забыли о времени. Гвельтов помнил, что на углу какой-то улицы, отнюдь не
той, что вела к его дому, в руках у его товарища оказалась заветная
плоская бутылочка, какие носят в верхнем боковом кармане пиджака истинные
ценители и знатоки. Гвельтова, правда, несколько удивил тот факт, что
бутылочка оказалась нераспечатанной, в фабричной упаковке...
личных связей, на которых держится современное общество. И здесь они оба
проявили редкостное единодушие и общность взглядов. Дальше в памяти
Гвельтова образовался какой-то странный провал, очевидно, содержимое
заветной бутылочки подействовало на него сильнее всех предыдущих. Как бы
то ни было, полностью очнулся он уже в лаборатории... Причем совершенно не
помнил, как сюда попал и почему вообще оказался на работе ночью... Рядом с
ним за столом сидел совершенно незнакомый человек, И с этого мгновения
мозг Гвельтова заработал уже вполне отчетливо, сохранив в памяти все
подробности того, что произошло дальше.
шеф...
не догадался, что в этот момент алкоголь без всякого постепенного перехода
полностью потерял свою власть над Гвельтовым. Вполне добросовестно
изображая пьяного человека, он радостно и глупо рассмеялся, шатаясь,
подошел к полке и снял старый прошлогодний журнал.
тут, дорогой друг, все написано! История всех моих бед. Я дарю вам это!
внимательно посмотрел на Гвельтова.
и слушайте меня внимательно.
выиграть время и разобраться в непонятной для него ситуации.
Страшная боль согнула его почти пополам. Ни глотка воздуха не проникало в
его сжатые спазмой легкие. Мучительный удушающий кашель раздирал
внутренности. Ударил его профессионал. Ударил со знанием дела. И
постепенно, с трудом обретая контроль над непослушным телом, Гвельтов уже
знал, что из этой истории ему, пожалуй, не выпутаться...
жить как птица, бездумно, и очень часто не замечает этих прекрасных дней.
Только потом, когда они уже позади, нам становится ясной их настоящая
цена. Иногда меня даже пугало слишком уж определенное и потому немного
нарочитое ощущение счастья. Когда же это началось? Когда впервые она
решила нарушить неписаные правила, оберегавшие наш хрупкий стеклянный
покой? Я хорошо помню этот день... Это было воскресенье. Мне не надо было
рано вставать. Я нежился в постели и слышал, как на кухне Веста, что-то
напевая, готовит кофе.
именно следует готовить кофе, чтобы сохранить полностью его аромат и вкус.
Весте не понадобилось ничего объяснять. Она знала наперед все мои вкусы.
Она умела так поджарить омлет на завтрак, чтобы на нем не было корочки.
Жене это не удавалось ни разу. Сама Веста была удивительно равнодушна к
еде. Подозреваю, что в мое отсутствие она вообще не ела. Но даже в этом ей
ни разу не изменил такт, и когда мы вместе садились за стол, она всегда
ела хотя и немного, но с показным удовольствием, стараясь своим
равнодушием к пище не испортить Мне аппетит. Квартира за те две недели,
что мы жили в ней вместе, разительно изменилась. Иногда меня даже
раздражала чрезмерная аккуратность Весты. Она словно старалась стереть
самую память о том запустении и хаосе, который дарил здесь в день нашего
первого приезда. Мебель, пол, стекла на окнах - все теперь сверкало и
лоснилось, она ухитрялась наводить этот порядок совершенно незаметно, я ни
разу не застал ее с тряпкой в руках. Весте нравилось играть роль хорошей
хозяйки. Но в это утро она была излишне рассеянной. День выдался для
глубокой осени на редкость погожий, и я предложил поехать за город.
Сначала она обрадовалась, побежала укладывать корзинку для уик-энда, но
вдруг вернулась через несколько минут с посерьезневшим и каким-то
отстраненным лицом.
сегодня уезжать из дому. Что-то должно произойти, что-то очень важное.
своем. Веста не стала спорить. В город мы вернулись довольно поздно, часов
в шесть. Всю обратную дорогу Веста молчала, но перед самым поворотом на
нашу улицу вдруг спросила:
визита понимая, наверно, что всякое напоминание о Гвельтове с ее стороны
будет для меня неприятно. Веста словно забыла о нем.
спросила?
говорить. Но сегодня у него должны произойти неприятности, и я не знаю,
как ты отнесешься к этому. Если я тебе не скажу сейчас... - Она
окончательно запуталась.
зло. Это подтолкнуло ее, и она вдруг спросила:
в машине мы старательно избегали подобных тем.
несчастье...
сидела, вся сжавшись, стиснув ручку сиденья. Я видел, как побелели пальцы
у нее на руке.
Но если с Артамом, а потом с тобой произойдет что-нибудь...
открыли дверь... Сверкающая чистота квартиры бросилась мне в лицо. Я
помнил все. Помнил, где именно висел календарь в тот день. Помнил грязную
дорожку на полу... Не так это просто жить с русалкой, совсем непросто. Я
думал о том, что в металлической коробке сейфа лежат сейчас живые частицы
огромного монстра, расположившегося где-то на дне залива. Гвельтов?.. Он
знает шифр. И сделает все от него зависящее, чтобы не отдать им пробы.
Больше я не раздумывал ни минуты. Уже в прихожей услышал, как Веста
сказала:
всего мне захотелось раз и навсегда выяснить, на чьей она стороне, как
будто я имел право в этом сомневаться...
фонарь, чтобы дежурный швейцар мог видеть неурочных посетителей. Я схватил
фонарик, который, к счастью, возил в машине, и толкнул дверь.
заклинившую ручку.
дверь! Подвинься.
ручки, я бросился к институту. Парадная дверь оказалась незапертой, и едва
я захлопнул ее за собой, как оказался в полной темноте. Не зажигая
фонарика, медленно, на ощупь я двинулся к лестнице, стараясь уловить
малейший шорох и держа наготове фонарик - единственное свое оружие. Только
теперь я почувствовал всю сложность своего предприятия. Огромное,
погруженное в темноту здание жило своей собственной жизнью. С верхнего
этажа доносился глухой ритмичный шум, какой-то скрип, потом там словно бы
загудел пылесос.
и, все еще не зажигая фонарика, медленно стал подниматься. И тут,
ударившись плечом о невидимый выступ перил, я выронил фонарик. Звук его
падения показался мне грохотом. Почти сразу мне удалось нащупать выпавший
фонарь. Я не знал, разбилась ли лампочка, и не хотел проверять. Меня могли
поджидать на лестничной площадке. В этой кромешной тьме я был совершенно
беспомощен. Но, покрываясь холодным потом, я упрямо лез по лестнице вверх
на четвертый этаж. Наконец я добрался до двери своей лаборатории. Я
осторожно провел рукой по филенке и вздрогнул: из дверей торчал ключ. Ни у
меня, ни у Гвельтова своего ключа не было. Ключ всегда хранился внизу у
привратника, и в воскресенье без моего разрешения его никому не могли
выдать, следовательно, что-то случилось. Я решительно рванул дверь и сразу
же включил фонарик, но лампочка, не зажглась, и в первую секунду я ничего
не увидел. Однако из окна с улицы проникал рассеянный свет от уличных
фонарей, и из темноты довольно отчетливо проступали очертания предметов.