как мчится. Все академики и профессора, врачи, юристы, инженеры мира
у нас поселились - чего еще надобно? Пшел пока цел!"
четвертных, не запомнил, кто сунул, переложил деньги в бумажник. Ученым и
невдомек, что уникальная машина, делающая из воздуха золото, давно
изобретена и поставлена на поток, и стоят у рычагов таких машин
седоголовые доны, услада непоседливых и жадных до жизни Наташек. Цехи этих
машин работают бесперебойно под приглядом дурасниковых и гармония
происходящего столь велика, что только завистники и очернители могут не
восхищаться слаженным ритмом, тарахтением и, в особенности, готовой
продукцией машин, переплавляющих не всегда чистый воздух и убогий продукт
в чистое золото.
заказы для участников ВОВ. Страда заказов оборачивалась всегда
благословенной порой: не все вовцы доползали до пункта кормораздачи, не
все востребовали кусающий ценами дефицит и всегда возникали излишки -
икорные, балыковые, мало ли каковские, уходящие в сторону. Куда? Не
смешите! Хоть в те же в картонные ящики к Дурасникову.
вроде б дело, но как раз на незатейливом масле да на курах набегали
приличные деньги, или бабки, как говорили в кругах, приближенных к сфере,
или капуста, или... все давно догадались, не в названии дело - в принципе.
И все уверовали в первоначальную важность кредитных билетов: и пожарники,
и сэсники-санэпидемовцы и то сумеречные, то балагуристые, то
раздражительные, то неожиданно стесняющиеся обэхээсэсники, разностью своих
темпераментов как раз сигнализирующие, что они всего лишь люди, как все, а
значит... что это значило в приграничных к магазинным
подсобках-пространствах ведали давно, уяснили крепко и допразъяснений не
требовалось ни продавцам, ни водителям, доставляющим товар с баз; ни
среднему звену магазинного руководства; ни уборщице Маруське Галоше,
толстомясой бабище, прозванной так в честь глянцевых, красноротых изнутри
галош, в коих Маруська орудовала шваброй и зимой, и летом. Все знали
правила игры: и робко наведывающиеся - предварительно отзвонив, чуткость!
- представители районного контроля, и прочий разный люд, кормившийся при
"двадцатке". Если б по чести, дверь с улицы следовало перекрестить двумя
приколоченными наспех досками, ибо основные события отоваривания
разворачивались со двора, и парадная дверь в магазин, уныло хлюпающая в
грязи, могла ввести в заблуждение лишь наивных, рассчитывающих вот так с
бухты барахты заскочить с улицы и купить что-нибудь, кроме вермишели и
трупной желтизны гусей, синюшностью шей напоминающих о скоротечности жизни
и быстрой расправе.
масла, тютелька в тютельку полукилограммовую - для контрольного взвеса, и
поправила растрепанные волосы, когда на улице показалась черная машина.
Буратиновый нос Кольки Шоколада, напоминающий остро очиненный карандаш,
почти упирался в лобовое стекло, а за водителем, перечеркнутый носом
пополам, темнел хозяин - Дурасников.
припомнила визит в баню и хохотнула: и впрямь Дурасников в простыне, с
распаренной красной кожей и просительно вытянутыми руками по направлению к
оголенной подружке, смотрелся не вельможно; Пачкун шумно вздыхал -
слюнтяйство да и только - дон Агильяр, мастер торгового секса, не понимал
при чем тут стеснения, как можно дорасти до руководящего уровня и трухляво
сникать в анонимной баньке в компании младотелых красоток.
Пачкун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные
зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний
конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодильной
камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе
Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прилипая к
завсекцией, шепнул:
тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.
сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после
сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение времен
ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на полку
приглашаю не случайного, по меховому делу...
высший класс.
вели Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью
заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного человека,
не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из торгового
училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к увольнению. -
Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун.
девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директора.
подумаешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна
Милу-малолетку, не за честность, за мордашку - так и липли к ней взоры
мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали
затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку весов,
механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов колбасы.
подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул
по-мальчишечьи:
ее в баньку приглусим?!
давние обиды, - как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.
полуслепых ламп. - Про баньку имей в виду, - и углядев, что в Наташке
заворочалось недоброе, утешил: - Я тебе кой-че припас.
Наташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто
постоянно вымазанный вишней рот.
клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных
глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил
мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть
кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки словно литые -
наставил:
Смотри, накликаешь лихо...
но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех замирять
и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя,
явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины.
Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит
за сметливость и неунывающий характер, и приспускает свой директорский
гнев на тормозах.
благородном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и
Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот,
таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез,
Пачкун довольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая
постепенно, упрятал топор за спину.
присных, - ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их
там?
у директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не могло
быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в борьбу за
скромность в быту.
любое фиглярство.
мотаться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро
мытарится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все!
Усекли?
требованиям Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и
навсегда. Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня
забросить улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить
до ближайшей стоянки таксомоторов.
только тогда в лоб припер Мишку: