восстания Махди. На дне его валялось несколько позеленевших гильз
от английских винтовок.
наскоро завтракали, потом отправлялись в путь, задерживаясь возле
встречного останца. Внимательно осматривали каждую скалу, но
ничего особенно примечательного больше обнаружить не удалось.
Попались только две надписи времен вездесущего Рамзеса II, то
есть более поздней эпохи, чем времена Хирена, да еще изображение
страуса, сделанное, видно, тысяч шесть лет назад.
немного спадала жара. А днем мы лежали под тентом, обливаясь
потом, и мучительно ждали вечера. Ночами же было так прохладно,
что приходилось иногда укрываться вторым шерстяным одеялом.
ее уже с каким-то привычным автоматизмом. Особенно заметно это
становилось вечерами, когда каждый сразу и без лишних слов
начинал в строго определенном порядке выполнять свою часть работы
по разбивке лагеря. Сначала полагалось достать из машины бачки с
водой и закопать их в песок, затем проверить засветло все фонари
и залить их керосином. И, наконец, все принимались готовить себе
постели, пока Ханусси расстилал на песке брезентовую "скатерть" к
ужину, о близости которого возвещали своим торжественным гуденьем
примусы.
зависимости от привычек каждого. Мы с художником тут же
укладывались -- иногда с книгами в руках, придвинув к себе
поближе фонарь. Остальные еще некоторое время сидели по краям
брезента, заменявшего нам "круглый стол", и вели беседы -- чаще
всего о том, как хороша наша русская зима и как здорово бы сейчас
прокатиться на лыжах где-нибудь в лесу возле станции Опалиха... А
потом Женя Лавровский, любивший подольше поспать, пристраивался
поближе к свету и начинал авансом бриться, чтобы не тратить утром
на это времени и понежиться лишних пятнадцать минут. При этом он
то и дело ронял осколок, заменявший нам зеркало, и потом долго с
проклятьями шарил по песку, пытаясь его отыскать.
порядке свертывался, мы садились в машину и двигались дальше, а
горячий песок уже через несколько часов заметал наш след.
остановились на ночлег раньше обычного, когда солнце стояло еще
довольно высоко. Причина была довольно прозаической, но
совершенно неотложной: все мы порядком пообросли, скитаясь по
пустыне, и нельзя было дольше откладывать генеральную стрижку. До
ближайшего парикмахера -- километров триста, но мы захватили с
собой машинку и теперь решили заняться самообслуживанием.
что "сеанс всеобщей взаимной стрижки", как окрестил его Женя,
протекал весьма забавно, конечно, для зрителей. Но как только
один из зрителей становился очередной жертвой, улыбка на его
устах быстро застывала и сменялась весьма недвусмысленной
гримасой боли. Но остальных это только еще больше веселило.
сосредоточившийся, готовясь перейти из рядов зрителей на пыточное
место очередной жертвы, -- не сразу заметил, что наш проводник
подает мне какие-то знаки, поднимаясь на цыпочки за спинами
веселящихся зевак. Я протолкался к нему.
профессор (арабск.).], -- тихо проговорил он.
куда-то на юго-восток.
но ничего не увидел и вопросительно посмотрел на него.
он. -- Скоро будет здесь.
диких предгорий? Никакой дороги к берегам Красного моря,
насколько мне известно, тут не проходило. Но я привык доверять
поразительной остроте зрения нашего Азиза.
негромкое урчание мотора.
"додж" с поднятым рваным тентом и резко затормозил. Внутри него
кто-то явственно выругался по-английски, потом дверца открылась и
перед нами предстал Лесли Вудсток, потирая ушибленный лоб. В руке
он держал пробковый тропический шлем и тут же приветственно
замахал им.
старого знакомого, -- при этом по густому запаху я понял, что
выпил он сегодня уже достаточно и никаких бутылок показывать ему
за ужином больше не следует.
-- игриво сказал Вудсток, почему-то грозя мне пальцем. -- Мир
тесен, дорогой коллега, мир тесен!
засмеялся я. -- Но ведь вы отлично знали, что мы собирались
свернуть раскопки в поселке и отправиться на разведку. Так что
найти нас было легко, если у вас возникло такое желание.
вас в этой паршивой пустыне, -- перебил он меня. -- У нас тоже
небольшая разведка...
возвращаетесь?
очень вежливо, но я не мог удержаться. При виде этого человека во
мне опять всколыхнулась какая-то безотчетная тревога. И мне очень
хотелось узнать, что же они искали там, в горах?
вопрос мимо ушей. Вудсток отступил в сторону, повернулся -- я уже
ожидал, что из-за его спины, как и в первый раз, появится
долговязая фигура молчаливого Афанасопуло.
пестрой рубашке навыпуск и оранжевых шортах. Круглое добродушное
лицо его было покрыто крупными каплями пота.
сказал Вудсток. -- Профессор Меро из Музея человека в Париже.
жара... И проклятая полнота тоже... Что делать, люблю французскую
кухню... И восточную тоже...
начал вытирать багровое лицо.
выдал свои мысли, тут же спросив:
засмеялся Вудсток. -- Он остался дома. Это нам, героям и
мученикам науки, не сидится на месте. Но он просил меня передать
вам тысячу наилучших пожеланий...
печальны, и я не понимал толком, издевается ли он надо мной или
просто у него такая манера разговаривать.
поужинать с нами, заранее извинившись, что не сможем их как
следует угостить.
сожалению, "сухой закон".
англичане, -- проговорил Вудсток и, подмигнув мне, вытащил из
кармана плоскую серебряную фляжку. -- Вас не буду неволить:
понимаю, начальник экспедиции должен подавать пример. Профессор
жалуется на почки. Но мне, вечному страннику и мученику науки,
надеюсь, можно?
разрешения. Усевшись по-восточному на поджатые ноги прямо на
песок у брезентовой скатерти, он уже, запрокинув голову, сделал
первый солидный глоток из своей фляги. Приходилось, видно,
принимать его таким, каким он был.
пил кофе чашку за чашкой. Профессор Меро съел салат, но от ужина
отказался, многозначительно похлопав себя по кругленькому животу.
Кажется, настало время перейти к расспросам.
очень охотно. Рассказал, что его отряд работает на раскопках
возле Акша -- это выше по течению, у вторых порогов. Средств им
отпущено маловато, так что они объединились в совместную
Березин Федор
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Вронский Константин