Чтение 2–й страницы книги ~Сердце старого Гарфилда~

В свете масляной лампы я заметил огромный белесый шрам,
который могло бы оставить копье с кремневым наконечником. Я
положил руку прямо поверх шрама и с губ моих сорвалось
невольное восклицание. Под моей ладонью пульсировало сердце
старого Джима Гарфилда, но его биение настолько отличалось от
работы любого другого сердца, которое мне доводилось слушать...
Мощь его поражала, -- ребра старика все вибрировали в
постоянном ритме. Это больше напоминало деятельность отлаженной
динамо-машины, нежели человеческого органа. У меня возникло
ощущение, будто рвущаяся из его груди удивительная сила влилась
в мою руку, поднялась вверх по ней и заставила мое собственное
сердце мощно забухать в унисон с этим непостижимым живым
мотором.

-- Я не могу умереть, -- с трудом выговорил Джим, -- я
буду жить так долго, как сердце в моей груди. Только пулей в
голову можно убить меня. И даже тогда я не буду в полном смысле
мертв, ведь сердце мое будет продолжать биться. Оно, впрочем, и
не мое, а принадлежит Человеку-Призраку, липанскому вождю. То
было сердце бога, которому поклонялись липаны до того, как
команчи вытеснили их с родных холмов.

-- Я познакомился с Призраком еще на Рио-Гранде, где
побывал вместе с Ивэном Кэмероном. Как-то раз я спас его жизнь
от мексиканцев. Он протянул между нами нить вампума духов, и
отныне один из нас мог видеть или чувствовать, когда другой
нуждался в помощи. И он пришел, узнав, что я попал в переделку,
тогда, когда заработал этот шрам. Я, почитай, был мертв, как
полено. Копье рассекло мое сердце пополам, как нож мясника --
кусок говядины.

-- Всю ночь Призрак колдовал, призывая мой дух обратно из
страны теней. Я даже немного помню этот полет: было темно,
потом тьму сменил сероватый сумрак; я плыл сквозь серые туманы
и слышал вой и причитания мертвецов позади во мгле. И
вождь-таки вытащил меня оттуда.

-- Он извлек из моей груди то, что осталось от моего
смертного сердца и вставил на его место сердце божества. Оно
все еще принадлежит ему, и когда я окончу свой путь, он
вернется за ним. Это новое сердце дало мне силу и неуязвимость,
года обходили меня стороной. И что мне до того, что некоторые
болваны здесь зовут меня старым брехлом? Я знаю то, что я знаю.
Но слушай...

Словно когти зверя, его пальцы молниеносно стиснули
запястье доктора Блейна. Из-под косматых бровей сверкнули
глаза, бесконечно старые и одновременно удивительно молодые, на
мгновение старик напомнил мне орла, спикировавшего на добычу.

-- Если вдруг, по несчастной случайности, сейчас или
когда-нибудь позднее я все-таки умру, пообещай мне: ты вскроешь
мне грудь и вынешь сердце, что одолжил мне давным давно
Человек-Призрак! Оно принадлежит ему. Пока оно бьется в моей
груди, дух будет привязан к телу, даже если голова моя лопнет,
как раздавленное яйцо! Живой дух в гниющем теле! Обещай мне!

-- Хорошо, хорошо, обещаю, -- с готовностью согласился док
Блейн, потворствуя старику, и старый Джим Гарфилд откинулся
назад со свистящим вздохом облегчения.

Он не умер ни той ночью, ни следующей, ни спустя еще одну.
Я хорошо запомнил следующий день, потому что в этот день у меня
вышла стычка с Джеком Кирби.

Люди скорее готовы поддерживать хорошие отношения с
задирами, нежели заниматься кровопролитьем. И оттого, что никто
не взял на себя труд пристрелить его, Кирби возомнил, что вся
округа его боится.

Он приобрел бычка у моего отца, и когда отец пришел к нему
за платой, имел наглость заявить, что отдал деньги мне -- это
была чистейшая ложь! Я отправился разыскивать Кирби и обнаружил
его в компании собутыльников, хвастающего своим ухарством и
расписывающего толпе, как он вздует меня и заставит сказать,
что я получил от него деньги и самолично опустил в свой карман.
От услышанного кровь ударила мне в голову и я бросился на него,
размахивая своей скотоводческой винтовкой. Я бил его по
физиономии и бокам, по шее, по животу и груди; и жизнь его
спасло только то, что окружающие оттащили меня.

Потом были предварительные слушания, меня обвинили в
неправомерном нападении и нанесении телесных повреждений, но
вынесение решения суда было отложено на неопределенный срок. На
Кирби, как и положено заправскому драчуну, все заживало как на
собаке и скоро до меня уже дошли слухи, что он собирается
мстить. Еще бы, -- ублюдок был патологически тщеславен, а я так
повредил его репутации "крутого парня"...

И пока поправлялся Джек Кирби, старик Гарфилд поправлялся
тоже, к вящему изумлению окружающих и дока Блейна в
особенности.

Я хорошо помню тот вечер, когда док Блейн снова взял меня
с собой на ферму старого Джима Гарфилда. Я только устроился
поудобней в забегаловке Ловкача Корлана, пытаясь заставить себя
выпить те помои, которые он почему-то именовал пивом, когда
вошел док и принялся уговаривать меня поехать с ним.

Мы ехали по продуваемой всеми ветрами разбитой дороге в
машине дока и я спросил:

-- Почему вы так настаивали, чтобы я отправился с вами, и
именно сегодня? Ведь эта поездка не связана с выполнением ваших
профессиональных обязанностей, не так ли?

-- Нет, -- ответил он честно. -- Джима оказалось не так-то
просто укокошить. Он уже вполне оправился от повреждений,
которых с лихвой хватило бы, чтобы убить быка. Сказать тебе по
правде, дело в том, что Джек Кирби разгуливает по Лост Ноб,
твердя, что пристрелит тебя, как только увидит.

-- Боже правый, вот так здорово! -- воскликнул я, порядком
разозлившись. -- Теперь каждый болван будет думать, что я
смылся из города из страха перед ним. Поворачивайте и везите
меня назад, черт побери!

-- Будь благоразумен, -- призвал док. -- Все знают, что ты
не боишься Кирби; ты низверг его с пьедестала, вот он и
бесится. Но ты сейчас не в том положении, чтобы снова попадать
в неприятности с ним, -- судебный процесс только закончился...

Я рассмеялся и сказал:

-- Что ж, если он так уж упорно меня ищет, то найдет у
старого Гарфилда так же легко, как и в городе, ведь Ловкач
Корлан слышал, как вы сказали, куда мы едем. А Ловкач меня
терпеть не может с тех самых пор, как я обставил его на скачках
прошлой осенью.

-- Об этом я как-то не подумал, -- озабоченно сказал док.

-- Да черт с ним, забудьте, -- посоветовал я. -- У Кирби
кишка тонка на что-нибудь кроме болтовни.

Но я ошибался: затронуть тщеславие хвастуна и задиры --
все равно что ранить его в самое чувствительное место.

Когда мы добрались до фермы, кровать Джима пустовала, а
сам он сидел в комнате, прилегающей к крыльцу и являющейся
одновременно гостиной и спальней, посасывая трубку и пытался
читать газету в тусклом свете масляной лампы. Все окна и двери
были распахнуты настежь для прохлады и около лампы вилась и
жужжала мошкара, но старика это не беспокоило.

Мы присели и первым делом обсудили погоду, -- и это не
было, как могло показаться на первый взгляд, пустопорожней
болтовней, в стране, где жизнь и благополучие людей зависят от
солнца, дождя да того, смилостивятся ли над ними ветры и
засуха. Разговор плавно перетек в другое русло, а еще некоторое
время спустя док Блейн напрямую заговорил о том, что давно его
грызло:

-- Джим, -- осторожно начал он, -- той ночью, когда я
совсем было решил, что ты помираешь... ты тогда говорил много
всякого о своем сердце, об индейце, который тебе его "одолжил".
Я вот что хотел узнать: какая часть из сказанного тобой была
бредом?

-- Ничего, док, -- сказал Гарфилд, глубоко затягиваясь. --
Все -- чистейшая правда. Человек-Призрак, липанский жрец Богов
Ночи, заменил мое мертвое, разрубленное сердце на другое,
принадлежащее одному из тех, кому он поклоняется. Я сам не
оченьто представляю, что это за существо такое -- нечто
бессмертное из глубины веков, так он сказал, старый вождь --
но, будучи богом, оно могло некоторое время обойтись без
сердца. А когда я умру, -- это может произойти только, если
разнести мне башку в пух и прах, -- сердце должно быть
возвращено его владельцу.

-- Ты хочешь сказать, что совершенно серьезно предлагал
вырезать сердце у тебя из груди? -- потрясенно спросил док
Блейн.

-- Это необходимо сделать, -- ответил старый Гарфилд: --
Так сказал Человек-Призрак. Живая сущность в мертвом теле --
что может быть противоестественнее?

-- Да что за дьявол этот Призрак?

-- Я уже говорил тебе: колдун и знахарь племени липан,